Компромисс пятый

Кузин вытащил из-за портьеры бутылку рома, призывно ее наклонил. Мы снова выпили. Гитарист одернул пиджак и воскликнул: - По заказу Толика Б., сидящего у двери, исполняется...

Пауза. Затем - с еще большим нажимом: - Исполняется лирическая песня: "Каким меня ты ядом напоила?.."

– Ты сам женат?
– поинтересовался Кузин.
– Был женат.
– А сейчас?

– Сейчас вроде бы нет.
– Дети есть?
– Есть.
– Много?
– Много... Дочь. Может, еще образуется?
– Вряд ли...

– Детей жалко. Дети-то не виноваты... Лично я их называю "цветы жизни"... Может, по новой?

– Давай.
– С пивом.
– Естественно...

Я знал, еще три рюмки, и с делами будет покончено. В этом смысле хорошо пить утром. Выпил - и целый день свободен...

– Послушай, - говорю, - назови сына Лембитом.

– Почему же Лембитом?
– удивился Кузин.
– Мы хотим Володей. Что это такое - Лембит?
– Лембит - это имя.
– А Володя что, не имя?
– Лембит - из фольклора.
– Что значит - фольклор?
– Народное творчество.

– При чем туг народное творчество?! Личного моего сына хочу назвать Володей... Как его, высерка, назвать - это тоже проблема. Меня вот Гришей назвали, а что получилось? Кем я вырос? Алкашом... Уж так бы и назвали Алкаш... Поехали? Мы выпили уже не закусывая.
– Назовешь Володей, разглагольствовал Кузин, - а получится ханыга. Многое, конечно, от воспитания зависит...

– Слушай, - говорю, - назови его Лембитом временно. Наш редактор за это капусту обещал. А через месяц переименуешь, когда вы его регистрировать будете...

– Сколько?
– поинтересовался Кузин.
– Двадцать пять рублей.

– Две полбанки и закуска. Это если в кабаке...
– Как минимум. Сиди, я позвоню... Я спустился в автомат. Позвонил в контору. Редактор оказался на месте.

– Генрих Францевич! Все о'кей! Папа - русский, мать - эстонка. Оба с судомеха...
– Странный у вас голос, - произнес Туронок.
– Это автомат такой... Генрих Францевич, срочно пришлите Хуберта с деньгами...
– С какими еше деньгами?

– В качестве стимула. Чтобы ребенка назвали Лембитом... Отец согласен за двадцать пять рублей. Иначе, говорит, Адольфом назову...
– Довлатов, вы пьяны!
– сказал Туронок.
– Ничего подобного.

– Ну хорошо, разберемся. Материал должен быть готов к среде. Хуберт выезжает через пять минут. Ждите его на Ратушной площади. Он передаст вам ключ...
– Ключ?

– Да. Символический ключ. Ключ счастья. Вручите его отцу... В соответствуюшей обстановке... Ключ стоит три восемьдесят. Я эту сумму вычту из двадцати пяти рублей.
– Нечестно, - сказал я. Редактор повесил трубку.

Я поднялся наверх. Кузин дремал, уронив голову на скатерть. Из-под щеки его косо торчало блюдо с хлебом. Я взял Кузина за плечо.

– Але, - говорю, - проснись! Нас Хуберт ждет...
– Что?!
– всполошился он, - Хуберт? А ты говорил - Лембит.

– Лембит - это не то. Лембит - это твой сын. Временно...

– Да, у меня родился сын.
– Его зовут Лембит.
– Сначала Лембит, а потом Володя.
– А Хуберт нам деньги везет.
– Деньги есть, - сказал Кузин, - восемь рублей.
– Надо рассчитаться. Где официант?
– Але! Нарезик, где ты?
– закричал Кузин. Возник официант с уныло поджатыми губами.
– Разбита одна тарелка, заявил он.

– Ага, - сказал Кузин, - это я мордой об стол -трах!

Он смущенно достал из внутреннего кармана черепки.

– И в туалете мимо сделано, - добавил официант, - поаккуратнее надо ходить...

.- Вали отсюда, - неожиданно рассердился Кузин, - слышишь? Или я тебе плешь отполирую!
– При исполнении - не советую. Можно и срок получить. Я сунул официанту деньги.
– Извините, - говорю, - у моего друга сын родился. Вот он и переживает.

– Поддали - так и ведите себя культурно, - уступил официант. Мы расплатились и вышли под дождь. Машина Хуберта стояла возле ратуши. Он просигналил и распахнул дверцу. Мы залезли внутрь.

– Вот деньги, - сказал Хуберт, - редактор беспокоится, что ты запьешь...

Я принял у него в темноте бумажки и мелочь... Хуберт протянул мне увесистую коробку.
– А это что?

– "Псковский сувенир". Я раскрыл коробку. В ней лежал анодированный ключ размером с небольшую балалайку.
– А, - говорю, - ключ счастья! Я отворил дверцу и бросил ключ в урну. Потом сказал Хуберту: - Давай выпьем.
– Я же за рулем.
– Оставь машину, и пошли.
– Мне еще редактора везти домой.
– Сам доберется, жирный боров...

– Понимаешь, они мне квартиру обещали. Если бы не квартира...

– Живи у меня, - сказал Кузин, - а бабу я в деревню отправлю. На Псковщину, в Усохи. Там маргарина с лета не видели...
– Мне пора ехать, ребята, - сказал Хуберт... Мы снова вышли под дождь. Окна ресторана "Астория" призывно сияли. Фонарь выхватывал из темноты разноцветную лужу у двери...

Стоит ли подробно рассказывать о том, что было дальше? Как мой спутник вышел на эстраду и заорал: "Продали Россию!.." А потом ударил швейцара так, что фуражка закатилась в кладовую... И как потом нас забрали в милицию... И как освободили благодаря моему удостоверению... И как я потерял блокнот с записями... А затем и самого Кузина...

Проснулся я у Марины, среди ночи. Бледный сумрак заливал комнату. Невыносимо гулко стучал будильник. Пахло нашатырным спиртом и мокрой одеждой.

Я потрогал набухающую царапину у виска. Марина сидела рядом, грустная и немного осунувшаяся. Она ласково гладила меня по волосам. Гладила и повторяла:

– Бедный мальчик... Бедный мальчик... Бедный мальчик... "С кем это она, думаю, - с кем?.."

("Советская Эстония". Ноябрь. 1975 г.)