Конь в малине
Шрифт:
– Мешок! – гаркнул водитель, здоровенный детина с бритым затылком.
В центральном зеркале были видны его глаза, равнодушные, как могильный камень.
Тот, что слева, напялил мне на голову черный мешок. Меня снова стиснули с обоих боков, и я почувствовал, что под джинсовыми куртками прячутся бронежилеты. А потом сила инерции вжала нас в спинку сиденья.
26
«Волга» в очередной раз остановилась, и мешок с моей головы сняли.
Я тут же осмотрелся.
Похоже, мы находились за городом: со всех сторон росли
– Вылезай, приехали, – сказал водила.
Я последовал за джинсовыми мальчиками. Один из них тут же направился к дому, второй ткнул мне под ребро ствол автомата:
– Вперед!
Я повиновался.
В доме нас встретили трое парней, вооруженные «етоевыми».
– Принимайте! – сказал один из моих похитителей. – И немедленно отзвонитесь шефу. Мы докладываем, что свою часть дела выполнили.
– Лады! – сказал один из встречающих, мордоворот с мрачной физиономией и угрюмым взглядом серых глаз.
Руки его скорее напоминали лапы гризли.
Меня провели по лестнице на второй этаж, завели в комнату и пристегнули наручником к трубе возле батареи отопления.
– Может, его в санузел? – предложил маленький усатый толстяк, отдаленно напоминающий Эркюля Пуаро в исполнении Марка Сноу.
– А срать ты при нем будешь? – сказал гризли и заржал. Словно филин заухал… Глаза мордоворота, впрочем, остались угрюмыми. – Или всякий раз выводить его оттуда?
– Спасибо, мне и здесь хорошо, – сказал я, внимательно проследив, чтобы не дрогнул голос.
– Скоро, дружок, тебе станет еще лучше! – ласково пообещал угрюмый и вновь перенес свое внимание на толстячка. – Никто его не увидит, тут сосны кругом.
– Ладно, – сказал толстяк. – Иду звонить шефу.
Он вышел. Угрюмый и третий тип, на вид молодой парнишка лет двадцати, рыжеватый и конопатый, с минуту разглядывали меня, а потом тоже скрылись за дверью.
Я взялся за осмотр тюремной камеры.
Комната была небольшой, но со вкусом обставленной. На стене висела прямоугольная коробка часов. Они показывали 14.34. Если меня сцапали в начале второго – а скорее всего так оно и было, – то находились мы не слишком далеко от города, километрах в сорока-пятидесяти.
Снаружи заурчал двигатель машины. По-видимому, непосредственные похитители отваливали.
Мавр сделал свое дело, мавр может уходить…
Я поднялся на ноги и дотянулся до окна. Правда, пришлось вывернуть шею так, что хрустнули позвонки.
В отдалении между соснами виднелись обширная водная гладь и песчаный пляж.
Солнце светит слева, значит окна выходят на запад. Скорее всего, какое-нибудь озеро на Карельском перешейке. Чья-нибудь дача. Загорающих на пляже не видно – по такой-то погоде! Видимо, частные владения…
Я вновь сел на пол.
Сумка и мобильник лежали на диване, и до них сейчас было дальше, чем вчера до Нью-Йорка. Стерлинга в ближайшем окружении и вовсе не наблюдалось.
Я глянул на часы. 14.38. За стеной кто-то забубнил, но слов было не понять. Бубнили с перерывами до четырнадцати сорока четырех, потом голос произнес слово, которое я разобрал:
«Слушаюсь!» Наверное, маленький усач вел переговоры со своим шефом. Переговоры, на которых, возможно, решалась моя судьба…Куда ж это меня занесло, парни?! Какие грехи я перед тобой совершил, господи, если ты упрятал меня в загородный дом без моего согласия и отнюдь не для отдыха?..
Отворилась дверь, вошли двое: толстяк и угрюмый. Впрочем, угрюмый сейчас таковым не являлся – он явно предвкушал несказанное удовольствие. Толстяк сел на диван, мордоворот – в кресло.
– Приступим, – сказал толстяк. – Куда вы дели то, что взяли в клинике?
– Не понимаю. – Мне удалось равнодушно пожать плечами. – Я не был в клиниках года два, у меня хорошее здоровье.
– Скоро, дружок, оно станет похуже, – пообещал угрюмый, и в его голосе послышались такие нотки, что я мысленно содрогнулся.
– Вы были в клинике. – Толстяк не спрашивал – утверждал. – И вы там кое-что похитили. Куда вы дели похищенное? Если передали, то кому? Если спрятали, то куда?
– Не был я нигде. О какой клинике идет речь?
Толстяк облизнул губы и прикрыл серые глаза. Скулы у него закаменели.
– Послушайте, Метальников, – сказал он. – В клинике вы были. Имеет ли смысл запираться? Не заблуждайтесь, у нас очень серьезные намерения.
Он знал меня по фамилии, и это многое меняло. Во всяком случае, кое в чем смысла запираться уже не имело. Даже и без их серьезных намерений…
– Ну хорошо, – сказал я. – Если речь идет о клинике доктора Марголина, то я там действительно был. Разговаривал с персоналом, собирал кое-какую информацию.
По идее, усач должен был бы спросить меня, на кого я работаю. Но он не спросил, он опять утверждал:
– Понедельник меня не интересует. Вы были в клинике в ночь на среду. И взяли там кое-что, вам не принадлежащее. Где оно?
– Я никогда не был в клинике Марголина ночью. По ночам я привык проводить время в собственной постели.
Толстяк вздохнул:
– Мне жаль вас, Метальников! Вы все равно заговорите, но после этого хирургам придется собирать вас по кусочкам. Если останется что собирать!.. – Он глянул на угрюмого.
Тот встал и вышел. Через минуту вернулся – с утюгом в руках. Включил утюг в розетку, повернулся ко мне:
– Сейчас, дружок, ты заговоришь!
У него были такие глаза, что я бы с удовольствием заговорил. Да вот только догадывался – и даже не догадывался, а попросту был уверен! – что жив буду лишь до тех пор, пока молчу. Нужны им очень эти хрустальные шкатулки, ой как нужны! Значит, они нужны и мне…
В комнату зашел рыжий, кивнул толстяку и вышел. Толстяк повернулся ко мне:
– Мы только что проверили ваш стерлинг, Метальников. Отпираться бесполезно! Вы были ночью возле клиники! Компьютер показал тех, в кого вы стреляли. Их трупы нашли вчера утром недалеко от запасного выхода.
– Я в них не попал, – сказал я.
– Неважно! Пусть бы даже и попали!.. Главное, вы побывали в клинике. И взяли то, что вам не принадлежит! Где оно?
– Ну хорошо! – Я вздохнул. – Был я той ночью в клинике. Скачал кое-какую информацию из компьютера в кабинете Марголина. Могу вам ее предоставить.