Кон

– Ваше дело - работать, - строго сказал Тимур.

– Я не буду, - Оля подняла голову.

Тимур увидел, что она на грани истерики.

– Я не буду. Я боюсь. Я не пойду на Кон. Я бездарная.

– Тогда вставай и уходи, - сказал Тимур, не повышая голоса.

Зависла пауза, жесткая, будто высохший столярный клей. Оля неуклюже выбиралась из ряда зрительских кресел - а ряды в старом клубе были неудобные, деревянные, приколоченные слишком близко друг к другу.

– Олька, - растерянно сказала Вита.
– Не делай глупостей... Мы же договаривались...

Оля подобрала свою сумку, лежавшую в проходе на ступеньках. Не поднимая головы, двинулась к выходу из зала. Тимур молчал.

– Топорова!
– рявкнул Кирилл.
– А ну сядь, где сидела!

– Пусть идет, - сказал Тимур.
– Прощай, Оля. Ты сильно ошиблась в выборе профессии.

Оля обернулась. По щекам ее расползались красные . пятна:

– Я боюсь! Ясно вам? Это провал, это...

– Мы же договаривались, Оля, - мягко сказал Дрозд.
– Ты же все заранее знала, нет?

Пышные вьющиеся пряди по обе стороны лица делали Олю похожей на кокер-спаниеля. А большие отчаянные глаза только усиливали это сходство.

– Иди-иди, - сквозь зубы пробормотал Тимур, давя в себе невольное сочувствие.
– Неудачница.

Волоча по ступенькам сумку, Оля кинулась вверх. Хлопнула, закрываясь, дверь.

– Так, - сказал Тимур.
– Я это предвидел, конечно...

Ничего он не предвидел, но терять лицо нельзя было. Вита поднялась:

– Погоди... Я ее догоню.

И побежала вслед за Олей; дверь хлопнула снова.

– Мужики, а может, черт с ним?
– хрипло спросил Борис.
– В самом деле...

– Ты туда же?
– резко обернулся Тимур.
– Скатертью дорога!

– Да нет, - Борис смутился.

– Не дергайся, Тим, - негромко сказал Дрозд.
– Это естественно. Мы не ждали, что ты вот так прямо и заявишься к Кону... А ты пошел и сделал. Первая реакция - бурная. Мне самому не по себе.

И сделалось тихо. Они, четверо мужчин, сидели в большом и холодном зале Народного клуба, где на спинках твердых, покрытых растрескавшимся лаком кресел были в изобилии выцарапаны ругательства и непристойные картинки. Они сидели перед сценой, плоской, как блин, годной на то лишь, чтобы высаживать по праздникам президиум.

Они были еще очень молоды. Кириллу и Борису было по двадцать два года, Тимуру - двадцать пять, и только Дрозду - двадцать девять. И еще много лет им предстояло мыкаться по таким вот жалким подмосткам, играть спектакли для полупустого зала - в ожидании, пока наконец судьба не преподнесет подарок в виде места в более-менее приличном театре...

– Там такие классные гримерки, - сказал Тимур неожиданно для себя.

– Да?
– заинтересовался Кирилл.
– Сцену тамошнюю все мы видели... А гримерки - тоже?

– Я бы там жил, - признался Тимур.
– Я бы там поселился, ей-богу.

– Страшно было к Кону идти?
– небрежно спросил Дрозд.

– Сначала да, - честно признался Тимур.
– Но потом... как-то сам собой проходит страх. Может быть, я ему понравился или он маму вспомнил, но у меня почему-то такое классное предчувствие...

Тимур помолчал. Сказал совсем другим тоном:

– Ребята, мы сейчас всем поперек глотки. Все, чьи спектакли идут на Коне, на нас навалятся единым фронтом, имейте в виду...

– Ясное дело, - задумчиво сказал Дрозд - Тима, надо как-то девчонок оградить. Нам с Кирюхой и Борькой все это до лампочки, а вот Оленька истеричка у нас...

Хлопнула дверь. Вернулась Вита. Сияющая, несмотря на длинную царапину поперек щеки.

– Значит, так.
– Вита уселась на край сцены с видом победительницы. Олька работать будет, она у нас самая талантливая, самая хорошая, просто гениальная... И спектакль у нас гениальный. И, Тима, если у тебя есть сигареты в сумке, угости меня, пожалуйста, я заслужила.

Тимур вытащил непочатую пачку "Золотого овна", бросил Вите над головой Дрозда; девушка лихо поймала сигареты. Благодарно цокнула языком.

– Все тебе, - сказал Тимур.
– Ты действительно заслужила. Только не кури, ради бога, в зале - мне еще проблем с пожарником недостает...

Вита обворожительно улыбнулась, и Тимур подумал, что девку ждет блестящее будущее. Пусть только режиссеры увидят ее на Коне! Пусть увидят, на что она способна!

– Когда станешь примадонной, угостишь и меня, - сказал неожиданно севшим голосом.

– Ты же не куришь, - прыснула Вита.

– Конфетой угостишь... Все. Хватит трепаться. На сцену.

***

– Тим...

Он обернулся, но увидел сперва только огонек сигареты. Огонек похож был на красную аварийную лампочку.

– Привет, Тимка...

Тогда Тимур узнал этого человека - по голосу.

– Добрый вечер, - отозвался сдержанно.

– Что так сухо?
– мужчина вошел в круг света под фонарем.

У него было выразительное моложавое лицо; на кончике чуть крючковатого носа кокетливо сидели крошечные очки в модной оправе.

– Ты что-то хотел мне сказать?
– спросил Тимур.

Собеседник откинул со лба красивую седую прядь:

– Собственно, да... Хотел.

– Так вот: я не стану тебя слушать, Дегтярев. Кон выразил пожелание увидеть мой... наш с ребятами спектакль в субботу восемнадцатого. Приходи, если хочешь. Если сможешь достать билет.

– Мальчик вырос, - Дегтярев усмехнулся.

– Давно. Ты только сейчас заметил?

– Я боюсь за тебя, - жестко сказал Дегтярев.
– Ты отвечаешь за жизнь и здоровье твоих актеров... Ты их подставляешь, кладешь на плаху. Тебе ведь ничего не будет, только позор, а от этого не умирают. А знаешь, что такое депрессия после провала на Коне? Ни черта ты не знаешь.

– Провала не будет. Я понимаю, тебе очень хотелось бы, но провала не будет...

– Будет провал! Будет! Ты же неуч, Тима. Тебя ничему так и не научили за пять лет в институте... Я же видел твои курсовые работы. Это дилетантизм, Тима. Кон такого не потерпит никогда. Я немножко знаю его вкусы...

– Пошел к черту!
– сказал Тимур и захлопнул перед носом Дегтярева тяжелую дверь подъезда.

***

– Мама?

Мать сидела за кухонным столом. Перед ней стояла тарелка с полуплиткой шоколада и пустая на три четверти бутылка коньяка.