Конан и дар Митры

– Если Йотомакку не сожрет на обратном пути Кро'вар, если он вернется домой, то у тии'ка будет новый вождь... Я в этот уверен!

– В самом деле? Думаешь, племя признает его? Ведь он - всего лишь воришка и бродяга, который не слушается старейшин!

Конан пожал плечами.

– Теперь у него есть кинжал и есть огонь. Что же касается воришек и бродяг, то из них, девочка, выходят неплохие вожди... Я знаю, я сам был таким!

Рина улыбнулась.

– Был? А каким стал?

– Про то мне неведомо. Посмотрим, простит ли меня Митра... Тогда можно поговорить и о том, какой я теперь.
– Он повернулся к провалу.
– Ну, будем спускаться?

С немалым трудом они добрались до самой нижней ветви исполинского дерева, скользя по лианам. Лес отступил; пожалуй, впервые за все время странствий в пурпурных джунглях Конана и Рину не окружали листья, висячие полянки с багряной травой и гигантские стволы, подобные горам. Они стояли на ветви, протянувшейся над пропастью; позади неясной громадой темнел лес, вверху текли и кружились алые тучи, под ногами разливалось серебристое сияние. Безбрежный простор окружал их; казалось, мир вращается сейчас вокруг незримого центра, помеченного большим древесным цветком, прилепившимся к ветке рядом с путниками. Он был не оранжевым, а карминово-красным, и сиял вдвое ярче, чем огромные сферы, виденные ими в лесу.

– Что же дальше?
– Рина, придерживаясь за гибкие стебли, склонилась над провалом.
– Пойдем к стволу и спустимся на землю? А потом разыщем какую-нибудь расселину в скале, по которой можно спуститься?

Конан с сомнением хмыкнул. Отсюда, с нижней ветви, он мог уже разглядеть обрывавшийся вниз край пропасти, эту уходившую в туман белую стену, совершенно гладкую и блестящую. Странный камень, подумалось ему. Похож на полированный мрамор, однако сияет и переливается, словно самоцвет под лучами солнца... Он не видел никакой расселины, ни самой мельчайшей трещинки; поверхность казалась ровной, без выступов и карнизов, и спуститься по ней можно было лишь на веревке.

Однако это выглядело сущей бессмыслицей: отвесная стена провала тянулась вниз на тысячи локтей, длина же веревки была не больше пятидесяти. Возможно, мелькнуло в голове у Конана, в этом белом сияющем камне все-таки есть трещины и выступы, что послужат опорой для рук и ног? Отсюда он не мог их разглядеть; они с Риной стояли на самой середине ветви, нависавшей над пропастью, и до ее края было далеко - не меньше двух-трех полетов стрелы.

Девушка молчала, не мешая ему размышлять, и настороженно поглядывала вниз; видимо, тревога вновь овладела ею. Еще раз осмотрев склон, испускавший серебристое свечение, Конан направился в огромному цветку, уцепился за толстый стебель и, свесившись над бездной, попробовал разглядеть противоположную сторону. Но там царила тьма, и бездна под его ногами странным образом как бы делилась на три части: светлое пространство у гладкой белой стены, узкая зона сумерек - и мрак. Непроглядный мрак, густой и вязкий, какого ему не приходилось видеть никогда.

– Не знаю, как туда спуститься, - наконец признал Конан.
– Может, просто спрыгнуть?
– Он невесело усмехнулся и сплюнул в пропасть.
– Если пресветлый Митра решил погубить меня, так погубит; а захочет спасти - так спасет... Как ты думаешь, малышка?

Пушистые брови Рины сошлись на переносице.

– Спрыгнуть? Нет, - она покачала головой.
– Даже тот, кто владеет Силой, не способен летать... быть может, лишь Учитель... Нет, мы должны придумать что-то другое.

Их руки переплелись на толстом стебле цветка, что плавно покачивался вверху - огромный, сияющий, прекрасный; символ жизни, яркий ее огонек, что мерцал над бездной неведомого.

– Ах, если б у нас были крылья...
– со вздохом сказала Рина.

– Тогда бы мы стали птицами, а не людьми, - сильные пальцы Конана сжали кисть девушки, словно киммериец боялся, что она выпустит сейчас стебель и ринется в пропасть.
– Не надо мне крыльев. Вот от лестницы или веревки в десять тысяч локтей я бы не отказался!

– Мне кажется, что в бездне под нами побольше десяти тысяч локтей, заметила Рина.
– И эти белые скалы выглядят как-то странно... Знаешь, у меня такое ощущение, что они живые...

– Живые?
– Конан приподнял бровь.
– Кром, что ты хочешь этим сказать? Хмм... живые... И опасность, которую ты чувствуешь, исходит от них?

– Нет, оттуда, из темноты, - девушка вытянула руку с дротиком к противоположной стороне провала.
– Оттуда, Конан! Но давай пока забудем о ней. Нам надо решить, как спуститься вниз.

Отступив от края пропасти, киммериец поднял голову. Огромный цветок сиял над ним, едва заметно покачивался в потоках теплого воздуха, струившегося из бездны. Треугольные лепестки, окружавшие нижнюю часть карминово-красной сферы, были величиной в человеческий рост; под ними висела густая сеть стеблей толщиной в руку, похожая на небрежно сплетенную корзинку.

– Странно, - заметил Конан, - тот цветок, который мы видели в лесу, был другим... поменьше и не таким ярким.

Ухватившись за стебли, Рина легко подтянулась вверх, проникнув внутрь живой корзины, и положила ладонь на лепесток. Пальцы ее порозовели, озаренные алым сиянием; прикрыв глаза, девушка глубоко вздохнула и замерла.

– Да, этот цветок другой, - ее рот удивленно приоткрылся.
– Другой, Конан! Он созрел и несет в себе семя новой жизни...

– Не значит ли это, что ему пора в путь? Что семени надо подыскать подходящую почву?
– Киммериец постучал носком сапога по толстому центральному стеблю.
– Я думаю, этот цветок - не первый, который падает с ветви в пропасть... Может, он и нас прихватит с собой?

– Но выдержит ли он такую тяжесть?
– с сомнением произнесла Рина.

– Смотри, как велик этот шар!
– Конан, внезапно преисполнившись надежды, протиснулся меж стеблей и встал рядом с девушкой.
– Видишь, теперь цветок идет вниз... да, идет вниз, но совсем медленно... Не эти ли крылья, - он звонко шлепнул ладонью по огромному лепестку, - посылает нам Митра? Шар опустится на самое дно, и мы вместе с ним... Клянусь Кромом! Как это не пришло мне в голову раньше? Лететь куда лучше, чем лезть по отвесной скале, по веревке или лестнице! И гораздо быстрее, а мне стоит поторопиться!

– Отличная мысль, - согласилась Рина, - но не повредим ли мы ему? Ведь он - живой!

Конан ухмыльнулся.

– Живая скала, живой цветок... Ну, раз он живой, спроси у него!

– Спрошу, - глаза Рины вдруг стали серьезными.
– Спрошу... Сейчас...

Ее лицо напряглось, потом на губах заиграла улыбка, и пальцы нежно погладили упругую плоть лепестка; казалось, она и в самом деле ласкает живое существо - любимую кошку или собаку. Конан снова усмехнулся.

– Ну, я вижу, твой цветок не возражает!
– и, выхватив меч, он сильным ударом перерубил центральный стебель.

Огромный карминовый шар вверху покачнулся, затем поток воздуха подхватил его, увлек за собой, протащив наискось по ветви; в следующее мгновение Конан и Рина повисли над бездной. С замирающим сердцем киммериец ждал, что произойдет - рухнут ли они в пропасть или вознесутся к небесам. Но древесный цветок опускался - опускался медленно, неторопливо и плавно, скользил вниз в серебристом сиянии, парил, словно один из тех волшебных летающих ковров, о коих складывали сказки в Туране.

Пьянящее чувство полета охватило Конана. Он выпрямился во весь рост, стиснул в обеих руках толстые стебли - надежные, как корабельные канаты и заревел, зарычал во всю силу могучей глотки.