Концерт для виолончели с оркестром

Володя обиженно замолкает: кто-то любит его Рабигуль! Это он ее любит! Но счастлив ли он? Стихи упрямо не пишутся, студенты в этом году какие-то неинтересные, второго семинара ему не дали, давление скачет почти как у Сони. Любит! Еще бы: такую красавицу - да не любить! Володя поворачивает к себе Рабигуль, смотрит на нее укоризненно и сурово.

– Садись и пиши: так, мол, и так. А уедешь - я вправду не стану жить, так и знай!

Мысль об уходе из жизни понравилась ему самому; он видит страх в глазах Рабигуль, и этот страх говорит о ее любви больше, чем самые упоительные слова или даже поступки. "Мы счастливы, когда любим..." А когда любят нас? Тоже ужасно счастливы и горды, если только чужая любовь не мешает нашей к кому-то другому.

И вот Рабигуль идет за советом к Маше. Она единственная ее подруга, она знает все о ней и Алике, о ней и Володе. Только Алика она любит, а Володю нет.

Огненно-рыжая в этом сезоне Маша бежит на звонок, отворяет дверь, не спрашивая, кто пришел.

– Наконец-то!
– смеется от радости.
– А я все жду, жду...

– Ужин давно готов. Мой руки, садимся за стол.

– Если бы ты знала причину...

– Не важно, какая причина. Главное - ты пришла.

Маша вихрем носится по своей квартирке. В фартуке, тапочках с меховыми помпончиками, она чудо как хороша. Что-то оттаивает в душе Рабигуль.

– Винца отведаем?

– Давай.

Фужеры привез Алик все из того же Алжира. Высокие, на тонкой ножке, с матовыми узорами.

– За тебя!

– За нас, Маша. За нашу дружбу.

Маша внимательно вглядывается в Рабигуль, ставит фужер на стол.

– Что-то случилось? Погоди, выключу верхний свет и включу торшер.

Она гасит свет, тапочкой с помпончиком наступает на лежащую на полу кнопку. Оранжевой становится комната.

– Ну, рассказывай.

И Рабигуль рассказывает. Маша, свернувшись на тахте клубочком, покачивая ножкой, слушает. Меховой помпончик подпрыгивает в такт ноге.

– Так и сказал, что не будет жить?
– недоверчиво переспрашивает Маша. Что-то не верится.

– Он же поэт!
– восклицает в ответ Рабигуль.
– Это же не простой человек, а поэт!

– Да уж, - хмыкает Маша.
– Как, извините, его фамилия? Что-то не знаю я, грешница, такого поэта.

Пушкина знаю и о Лермонтове слыхала...

– Ты б еще восемнадцатый век вспомнила...

– Да и среди современников...

– Конечно, - горячится Рабигуль, - до Ахматовой и Тарковского ему далеко, но я говорю не о глубине таланта, а о глубине чувств...

– А я говорю о твоей судьбе, - перебивает Маша.
– У тебя ведь тоже душа не торговки. И не технолога, - помолчав, добавляет она.

– А технолог при чем?
– улыбается Рабигуль.

– Не знаю, - смеется Маша.
– Все мы в плену предрассудков. Считается, технари грубее гуманитариев: ведь они имеют дело не с людьми, а с железом.

– Ох и фантазерка ты, Машка! Они еще как имеют дело с людьми.

– А ты-то, - добродушно ворчит Маша.
– "Не будет жить..." Скажите пожалуйста...

Как легко им вместе, как тепло и уютно.

– Но ведь это любовь, - думает вслух Рабигуль.
– Она просто живет во мне, переполняет душу, кипит в крови. Даже когда его нет, все равно он со мной рядом.

Не знаю, понимаешь ли ты...

– Где уж нам, - усмехается Маша.

– Всю жизнь о любви я только мечтала, - не обращает на реплику никакого внимания Рабигуль.
– Не ждала уже, не надеялась. И вдруг... Понимаю теперь: любовь в самом деле требует жертв.

– Не знаю, не знаю, - подбирает со лба непослушные огненные кудри Маша.
– Альку безумно жаль.

Да и тебя тоже.

– Меня?
– удивляется Рабигуль.
– Почему?

– Потому что второго Алика тебе не найти, - роняет загадочные слова Маша.

– И я, знаешь, не доверяю велеречивым мужчинам. А уж в то, что без тебя он не станет жить... Это, мой друг, из романов.
– Она мечтательно задумывается.
– Вот бы проверить...

– Какая ты жестокая, Маш, - укоризненно замечает Рабигуль.

– Ну вот не верю!
– страстно прижимает руки к груди Маша.
– Как вздорный старик Станиславский.

Не верю - и все.

– А что он любит, тоже не веришь?
– обижается Рабигуль.

– Верю. В это - верю, - успокаивает ее Маша, и видно, что она верит в самом деле..
– Еще бы ему тебя не любить! Он таких, как ты, и во сне не видал.

– Откуда ты знаешь?

– Потому что и я не видала, - объясняет Маша.
– Может, у вас, в Казахстане, все такие красавицы, а в Москве - попробуй найди.

– Так что же делать?
– все думает о своем Рабигуль.

– Потяни с отъездом, - советует Маша.
– Наври что-нибудь. И вообще еще только октябрь.

– Да что это даст?
– Рабигуль кладет голову на скрещенные руки, на стол.

– Не знаю, - честно признается Маша.
– Только думаю, что-нибудь даст непременно. Опыт человечества доказывает, что политика проволочек очень часто дает положительные результаты. Предоставь все течению времени. И кстати, этот твой смертник о разводе не заговаривал?

– Он сказал, что если это повредит Алику, я могу...

– Я говорю о его разводе, - перебивает Маша.

Рабигуль совершенно теряется.

– Но это же само собой, - жалко лепечет она.

– Да-а-а?
– возвышает голос Маша.
– Ты так думаешь?

– В любви-..
– начинает Рабигуль, но Маша раздраженно машет рукой:

– Оставь пока что любовь в покое. Поговорим о жизни.

– Но жизнь - это и есть любовь!
– восклицает взволнованно Рабигуль.

– Не скажи... Ужасно, если было бы так, - возражает непреклонная Маша.
– Любовь - импульс, который дает человеку жизнь, ловушка природы. Любовь наполняет жизнь, вдохновляет на подвиги - впрочем, теперь уже нет, на какое-то время сияет, как солнце над головой. Но кроме нее есть много чего другого, и это другое, когда проходит взлет, вытесняет любовь, а часто - противостоит ей. Человек не в силах любить всю жизнь, тогда бы он не успел ничего толкового в ней сделать.

– Машка, да ты философ!

– Я пытаюсь тебя образумить. Дай слово, что потянешь до декабря. К декабрю - уверена!
– что-то прояснится.

Рабигуль кивает не очень уверенно.

– Нет, скажи, что даешь слово, - требует Маша.

– Ну даю, даю, - сдается несколько обескураженная ее напористостью Рабигуль.

2

"Потому что если не любил - значит, и не жил, и не дышал..." Хриплый, неповторимый, единственный в мире голос со сдержанной силой выговаривает дающие надежду слова. Рабигуль только его и слышит, душа откликается на голос, словно тронули палочкой камертон. "Я дышу, и значит - я люблю! Я люблю, и значит - я живу!" А говорят, был запойным пьяницей, а потом наркоманом, изменял даже божественной Марине Влади - она сама об этом написала, чем вызвала гнев благородного семейства великого барда, да и не только семейства. Рабигуль видела по телевизору скандальную презентацию ее искренней, честной и чистой книги. Растерянная, но спокойная, Влади держалась из последних сил, а на нее наседала уродливая наша общественность, оскорбленные родственники, осиротевший сын покинул демонстративно встречу.