Концерт для виолончели с оркестром

Как она говорит! Ну от кого еще он мог бы услышать такое слово: "чарует"?

– А как это все получается?
– Алику становилось по-настоящему интересно.
– Ведь у виолончели всего четыре струны.

– Ну и что - четыре?

Рабигуль живо встала, подошла к стене," где стоял, к ней прислоненный, огромный черный футляр, взяла его, положила на диван и раскрыла. Вытащила свое сокровище, стала показывать, объяснять. Алик подошел к дивану, склонился вместе с Рабигуль над инструментом, и у него закружилась от волнения голова: от ее волос пахнуло чем-то легким, едва уловимым - то ли сиренью, то ли просто свежестью.

Через много лет, поздним вечером, почти ночью, сидя перед телевизором в своем одиноком доме, Алик смотрел фильм, справедливо получивший кучу "Оскаров", и вспомнил вдруг этот вечер так ясно, словно он был вчера. Фильм назывался "Аромат женщины".

Так передать все в названии! Только там герой был слепым, а он-то слепым не был! Или все-таки был?

Недаром же он закрыл в тот вечер глаза, ощутив слабый запах сирени. И еще он их закрыл от соблазна: слишком близко стояла к нему Рабигуль. Он даже слегка отодвинулся - осторожно, незаметно, чуть-чуть. А она ничего и не замечала, так старалась все ему объяснить.

– Конечно, это не одно наслаждение, это еще и труд: левой рукой плотно прижимаешь пальцы к грифу, иначе хорошего звука не будет, а правой, смычком, скользишь по струнам. С нажимом! Тяжело... Физически тяжело... Но зато какая награда! А что четыре струны, так знаешь, сколько можно извлечь из них звуков?

Нажимаешь сюда, сюда и сюда... Дай-ка руку!

Рабигуль легко и непринужденно взяла Алика за руку, прижала его пальцы к струне. Какая у нее теплая, сухая ладонь - Алик терпеть не мог влажных рук! До чего ж она милая и доверчивая! Но тут же не без грусти понял: это все музыка, это она преображает Рабигуль, от ее сдержанности и следа не осталось.

Значит, с этим придется жить. Ну что ж, не такая уж тяжкая ноша! Хотя если постоянно музыка в доме...

"Ох, ну и дурак же я! Что - музыка? Лишь бы только она согласилась..."

– Завтра нам к девяти, - тихо молвила Рабигуль, взглянув на маленькие часики, поблескивающие на узком запястье.
– А тебе еще целый час домой добираться.

Алик залился густой краской: его выгоняют! Нет, вежливо просят уйти. Сколько там времени? Еще только десять! Даже нет десяти. Почему же она... Ах, Господи! Обнять бы ее, прижать к себе тонкую фигурку, зарыться лицом в черные волосы... Может, этого она и ждет? Ведь он мужчина, ему делать первый шаг.

Алик моляще взглянул на Рабигуль. Она ответила спокойной улыбкой. "Ей и в голову не приходит!" - с болью понял Алик и старательно улыбнулся тоже.

– Ну, я пошел, - сказал он небрежно и встал.

– Счастливо, - приветливо отозвалась Рабигуль.

– Спасибо за чай.

Он все еще не двигался с места, будто чего-то ждал.

И дождался.

– Ты.., знаешь что?
– с заминкой сказала Рабигуль.
– Ты завтра не приходи.

– Почему?

Алик внезапно охрип и закашлялся.

– Ну.., мы же сегодня виделись, - неловко попыталась объяснить Рабигуль.
– Зачем тебе ехать в такую даль?

– Да мне не трудно.

Из последних сил, с упорством отчаяния Алик старался удержаться хотя бы на этой - зыбкой, неверной почве. Ведь ему было нужно так мало! Он тут же отринул все свои дерзкие притязания. Пусть только позволит быть рядом, хоть иногда! И все. И все!

– Не в этом дело...

Ресницы поднимались и опускались, прикрывая черные матовые глаза. Так вот почему они кажутся такими огромными: зрачок сливается с радужной оболочкой, и это так неожиданно, необычно! Все в этой девушке необычно, единственно, неповторимо.

– А в чем?
– хрипло спросил Алик.

– Девчонки смеются, - по-детски обиженно ответила Рабигуль.
– "Что, говорят, - он таскается?"

– Пусть смеются, - заглянул ей в глаза Алик.
– Мне все равно.

Что ж это с голосом? Слова протискиваются через глотку с таким трудом! И голос совсем чужой - хриплый, больной и несчастный голос.

– Нет, не пусть, - покачала головой Рабигуль.
– И мне вовсе не все равно.

Алик внезапно понял, зачем его пригласили: чтобы вежливо распрощаться. "Не надо!
– беззвучно и жалко взмолился он.
– Я не могу без тебя!" И вдруг спасительная мысль пришла ему в голову.

– Хорошо, завтра я не приду, - покорно согласился он.
– Значит, увидимся послезавтра?

Он постарался произнести это весело, непринужденно, вот только голос срывался.

– Нет, совсем не надо, - с восточной непроницаемостью и восточной жестокостью, даже не понимая, как она жестока, отобрала у Алика спасательный круг Рабигуль.
– Мы всегда ходили с Машей...

– Так пусть и она идет с нами!

Алику было уже все равно - гордость там, мужское достоинство, самолюбие, - лишь бы спастись - на шатком плоту, в ледяном бурном море.

– Да не надо же, говорю!
– вспыхнула Рабигуль и даже ножкой в мохнатой тапочке стукнула об пол от нетерпения. Гнев вспыхнул в темных глазах.

И этот гнев, эта маленькая, топнувшая об пол ножка сказали Алику все яснее самых ясных слов: он ей не нужен ни в каком качестве. Даже в ранге носильщика.

– Что ж, - кто-то чужой, казалось, говорил за него, - тогда до свидания.

– До свидания.

Что значат слова? Какое свидание? Они же прощались навеки.

Пошатываясь от жестокого, коварного в своей неожиданности удара, Алик вышел на улицу. Ветер стих, потеплело. А его колотила дрожь. Сутулясь, подняв воротник пальто, он зашагал к метро, механически передвигая озябшие сразу ноги.

– Эй, парень!
– Контролерша всей своей мощной грудью загородила путь к турникету.
– Пьяных не пускаем.

– А кто пьяный?
– тупо спросил Алик.

Он стоял перед жизнерадостной контролершей, пошатываясь, сунув руки в карманы.

– Ты, а кто ж еще?
– воинственно сказала тетка.
– А ну дыхни!.. Гляди-ка, не пахнет.
– Она озабоченно заглянула в глаза странному пассажиру.
– Да ты никак болен?

– Да, - ответил Алик, и это было, как ни странно, правдой.

4

Падал снег, пушистый и мягкий, февральский снег. Но теперь же стоял декабрь, снегу положено быть сухим, ломким, колючим. Рабигуль так и сказала Маше, когда шли они утром в Гнесинку, а снег падал и падал, и Рабигуль тревожно косилась через плечо на футляр, а Маша смахивала варежкой снег со своей скрипочки.

– Смешно, - засмеялась Маша.

Рабигуль вопросительно посмотрела на подружку.

– Как мы боимся за свои инструменты, - ответила на ее взгляд Маша. Знаем ведь, что футляры надежны.