Концертмейстер
Шрифт:
У него была Аннушка. Тайная его зазноба! Арсений однажды застал их встречающих Новый год. Олег Александрович никак не ожидал, что он вырвется из казармы, и пригласил любимую домой. У той как раз неожиданно высвободилось для этого время.
Сын потом ни разу не спросил об этом. Тонкий, деликатный мальчик. Таким всегда был.
Об их связи с Аннушкой никто из окружающих не догадывался. Она — образец добродетели. Он — закоренелый холостяк. Вовсе не бонвиван. Не любитель амурных приключений. Они встречались и любили друг друга без устали, когда получалось. Вернее, когда у нее получалось найти для этого время. Прекрасная женщина,
Он не допускал, что они будут мужем и женой, и не потому, что Аня была замужем; наверное, если бы он настоял, она бы ушла от мужа. Просто не допускал, и все…
Они вошли в его палату по очереди: Арсений, Лев Семенович и Дмитрий.
Увидев младшего сына, он поднялся, спустил ноги с койки и встал, хотя доктор Отпевалов вчера категорически запретил ему такое творить. Вот он, совсем взрослый, его сын Димка. Его охватило такое неистовое желание прижать к себе этого парня и никогда не отпускать, что он чуть не потерял равновесие.
В таких ситуациях люди говорят обычно не то, что нужно, не то, что собирались, не то, к чему многие годы готовились.
Вот и сейчас все происходило именно так.
Его спрашивали о здоровье, он отвечал, что ему уже лучше; у него интересовались, когда его выпишут, он говорил, что ему ничего не известно об этом. Он искал в Диме упрек, но глаза парня сияли ясностью и счастьем. Его взгляды ложились на отца как целительные лучи, и что-то очень долго тяготившее его и давно и крепко вцепившееся в него постепенно отпускало.
Их обоих что-то отпускало.
Отпускало навстречу чему-то новому, совместному, исчерпывающему все неправильное. Дистанция между ними исчезла сразу. Она утратилась, как утрачиваются снега перед весной. Им стало не по себе оттого, что они подобную дистанцию предполагали. Родные люди! И никак иначе! Отец и сын! Теперь они будут заботиться друг о друге и все друг о друге знать!
Ни один из мужчин не позволил себе ничего лишнего, ничего сентиментального, ничего слезливого. И разумеется, и спустя много лет никто из троих человек, пришедших в этот день навестить больного в Институт кардиологии имени Бакулева, не откроет Олегу Храповицкому того, что произошло с ними предыдущим днем.
Никто из них троих не допустил бы ни при каких обстоятельствах, чтобы из-за их слишком большой откровенности с пациентом что-нибудь случилось.
Когда посетители выходили из палаты, оставив больному купленные яблоки, апельсины (не такого уж хорошего качества и товарного вида, но все же не потерявшие еще окончательно все свои витамины), в их сторону направлялся человек в белом халате. Увидев их, он остановился. Подождал, пока они пройдут. Что-то на редкость знакомое привиделось Арсению в чертах этого доктора. Он попробовал припомнить, потерзав немного свою память, добился того, что черты приобрели что-то совсем близкое и узнаваемое, но чего-то чуть-чуть не хватало, чтобы все сошлось.
До дома, как и сюда, Арсения, Димку и Льва Семеновича подвозила Аглая Динская на своих новеньких «жигулях». После вчерашнего вечера она чувствовала ответственность за семью Храповицких — Норштейнов.
* * *
Вениамин Аполлинарьевич зашел в палату к Олегу Александровичу без стука. Его пациент излучал счастье и выглядел чуть-чуть перевозбужденным.
— Это
у вас были посетители? — спросил врач, увидев на тумбочке больного кульки с яблоками и апельсинами.— Да. Сыновья и тесть. А вы что здесь в выходной делаете? Опять дежурите? Два дня подряд?
— Сегодня не дежурю. Были кое-какие дела. Вот забежал, — соврал Отпевалов. — Дай, думаю, проведаю Олега Александровича. Вот и анализы ваши заодно глянул. Все весьма недурственно. С учетом того, что вы перенесли.
Храповицкий заподозрил, что Отпевалов утешает его, а на самом деле все не так уж радужно. Больно неестественно звучал голос доктора.
— Вы знаете… — Отпевалов неожиданно достал откуда-то из-за спины толстую общую тетрадь, немного похожую на амбарную книгу. — У меня к вам просьба. Один мой знакомый, как только я ему рассказал, кто у меня лечится, ну вот просто пристал ко мне: дай ему, говорит, мои стихи почитать, мечтаю услышать мнение профессионала.
— Ну я не поэт. Я могу быть субъективен, — растерялся Олег Александрович от такого поворота.
— Это даже хорошо, — откликнулся Вениамин Аполлинарьевич. — Вот его вирши. — он протянул Храповицкому тетрадь. — только есть еще одно пожелание. Лично от меня. Мне в конце недели надо уехать. Постарайтесь закончить чтение до этого. Мне еще предстоит передать ему ваше мнение.
— А куда вы собрались? — больше из вежливости, чем из интереса, спросил Храповицкий.
— В Ленинград.
— В Ленинград? Что так? — Храповицкий сейчас словно удивился, что этот город вообще существует.
— О, это долгая история. Моя дочь от первого брака вместе с мужем приезжает в Питер. У ее мужа концерт. Они уже десять лет живут во Франции. Давно не виделись.
— А какой концерт?
— Точно не знаю. Ее муж пианист. Семен Михнов. Может, слышали?
* * *
Как только Аглая Динская, братья Храповицкие и старый Норштейн вернулись из больницы, Димка с Аглаей куда-то убежали.
Арсений и Лев Семенович точно так же, как и вчера, сели на кухне пить чай. До этого Арсений несколько раз пробовал дозвониться домой, но на Лесном никто не взял. «Где это Вику носит?» Он не ревновал, но удивлялся. По его расчетам, она не должна была в выходной куда-то намыливаться, тем более если его нет дома.
Лев Семенович, которому Арсений утром пересказал без утайки обо всем, что вчера произошло и что послужило причиной отъезда Светланы Львовны, и не помышлял в чем-то обвинить любимого внука. Что случилось, то случилось. Теперь остается только ждать. Ждать возвращения или хотя бы звонка от Светланы, ждать выздоровления Олега, ждать, что решит для себя Арсений. Насчет Димки он внезапно успокоился.
Аглая так Аглая.
На фоне произошедшего за вчерашний день выбор внука выглядел самым наименьшим из зол.
Слава богу, что он сегодня повидался со своим отцом. Пусть у него теперь все склеивается.
Телефонный звонок. Номер не междугородний, местный, московский. «Слишком короткий звонок. Значит, не Вика», — подумал Арсений.
— Возьми, пожалуйста, — попросил Лев Семенович внука. Он боролся с наваливавшейся на него усталостью, уговаривая себя не поддаваться. От него слишком многое зависит сейчас.
Арсений пошел к аппарату. Вернулся через несколько секунд.
— Это тебя, дедуль.