Конец черного темника
Шрифт:
— Ежели-ёжили, девкам закорёжили, — передразнил Гриньку Стрелка острый на язык Иван Лисица.
— Хвать болтать, — подытожил старшой и, завернув коня своего, поскакал к стороже.
— Ушёл, — виновато склонил голову перед князем.
Но эта весть, кажется, не огорчила Даниила: сейчас он был рад тому, что пока ордынцы не потревожили дальнюю сторожу, коей являлась эта. Значит, они ещё далеко, и есть время собрать ополчение.
— Поднимай засечных — и в Пронск! — приказал он старшому.
А в Пронске князя уже ждал вестовой от Дмитрия Ивановича... Он-то и передал повеление московского князя идти с ополчением на реку Вожу.
11 августа 1378 года произошла на этой тихой, затерянной в рязанских лесах речке беспощадная кровавая сеча, где воинство русское впервые за сто сорок лет жестокого ига одержало победу над ордынцами.
Слава! И ещё раз слава!
Память
Бывая в селениях, расположенных на берегу реки Вожи, слышал я предание, что на могилках Перекольских по ночам бывает чудо-чудное, диво-дивное. Там, на болоте Ермаковом, слышны посвисты и песни.
Кто свистит, кто поёт — никто не ведает. Из болота выбегает на могилки белая лошадь. Эта белая лошадь обегает их, прислушивается к земле, бьёт её копытами и жалобно плачет над покойниками. Зачем она бегает, что слушает, о чём плачет, никто не знает, не ведает.
Ночью над могилками появляются огни, а затем перебираются на болото. А эти огни не то, что в городах или деревнях; нет, эти огни горят по-своему, светят иначе. Как загорятся, то видно каждую могилку, а как засветятся, то видно, что и как на дне болота лежит. Пытались добрые люди поймать белого коня, дознаться, кто это свистит, кто поёт, поймать огонь на могилках и на болоте. Не тут-то было. Конь никому в руки не даётся, от свиста и песен люди глохнут, а про огонь и говорить нечего. Вестимо дело: кто огонь поймает?.. А всё оттого, что на этом месте было побоище. Сражались русские князья с ордынскими, бились не на живот, а на смерть. Орда начала одолевать князей, но выехал на белом коне богатырь со своей сотней. Бил и колол врагов направо и налево и добил чуть не всех. Но не усидел в седле богатырь, сразила его злая стрела...
С тех пор белый конь ищет своего богатыря, а его сотня удалая поёт и свищет, авось откликнется удалой богатырь...
Так то была битва на Воже. А через два года войско Даниила Пронского двинулось по направлению к Коломне, чтобы пособить московскому князю Дмитрию Ивановичу в жутком дотоле сражении на Куликовом поле.
И — о чудо! — недалеко от полноводной Оки полки пронские нагнал всадник в сверкающих серебром шлеме и латах, стройный и красивый, словно ангел небесный — провозвестник Победы...
21. ...А ЗЕМЛЯ ВЕЧНА!
Звонили на Москве колокола; пели в церквах, молились, желая русскому воинству победы. На крышах домов, словно галчата, сидели ребятишки, махали руками, радуясь великому множеству собравшихся пешцев и верховых; знаменосцы трубили в медные трубы, созывая полки в походные колонны, из плоских камней площади перед белыми стенами Кремля железными подковами высекали искры лошади...
Сизым кречетом взвивалось сейчас сердце великого князя, глядя на собранные в Москве русские рати. Ведь недавно, кажись, говорил жене Евдокеюшке, что князей своих к единению ведёт, как быков к водопою, а они упираются, вырывают из рук верёвку, аж все ладони в крови... Всё-таки дотянул их морды до живительной влаги, уткнулись они и начали пить... Потом благодарить стали. И ничего, что ладони в крови и что раны саднят... Заживут раны-то! Был бы толк: напились быки и пошли в поле пахать!
Когда почувствовал Дмитрий Иванович их собранную воедино душу? Когда началось князей подданных просветление?.. Не теперь же?.. Когда враг у самого порога... Может, с Вожи, когда поймали беглого попа-расстригу, посланного с заданием отравить великого князя?.. А может, при виде отрубленной мечом на Кучковом поле головы сына знаменитого и сановитого гордеца-тысяцкого Василия Вельяминова?.. А слетела голова-то у Ивана, сына Васильева, не потому только, что этого попа с мешком лютых зелий из Орды послал, а чтоб видели все, как карает великий князь московский за предательство: упирайся бык, князь стерпит, но не отступайся от дела великого, единого, не твори измену...
Многие сразу тогда поняли: добр великий князь с теми, кто по сердцу ему, в ком видит опору свою, а суров и жесток к нечестивцам... Испугались?.. Да только испокон веку на Руси смертно ненавидели отступников! Вот почему ещё раньше, за четыре года до казни Ивана многие князья так же, как и ныне, скопом выступили в помощь Дмитрию Ивановичу, когда впервые налицо обнаружилась измена... На Москве и в Твери.
17 сентября 1374 года скончался московский тысяцкий Василий Васильевич Вельяминов, родной дядя великого князя. У него
было три сына — Иван, Микула и Полиевкт. Должность тысяцкого на Руси — наследственная, поэтому никто не сомневался, что им станет старший Иван. Но московский князь не только не назначил его, а вообще упразднил эту должность. Отныне на Москве, как и во всех малых городах Белого княжения, всеми делами городского хозяйства станет ведать простой наместник. Поползли слухи — «Дмитрий-де мстит Вельяминовым за то, что во время свадьбы в Коломне они подменили подаренный ему золотой пояс...» Но помнили и другое: загадочное убийство тысяцкого Алексея Босоволкова-Хвоста и последовавшую за ним ссылку Василия Вельяминова в Рязань.Только это всего лишь слухи и предположения... Хотя их сбрасывать со счетов не следует. По характеру дядя великого князя был непрост, скрытен, хитёр, честолюбив и, став тысяцким, в глубине души лелеял надежду со временем уравняться с Дмитрием. Вот что писал историк М. Н. Тихомиров: «...тысяцкий назначался князем, но это не мешало тысяцким при поддержке бояр и горожан становиться грозной силой, с которой приходилось считаться самим великим князьям».
Под стать отцу был и Иван Вельяминов: несдержан, высокомерен и ничем не брезговал для достижения своих целей... И тут в праздник масленицы 1375 года Дмитрию Ивановичу доложили, что из Москвы исчез двоюродный брат и с ним дружок его Некомат, не то грек, не то генуэзец. Не порадовало и донесение, что беглецы объявились в Твери у князя Михаила Александровича, который даже во сне видел себя великим князем московским и владимирским... В кои-то веки слыхано, чтоб к тверичу перемётывались московские бояре!
А потом вышло так, что Иван Вельяминов пообещал тверскому князю ярлык на великое княжение исхлопотать в Орде. Значит, он с Некоматом заранее сносился с Мамаем. А когда к нему отбыли, и Некомат от ордынцев ярлык этот Михаилу Александровичу привёз, то всем стало понятно, что было сие не перемётывание, а прямая измена...
А уж при Михаиле-то великом князе Иван Вельяминов обязательно бы тысяцким стал, а Некомат бы всю выгодную торговлю заграбастал... А пока Иван в Орде оставался и ждал, как дальше развернутся события.
И слово «измена» стало гулять по Москве и больно хлестануло по самолюбию всех Вельяминовых, особенно Микулы, женатого на родной сестре жены Дмитрия Ивановича. Они поспешили откреститься от предателя. И московский князь их искренние раскаяния принял, даже взял в воеводы на Вожу брата покойного тысяцкого Тимофея Васильевича, окольничего. Но Вожа позже была...
Сразу же за затмением солнца, происшедшим в воскресный день, 29 июля, которое, видно, серьёзно подействовало и на голову Михаила Александровича, Тверь Москве войну объявила. Вот тут-то московский князь и увидел плоды своих усилий по объединению, пусть пока неполному, княжеских вотчин перед лицом общего врага. Возмутились разом и Великий Новгород, и Нижний, и Рязань, несмотря на то, что Дмитрий с Олегом Рязанским в розмирье находились... И к Москве, а затем и к Волоколамску, где решили проводить воинские сборы, отовсюду стали стекаться полки. Из Нижнего и Суздаля пришёл сам Дмитрий Константинович, отец жены великого князя, со своим сыном Семёном, городецкий полк привёл Борис Константинович, ростовский — сразу три князя: уже в годах Андрей Фёдорович, Василий и Андрей Константиновичи, прискакали с дружиной из Ярославля Роман и Василий Васильевичи, приехал моложский князь Фёдор Михайлович и стародубский Андрей Фёдорович. А там подоспели из дальнего Белозерья князь Фёдор Романович, смоленский Иван Васильевич, брянский Роман Михайлович, и ещё князья с ратями поменьше — Семён Константинович Оболенский, Роман Семёнович Новосильский, тарусский вотчич Иван Константинович... Впервые эти сборы показали не только доброе отношение к Дмитрию Ивановичу и желание наказать гордеца, не по праву замахнувшегося на великое княжение, а великую силу, выступающую уже против воли Орды... Такого ещё не было!
Вскоре полки княжеские достигли Волги, и московский князь приказал строить через неё два моста: один — выше города, другой — ниже Тьмаки, напротив устья Тверцы. Началась осада Твери, которой суждено было продлиться месяц. И не выдержал Михаил. Он пришёл к владыке Евфимию и попросил его выйти за ворота с просьбой к осаждающим о мире и милости...
И ещё три года прошло. Вконец озлобился Иван Вельяминов, безвыездно живя в Орде. Не вышло у него с тверским князем. А как ещё извести Дмитрия Ивановича?.. И надумал — отравить... Послал расстригу с ордой Бегича. Да посекли на Воже тумены одноглазого мурзы москвичи и прончане, а поп попался с отравой и под пытками во всём признался...