Конец охоты

Шева знала, что его призыв не будет услышан. Наивен тот, кто связывает свою судьбу с тем, чего просто не существует, вверяя жизнь и смерть Высшей воле, а на деле бросая их на равнодушные весы случая. Шеве было жаль этого человека, обладающего силой, непостижимой для разума, но вместе с тем слабого, как может быть слаб ищущий покровителя, чтобы взвалить на его плечи груз своих страхов и смятений. Ей было жаль его, но ничего нельзя было поделать.

Тягуче бежали мгновения, растворенные тишиной и страстным шепотом. Равнодушно сверкали звезды, чьи огненные зрачки были отдалены от сада на многие сотни парсеков, насыщенных холодом пустоты. Иаков и Иоанн, опьяненные соком лозы, уснули. Глаза Шевы также слипались, но она изо всех сил противилась сну. Эта ночь была предназначена не для сна, но знали о том немногие…

— Симон, ты спишь?

— Да! — откликнулась Шева, встряхивая головой, чтобы сбросить с себя дрему. — То есть нет!

— Так да или нет?!

— Нет! Теперь точно нет!

— А ты, Иаков? Ты, Иоанн?

— Они уснули, — после паузы сообщила Шева.

Иисус тяжко вздохнул.

— Слаб дух человека, подверженный соблазну сладости пищи, питья, плотских страстей и сна. Сон — ужаснейший из грехов, Божья кара, низвергнутая на человечество. — Иисус умолк и поманил Шеву. Та поднялась с земли. — Ты видишь эти стены?

Длань Учителя указала на четко очерченную звездным небом стену Иерусалима.

— Да, рабби.

— Когда-то они были выше, но время и людские пороки вогнали их в землю. Время и людские пороки… Когда-то был выше и ты, Симон. Прошло время, но совсем немного. Какие же недобрые поступки вогнали твои стопы в зыбучий песок порока? — Шева не ответила, и Иисус настойчиво повторил: — Какие, Симон? Или не Симон? Ведь ты не совсем Петр? — Шева кивнула, на что Иисус усмехнулся: — Я бы даже сказал: ты совсем не Петр. Что случилось с Петром?

Шева замялась, но потом сказала правду, вернее, почти правду:

— Он утонул, пытаясь спасти себя.

— Лжешь! Петр не бросился бы в воду даже ради меня. Больше всего на свете он боялся воды. Словно кот, никогда не видевший моря! Когда я крестил его, он дрожал мелкой дрожью.

Учитель испытующе посмотрел на Шеву. Та, поколебавшись, решила открыть всю правду:

Он напал на Пауля, на человека, спасшего тебя. И Пауль убил его.

— Трудно представить, чтобы хрупкий юноша совладал с богатырем, каким был Петр.

— Пауль победил его в воде.

— Тогда ясно. А кто в таком случае ты?

Шева вздохнула и твердо приняла взгляд Иисуса.

— Я человек. И я не желаю тебе зла.

— Что тебе нужно?

— Твоя сила. Та великая сила, которой я не могу дать объяснения.

— Ты хочешь завладеть ею?

— Нет, мне только приказано проследить, чтобы она не попала в недобрые руки.

Лицо Учителя помрачнело.

— Ты говоришь о Фоме?

— Нет. Фома — сущий ягненок в сравнении с тем человеком, который охотится за твоей силой и за которым охочусь я.

— Кто он?

— Человек. Но очень сильный. Самый сильный, какого только можно представить. Почти как ты.

— Я слаб, — прошептал Иисус. — О, как я слаб! Но всем кажется, что я исполнен силы. Но это лишь кажется, лишь… — Голос Учителя пресекся. Он кашлянул и устремил взор в черную даль сливающегося с землею неба. — Где он? Я чувствую его! Вот уже несколько дней я чувствую его присутствие!

— Он где-то рядом с тобой. Но он изменил лицо, и никто не может узнать его.

— Как изменил лицо ты?

— Изменила, — поправила Шева. — Я женщина.

— Женщина?! — Глаза Иисуса широко распахнулись. — Ты женщина?!

— Да, — отчего-то застыдившись, подтвердила Шева. — Я изменила лишь лицо, но тело, прячущееся под этими одеждами, принадлежит женщине.

— Причудливы твои помыслы, Господи! — прошептал Иисус. — Впрочем, я знавал жен, чей дух превосходил дух самых отважных мужей. Наверно, ты из их числа.

— Хотелось бы верить.

— Значит, это твой человек вложил в уста Фомы лживый поцелуй.

— Не знаю. Может, и он. Один из учеников должен был предать тебя, но другой, а не Фома.

— Что значит «должен был»? Ты способна видеть будущее?

— Да, — после недолгого колебания подтвердила Шева.

— Вот как? И что же будет… — Иисус не договорил и резко махнул рукой, словно желая обрубить незримые тенета. — Нет, не говори! Я не хочу знать свое будущее! Это не во власти человека, это дано лишь Богу! Но раз это не Фома, то кто же? Кто?

— Один из тех, кто сидел за столом с тобою.

— Но я знаю всех их, знаю не один день. Разве что новый брат, из гоев!

— Нет, этого человека знаю я. И я доверяю ему.

— Но прочие — мои братья! Я знаю их с самого детства. Другие вышли из Обители, где были пред моими глазами многие годы. Я знал их детьми. Мне было двенадцать, когда я ушел в пустыню, а им пять, шесть, кому и десять. Я дружил с ними, они не могут предать.

— Позволь я спрошу тебя, — попросила Шева, мучимая любопытством.

— О чем?

— Где ты обрел свою силу? В Обители?

Иисус помедлил с ответом, после чего кивнул:

— Да. Живя в окружении многих соблазнов, человек не способен сохранить великую силу, заложенную в него от рождения. Чтобы быть сильным, человек должен удалиться от мира и отринуть мирские искушения. Он должен отказаться от плотской любви, от животной пищи, от вина. Его жизнь должны составлять братская любовь, сухие злаки, пресные овощи и священный нектар, замешанный на снадобье из полночных грибов.

— Сома! — воскликнула Шева, что-то смутно вспоминая.

— Да, мудрец, раскрывший мне секрет нектара, именовал его похожим словом — хаома. Отведав нектара, праведник, соблюдающий воздержание, способен проникнуть в суть того, что именуется бытием, а на деле есть выражение высшего, частицей которого наделена душа каждого, даже самого грешного человека. И можно обрести умение сливать свою душу с душой бытия, обретая власть над ним.

— Лептонное поле! — воскликнула Шева. — Ты сумел подчинить его своей воле!