Конец охоты

С этими словами она оттолкнула копье и вышла через ворота на улицу. И в тот же миг петух прокричал в третий раз, возвестив восход солнца…

14

Известие о пленении бунтовщиков порадовало Пилата. Он лично поблагодарил центуриона Фурма, после чего отправил солдат в дом Ханана за пленниками. Разбойникам надлежало незамедлительно предстать пред грозным прокуратором. Ради такого случая Пилат облачился в парадные одежды и накинул на плечи белый плащ. В таком виде его и застала Шева, успевшая не только принять свой собственный облик, но и придать ему посредством нехитрого грима ту неотразимость, что присуща очаровательной женщине.

Пилат учтиво поклонился гостье:

— Прекрасная Марция! Куда же ты исчезла? Тебя не было целых… — Прокуратор задумался, подсчитывая.

— Четыре дня! — подсказала Шева. — У меня были дела. Я исполняла поручение, данное мне отцом.

— И как? Успешно?

Охотница ослепительно улыбнулась:

— Вполне. А как обстоят дела у наместника сиятельного Тиберия? Судя по его лицу, неплохо?

Пилат скорчил самодовольную гримасу:

— Да. Сегодня ночью мои воины разгромили шайку опасных разбойников и даже поймали нескольких из них. Сейчас их приведут сюда на допрос.

— Вот как? — Шева придала лицу выражение заинтересованности. — А не позволит ли великий Пилат и мне присутствовать при этом?

— Тебя интересуют разбойники?

— Скорее те, кто за ними стоит.

— О ком ты? — насторожился прокуратор.

— Пока не знаю, но, поговорив с этими людьми, возможно, смогу быть более определенной.

Пилат задумчиво погладил чисто выбритый жирный подбородок:

— Буду благодарен тебе, если…

Он не договорил, а Шева кивнула, показывая, что поняла, о чем недоговорил прокуратор. Она заняла место у соседнего окна и принялась разглядывать внутренний двор, по которому неторопливо прохаживались часовые. Ждать пришлось недолго. Вскоре на площади показались люди — шесть или семь воинов, кольцом окружавшие двух пленников. Чуть позади шагали еще несколько человек, в одном из которых Шева без труда признала Ханана. Узнал его и прокуратор, недовольно пробурчавший себе под нос:

— Что еще ему нужно?

Ответ на этот вопрос был получен немедленно. Его принес слуга, доложивший:

— Члены Синедриона просят принять их!

— Что им понадобилось?

Слуга склонил голову:

— Не знаю.

— Скажи, что я приму их после того, как допрошу схваченных смутьянов.

— Они просили передать, что просят принять их первыми.

Пилат недовольно поморщился. Как и подобает солдату, он не переносил святош, надутых от осознания собственной учености. Как и подобает римлянину, он не переносил варваров, отталкивающих взор самой своей внешностью и притворным раболепием. Но не стоило ссориться с теми, чье слово стоило многого. Пилат немного подумал, после чего кивнул:

— Хорошо, пусть войдут.

Вошедших оказалось шестеро. Возглавлял шествие сам Ханан, за ним шли еще пять саддукеев, обликом своим мало отличавшихся от предводителя. Остановившись перед Пилатом, Ханан, а следом и прочие отвесили низкий поклон. Затем Ханан покосился на Шеву и, с мгновение поколебавшись, поклонился и ей. Пилат в ответ коротко дернул головой, Охотница ограничилась тем, что улыбнулась.

— Что привело тебя, жрец, в столь ранний час? — спросил Пилат, изобразив притворный зевок.

— Дела государства, достойный Пилат.

— Это как-то связано с людьми, которых захватили ночью мои солдаты?

— Да. — Ханан состроил улыбку. — Мои люди также были там и не стояли в стороне.

— Мне доложили. Я сообщу о твоей услуге Тиберию. Что еще тебе нужно?

Ханан поклонился, бросив исподлобья взгляд на Шеву.

— Я бы хотел поговорить с тобой наедине, — сказал он, понизив голос.

— Отошли своих людей.

— А эта женщина?

— У меня нет от нее секретов! — отрезал Пилат.

Ханан поклонился еще ниже.

— Хорошо! — Обернувшись к своим спутникам, он коротко бросил: — Выйдите!

Те беспрекословно, подчинились и, отвесив поклон, оставили залу.

— Теперь говори.

Ханан покосился на Шеву.

— Я все же…

— Говори! — настойчиво повторил Пилат.

И священник смирился:

— Пусть будет так. Меня беспокоит судьба одного из людей, схваченных твоими воинами.

— Они разбойники, и я поступлю с ними как с разбойниками.

— Но один из них обычный душевнобольной. Его обманом увлекли эти люди, воспользовавшись его затуманенным сознанием для своих грязных целей.

— О ком ты говоришь?

— О некоем Иешуа, жалком пастыре из Галилеи.

— Если он невиновен и если его рука не держала меч, я снисходительно отнесусь к нему.

— Именно это я и хотел услышать, мудрейший! — Ханан поклонился.

Пилат с подозрением посмотрел на него:

— С каких пор тебя стала беспокоить судьба умалишенных?

— Наша вера учит милосердию. Кроме того, я был знаком с ним прежде, в то время, когда его разум еще был светел. Он достойный человек. Я бы не хотел, чтобы его постигла незаслуженная кара.

Пилат оскорблено вскинул голову:

— О чем ты говоришь, жрец? Разве может быть незаслуженной кара, назначенная наместником самого Тиберия?!

— О, конечно же нет! — поспешно отступил Ханан.

— То-то же! Можешь быть спокоен, я со всем вниманием отнесусь к человеку, за которого ты просишь. А теперь можешь идти!

— Но я хотел бы…

— Мне нет никакого дела до того, чего ты хочешь! — резко оборвал его Пилат. — Тебе же нет никакого дела до людей, на которых распространяется власть Рима.

— Но…

— Никаких «но»! Я приму во внимание твои пожелания, но решу судьбу этого человека сам!

— Я хочу лишь напомнить, что завтра Пасха и по закону один из осужденных должен быть помилован в ознаменование праздника.

— Ты напомнил. — Пилат растянул губы в приторной улыбке. — А теперь можешь идти.

Сказано это было таким тоном, что Ханану не оставалось ничего иного, как повиноваться.

Едва священник скрылся за дверью., как Шева шагнула к Пилату:

— Я хочу поговорить с ним, достойный.

— Зачем? — полюбопытствовал Пилат, ничуть не удивившись ее желанию.

— Он что-то знает, что не мешало бы знать и нам.

— Полагаешь, он станет откровенничать с тобой?

— Поверь мне, я умею развязывать языки.

— Верю. — Пилат улыбнулся. — Ступай, я не приму решения до твоего возвращения.