Конец осиного гнезда. Это было под Ровно(изд.1970)

– Смотри не сорвись,– предупредил я Логачева.

Но все окончилось благополучно,если не считать двух-трех укусов, которыми наградила белка Николая, когда он ее схватил и сунул за пазуху.

Мы разглядывали зверька,погладили его шерстку.И по совету старика Логачев опять спрятал ее за пазуху.

– Вот девка-то будет рада! Приручит ее… До войны она пару выходила,я ей из лесу принес.Забавные были…–проговорил Фома Филимонович и,сразу переменив тему и напустив на себя строгий вид, обратился к нам: – А кому же это зуботычки полагается надавать, а? Кто заставил меня понапрасну трясти кости прошлый раз?Над кем мне расправу учинить? Ты?– кивнул он на Логачева.

Тот покачал головой.

– А кто же: Семенка, Мишутка?

Мы молчали. Я не знал, как сообщить Фоме Филимоновичу о смерти Семена. Держать же старика в неведении было совершенно невозможно.

И я прямо сказал:

– Семена, Фома Филимонович, уже нет… Семен погиб!..

Что-то дрогнуло в лице старика. Он отступил на шаг и, уставившись на меня, спросил:

– Ты… ты что мелешь, Кондрат?..

Руки Фомы Филимоновича повисли, точно плети, он побледнел и, словно еще не веря тому, что услышал, сказал неверным голосом:

– Как погиб? Почему ты молчишь?

Я коротко рассказал о случившемся.

Фома Филимонович опустился на землю, схватился за голову и заплакал:

– Как сына родного любил!.. Он был ближе сердцу моему, чем кора дереву… Семенушка,голубчик!.. Закопала Танюшка свое счастье в землю…– бормотал он.

Я взял старика за плечи и заставил подняться:

– Мужайся, крепись, Филимоныч. Не тебе одному тяжело– и Тане, и мне, и всем… Что ж теперь плакать – поздно!

Фома Филимонович затих, глядя на какую-то точку, и после долгого молчания проговорил:

– Все пройдет,Кондрат… Все стерплю!Дай только опомниться!–Он вдруг сильно затряс головой, как бы стараясь от чего-то освободиться, и сказал жалобным голосом: – Нельзя же так враз– и забыть Семенку… Нельзя!..

– А мы и не забудем!– твердо произнес Логачев.– Никогда не забудем! И фашистам припомним…

Фома Филимонович грустно покачал головой, думая о чем-то своем.

Чтобы рассеять его немного и отвлечь от мыслей о Семене,я сообщил о наших подозрениях и о том, как мы подготовились к этой встрече.

Фома Филимонович сказал:

– Я никого в тот раз не видел. Я пришел, прождал час и ушел… А теперь мне кое-что ясно.

– Что тебе ясно?– насторожился я.

Оказывается, в день гибели Семена со станции на проческу леса ушли двое солдат, прихватив с собой самого крупного и злющего кобеля, под кличкой Спрут.

– Они вышли раньше тебя?

– Раньше. Их до Ловлино довезли на машине.

– А зачем они поехали в Ловлино?

Несколько дней назад из райцентра на Опытную станцию приезжал гестаповец и сказал, что около деревни Ловлино, в лесу, староста обнаружил зарытый в песок парашют, и коль скоро гестапо не располагало собаками-ищейками, он попросил Гюберта обследовать местность. Гюберт отрядил солдата– проводника овчарки, а второго прислало гестапо. Солдаты уехали и не вернулись.

– Ты знал в лицо обоих?– спросил я.

– Одного знал хорошо, второго видел один раз.

Я предложил сходить к кустам, где мы спрятали трупы.

Фома Филимонович без труда узнал в одном проводника собаки и твердо заявил:

– Это Артур. Он самый…

О приезде гестаповца, обнаружении парашюта и посылке солдат в лес Фоме Филимоновичу рассказал Похитун.

Мы вернулись на полянку. Теперь ясна стала причина появления немцев так далеко от осиного гнезда и так близко к Полюсу недоступности.

– Что же теперь говорят на станции?– поинтересовался Логачев.

– Разное плетут,– ответил Фома Филимонович.– Одни говорят, что солдаты заблудились в лесу,другие– что напали на след, а след их завел далеко.Штейн считает, что они отправились в Раковку и хлещут там самогон. Он обзвонил все окрестные деревни и наказал старостам и полицейским учинить розыск. Да где же теперь искать…– Старик усмехнулся и махнул рукой. Немного погодя он добавил:– Значит, я был здесь, когда все уже свершилось…

– А что случилось, почему ты досрочно пришел?– спросил я.

– На уток готовимся ехать, Кондрат. Вот какое оно дело!

– Когда?

– С субботы на воскресенье.

– В эту субботу?

– Да нет… В будущую. Через девять дней.

– Решили открыть охотничий сезон пораньше?– усмехнулся Логачев.

Старик кивнул головой и заметил:

– Выходит так.Утка еще не везде готова,но ему мало дела до этого. Сказал: «Ищи, чтобы наверняка».

– Нашел?– полюбопытствовал я.

– Есть на примете озерцо… За мной дело не станет. Ну, я и заторопился свидеться. Видишь, Кондрат, как оно оборачивается!..– Фома Филимонович нахмурился(видно, тяжелые мысли опять одолели),помолчал и продолжал:– Тут, однако можно устроить бал-маскарад. Озерцо-то в самой глухомани, а нас, охотников, будет раз-два– и обчелся! Ты смекаешь, куда я клоню? Одно дело – громить их гнездо. Это– стоящее дело, слов нет! А сцапать майора живьем тоже недурно. А?

Я, как говорят в таких случаях, весь загорелся. Так вот почему Фома Филимонович просил о внеочередной встрече!

– Где это озеро? – спросил я.

– От Селезневки версты четыре будет.

– От Селезневки, говоришь?– переспросил я, быстро достал из планшетки карту и разостлал ее на траве.

Да, озеро было обозначено. В двух километрах к востоку от него пролегала лесная дорога на железнодорожный разъезд.

– Это? – спросил я старика.

– Оно самое,– подтвердил он. – Мы будем добираться до него на подводе.

Тысячи мыслей зароились в моей голове. Неожиданное обстоятельство облегчало наши планы.Жизнь давала нам в руки редкую… редчайшую возможность.

Я не отрывал глаз от карты, вымерил расстояние от озера до Полюса, до Опытной станции и спросил:

– Значит, точно в субботу?

– Это как водится. Как он велел, так и будет.

– А кто поедет с ним?

– Вот этого не скажу. Весной он брал солдат, на двух подводах ездили, а как решит сейчас– не скажу.

– Ты был уже на озере или только собираешься?– спросил я.

– Собираюсь. Во вторник туда поеду. Гюберт велел поразведать все досконально, соорудить там шалашик, скрадки…