Конец сказки

– Опять сцышь? – поинтересовалась девушка. В голосе сквозила пьяная бравада. Боник решил, что глупо отрицать очевидное.

– Опасаюсь, – он кивнул, занимая освобожденное ей кресло. В камине трещали полешки, распространяя тепло по всему обширному кабинету. – Опасаюсь, и правильно делаю. Ты же не хочешь, детка, чтобы подонки, которых набрал себе Огнемет, сообразив про нас, что к чему, начали говорить: не успел Огнемет остыть, как его друг Вацик залез на его жену? По-моему, нам обоим это не нужно. Это, если хочешь знать, чревато…

А мне до жопы, что они там будут думать, своими рогатыми башками! – с вызовом заявила Юля и опорожнила бокал. Пепел с сигареты упал, она растоптала его ножкой, обутой в элегантную черную туфельку от «Pettinari», [65] за которую покойный Витряков на прошлой неделе вывалил без малого три сотни баксов. – Это мурло поганое, дружок твой конченый, козел, мне вчера всю задницу порвал! Сидеть, б-дь, больно! И ходить – тоже. Что они будут болтать, подумать только?! А что они вчера обо мне болтали, когда меня Винтарь как хотел, имел?! А что ты себе думал, Вацик?!

65

Итальянская компания «Loretta Pettinari» производит дорогую кожаную обувь, дамские сумочки и пр.

– Я, – Бонифацкий сделал неопределенный жест рукой. – А что я мог сделать, детка? – это прозвучало заискивающе, но Боник был совершенно искренен с ней сейчас. – Ворваться в комнату и застрелить его?!

– А хотя бы и так, б-дь!

– Но его гориллы меня в пять минут на куски порезали бы, после этого.

– Ну и что с того?!

– Как что с того? – поперхнулся Вацлав Збигневович.

– Ты сцыкун! – констатировала Юля. Буря прошла, она снова улыбнулась. Боник тяжело вздохнул. Свинтил крышку с бутылки, плеснул себе коньяка. Выпил, закусил долькой лимона.

– Может, ты и права, – сказал Бонифацкий, выплевывая косточки. – Зато я живой, в отличие от него.

– А я тебе о чем?! – оживилась Юля. – Я хочу это отметить, ясно? То, что он гребаный мертвяк. Погудеть, понял?! Жаль, что я не могу с тобой трахнуться на его паршивой могиле. У него – даже могилы нет, чтобы на нее насрать!

– Тем больше оснований быть осторожными, – сказал Боник. – Раз могилы пока нет. Ясно? – Коньяк согрел пищевод, но не утолил голод, хоть в студенческие годы один из его приятелей по комсомолу утверждал, что пьяный, мол, не голодный. Наверное, это правило действует на молодых мужчин, не распространяясь на людей зрелого возраста.

– Насрать на осторожность, – сказала Юля. Пересекла разделявшее их расстояние не очень твердой походкой и поставила ногу на подлокотник кресла.

– Целуй, – распорядилась она. Ножка выглядела безукоризненно, от каблучка до бедра. Боник поморщился, как от легкой зубной боли или, быть может, судороги. Он был бы рад последовать приглашению, но, не здесь и не сейчас.

– Не сейчас, сладенькая. И не здесь! – взмолился Вацлав Збигневович.

– Здесь и сейчас, – настаивала Юля.

– Вечером…

– Уже вечер.

– Попозже. Через час…

– Вот спасибо, облагодетельствовал, папик. А я уж думала, ты собрался поститься сорок дней.

– Не поститься, а воздерживаться.

– Да какая разница?

– И, пожалуйста, не называй меня папиком.

– А ты целуй! – сказала она с нажимом.

– Я приказал Жорику растопить баньку.

– Жорик тоже участвует?

– Перестань. – Ему было часто очень сложно с ней, поскольку ее действия невозможно было спрогнозировать заранее. Что у Юлии на уме, он никогда толком не знал. Впрочем, кроме выпивки, секса и шмоток там редко когда что бывало. Одновременно, именно это сводило его с ума, такого предусмотрительного и прагматичного.

– Поцелуешь разик, и я отцеплюсь до вечера, – очень серьезно пообещала девушка. Он не поверил, но все равно приник к ее ноге губами флейтиста, проверяющего новый инструмент. Кожа чуть выше колена была теплой и нежной, как у ребенка.

– Теперь выше, – сказала Юля. – Еще меня целуй.

Он сделал, как она приказала. У него зашумело в голове, заурчал голодный и недовольный живот, дрогнул и поднялся член.

– Вечером, – повторил Вацлав Збигневович, не предпринимая при этом попытки отстраниться. – Вечером, сладенькая. Хорошо?

Вместо ответа девушка задрала платье до груди. Ткань была прорезиненной, и позволяла подобные маневры. Трусиков на Юле, естественно, не было. Впрочем, эту деталь он уже подметил раньше.

– Если кто-то войдет, – пробормотал Боник, окончательно потеряв контроль над собой, и потому чувствуя себя алкоголиком, бессильным перед початой бутылкой. Так у них и было всегда, когда они оставались с ней вдвоем. С Юлей.

– Не ссы.

Она начала извиваться, когда он, наконец, коснулся языком ее лобка, выбритого самым тщательным образом при помощи самых современных и дорогих средств.

– Щекотно, – взвизгнула Юлия. В этот весьма неподходящий момент кто-то постучал в дверь. Бонифацкий дернулся, попытавшись освободиться.

– Пошли на хер! – крикнула девушка, обнимая его за голову.

– Пусти, детка! Если нас застукают?!!

– Ебались бы они все!

– Пусти!

Пока между ними происходила борьба, стук повторился еще несколько раз, требовательнее, затем дверь открылась. Боник, которому так и не удалось победить девицу, выглянул из-под нее, как солдат из окопа. К своему огромному облегчению, он увидел физиономию Жоры. Лесник всунул голову в дверной проем, выставив перед собой массивную трубку радиотелефона «Panasonic», который в прошлом месяце приволок Витряков. «Покойный Витряков», – поправился Боник. Он же, вездесущий и всемогущий Леня договорился с военными, которые протянули полевой кабель, обеспечив усадьбу стационарной проводной связью.

– Какого черта?! – крикнул Боник Жоре, который зачарованно рассматривал розовые Юлины ягодицы, и, похоже, весь превратился во взгляд. – Какого черта, я тебя спрашиваю?! – заорал он, сообразив, что Жорик его не видит и, вероятно, не слышит.

– Прошу прощения, Вацлав Збигневович, – опомнился лесник, уставившись в пол и раскрасневшись как сваренный в вине рак. – Извините, Бога ради. Тут вас спрашивают. Какой-то мужик. Говорит, по важному делу. Которое, мол, не терпит отлагательства.

– Какой мужик?

– А шут его знает, какой? Говорит, из Киева.

– Вот, черт, – сказал Бонифацкий, нащупывая на ее спине платье, чтобы его опустить. – Слезь с меня, детка. Это действительно может быть важным.

Недовольно фыркнув, Юля подчинилась, оправив одежду с видимым сожалением. Лукаво посмотрела на Жору, продолжавшего неловко топтаться в дверях, и поинтересовалась голосом, смутившим бы, кого угодно:

– Понравилось?

– Извините, – выдохнул Жорик, и, поставив трубку на столик при входе, ретировался задом.