Конец сказки

«Ну, я тебе устрою, когда проспишься, – пообещал Боник, медленно удаляясь от двери. – Завтра, сучка, поговорим».

* * *

В подвале Бонифацкого ждал Жора. Обогревающий парилку котел Болерьяна [71] деловито попыхивал, пожирая буковые полешки. В сауне было чисто, тепло и уютно. Аккуратно сервированный столик с ужином и застланный теплым пледом диван подняли ему настроение, хоть визгливый голос Юлии, отправляющей его по весьма несимпатичному адресу, еще звучал в голове.

71

Котел для обогрева помещений, работающий на дровах

– Молодец, – похвалил Жорика Боник, переступая порог. После царящего в коридоре полумрака он даже прищурился с непривычки. Множество растровых светильников в подвесном потолке, объединив усилия, тянули на маленькое солнце.

– Рад стараться, Вацлав Збигневович, – по-военному отвечал Жора. Боник подумал, что он и сам, должно быть, рад оказаться подальше от пьянствующих наверху боевиков. – Тамаре сказал, чтобы пришла?

– А то как же, Вацлав Збигневович. Будет с минуты на минуту.

– Вот и хорошо, – Боник уже хотел прихлопнуть за собой дверь, но придержал руку, остановленный неожиданной и довольно неприятной мыслью. – Слушай, Жора, – проговорил он, показав пальцем в направлении дальнего конца коридора, туда, где вдали мерцала лампа дневного света, одинокая, как какой-нибудь автоматический маяк на океанском рифе. За ней коридор сворачивал под прямым углом. За поворотом располагалась дверь ледника, согласно распоряжению самого Бонифацкого временно превратившегося в мертвецкую. Еще дальше находился винный погреб, заставленный маленькими и большими бочками, и, наконец, в самом конце коридора – несколько комнат, в одну из которых вчера поместили Андрея Бандуру. – Слушай, Жора, трупы в ледник перенесли?

– Обижаете, Вацлав Збигневович. Еще днем, как вы приказали. Как ливень начался. Куда их теперь девать?

Боник пожал плечами. По его лицу было видно, что он и сам пока не представляет, как быть с таким количеством тел. Как ни дружи с местной милицией, даже ей будет непросто прикрыть на это глаза.

– Придумаем что-нибудь, – рассеянно пробормотал Бонифацкий, и вздохнул. – «Например, оформим покойников, как членов большой спелеологической экспедиции, пострадавших вследствие нарушения техники безопасности. А что, хорошая идея». – Бонифацкий выдавил из себя кривую улыбку. – Вот что, Жора. Ты мне лучше скажи, что это в коридоре со светом? Кто-то лампочки выкрутил? Так вроде бы, бомжей тут нет. Ноги переломать в потемках, раз плюнуть. – Боник снова с опаской покосился в дальний конец коридора. Он напоминал ему грот, или вообще тоннель в преисподнюю. Мысли об изуродованных трупах, уложенных за поворотом в штабель, естественно, подчеркивали это впечатление.

– Так ребята Леонида Львовича повеселились, – пояснил Жора. – Еще днем, когда за тем парнем пришли, который там в гипсах лежит. Перебили, со злости, когда Док их шугнул.

– Ясно, – вздохнул Бонифацкий. – А новые лампы вкрутить слабо?

– Виноват, Вацлав Збигневович. Забегался.

– Сделаешь.

– Понял. Только за стремянкой схожу.

– Сначала разыщи-ка мне Славика, и пускай подежурит у Юлиной двери. Чтобы она спьяну не натворила чего-нибудь.

– Белого? – уточнил Жорик. Бонифацкий кивнул.

– Ясно, Вацлав Збигневович.

– И сюда, кстати, никого не пускай, – добавил Боник, поморщившись, потому что измученная мошонка дала о себе знать, послав целый болевой пучок в мозг. – Пришли мне, пожалуй, Желтого, пускай караулит, чтобы никакая сволочь не приперлась без спросу. Ну, ты меня понял.

– А если что случится, Вацлав Збигневович? Непредвиденное?

– Ничего не случится, – заверил Бонифацкий, совершенно справедливо полагая, что чертов день рождения Витрякова исчерпал запасы неприятных сюрпризов на имениннике. Впрочем, Жорик, вероятно, был все же прав, не лишним было подстраховаться. – Если, не дай Бог, что-то пойдет не так, – добавил он, – то докладывай немедленно, конечно.

– Само собой, Вацлав Збигневович. Кстати, Тома вот-вот подойдет.

– Давай, давай. Проваливай. С Томой я, дружок, без тебя разберусь.

* * *

Как только Жора отправился на поиски стремянки, Боник, сбросив с себя мокрую и грязную одежду, которая, впрочем, успела на нем почти что высохнуть, встал под душ. Сначала он собирался заглянуть в парную, но затем, вспомнив о многострадальной мошонке, отказался от этого намерения, свернув в душевую. Какое удовольствие торчать на лавке, с пустым животом и яйцами, которые, кажется, весят килограмм по пять каждое? Сначала следовало исправить положение и по части еды, и по части секса, а потом парится, если не отпадет желание. Горячая вода помогла ему расслабиться, Боник даже прикрыл глаза, подстав макушку под струю.

Согревшись и снова чувствуя себя человеком, Боник покинул душ и вышел в зал, завернувшись в теплое махровое полотенце. Тамара уже пришла, подобрала и спрятала его грязную одежду и теперь стояла, в своем строгом коричневом платье горничной, украшенном нарядным тщательно накрахмаленным белым передником вроде тех, что в далекой юности Бонифацкого таскали его подружки, как школьница перед экзаменатором. Опустив глаза, Боник посмотрел на ее пухлые коленки с ямочками, и ухмыльнулся.

– Тебе бы Тома, еще банты в прическу вплести, – заметил он доброжелательно. – Будешь точно, как комсомолка.

Наклонившись, она поставила перед ним пару теплых тапок. Тяжелый запах терпких, сладких духов, Боник предположил, что это «Палома Пикассо», приятно защекотал ноздри.

– Если вы хотите, я одену, – приятным грудным голосом сказала Тамара.

– В следующий раз. – Вставив ноги в тапки, он взял ее за плечи.

– Мне раздеться? – спросила горничная.

– Подожди, – остановил ее Бонифацкий. – Давай сначала поедим. Я – голоден как волк.

Он хотел расположиться на лежаке, будто римский патриций, но голод делал свое дело, Боник подсел к столу. Тома присела напротив, чопорно сведя коленки, казавшиеся смуглыми из-за надетых на ноги колготок, а, скорее чулок. Бонифацкий бы поспорил, что на ней – чулки.

– Угощайся, – предложил Бонифацкий, – впереди – ночь длинная, а я тебя именно такой люблю. Похудеть все равно не дам, ты же знаешь.

Она наполнила его тарелку с верхом, как когда-то давно это делала мама, а после мамы, пожалуй, никто, кроме, конечно, Томы. Минут десять Бонифацкий молча работал челюстями, утоляя голод, терзавший желудок. Как только наступило первое насыщение, Боник, отложив в сторону нож и вилку, отодвинулся от стола с бокалом «Мадейры» в руке.

– Вот теперь, пожалуй, пора, – сказал он, – раздевайся.

– Полностью, Вацлав Збигневович?

– Посмотрим. Я тебе скажу, когда остановиться.

Тома сбросила передник, и, аккуратно сложив, повесила на спинку стула. Затем стянула через голову платье, оставшись в полупрозрачной комбинации, стрингах и чулках на поясе. Подобострастно улыбнувшись хозяину, устроила руки на талии и слегка повела бедрами из стороны в сторону. Она, конечно, была тяжеловата, особенно в сравнении с Юлей. Зато, в отличие от этой пацанки, была покорной, как синтетическая кукла из сексшопа. И, одновременно, живой. Мысли Вацлава Збигневовича решительно изменили направление, и он отметил про себя, что хоть, пожалуй, не придумано ничего пошлее и вульгарнее этих самых чулок на поясе, сделавшихся неизменным атрибутом проституток, наверное, с середины девятнадцатого века, если не раньше, а действуют они по-прежнему безотказно. По-крайней мере, на него. Член Боника, постепенно увеличиваясь в размерах, двинулся по часовой стрелке снизу вверх. Бонифацкий поправил полотенце, чтобы оно не мешало движению.