Конец света: первые итоги
Шрифт:
«Я толкаю вагоны, машу лопатой, таю под дождем и дрожу на ветру». Разумеется, этот человек умер. Он покончил с собой в 1987 году, но «прикончили» его раньше, в 1944-м, в пригороде польского городишки. Рассказать эту историю можно было разными способами. Существуют фотографии и фильмы об освобождении узников концлагерей («Ночь и туман» Алена Рене). Кроме того, есть возможность составить списки спасенных и палачей (чем и занимается Клод Ланцманн в рядах организации Шоа). Наконец написан роман («Благоволительницы» Джонатана Литтелла). Примо Леви отдал предпочтение чистоте истинных фактов — «беспристрастному изучению отдельных аспектов человеческой души». Он видел, как человек превращается в нелюдя. Он слышал объяснения эсэсовца: «Hier ist kein warum (Здесь не спрашивают почему)». Он познал «небытие, катастрофу, дно». Прислушайтесь к нему: он вернулся из такого места, откуда обычно
Довольно долго меня раздражала концепция «уникальности», провозглашенная Шоа. Разве шесть миллионов уничтоженных евреев важнее, чем десятки миллионов жертв коммунизма? Рискуя шокировать моих русских друзей, сегодня я отвечу: с позиции бесчеловечности — да. Потому что то массовое убийство было запланировано в промышленном масштабе и исполнено в соответствии с чисто расистскими принципами и применением новейших рациональных технических средств (циклон Б плюс крематории). Холокост не имеет эквивалентов в истории. «Разрушение человека» началось именно в этот период, с 1942 по 1945 год, на глазах скромного итальянского химика.
//- Биография Примо Леви — //
В октябре 1986 года Примо Леви так резюмировал свою жизнь: «Я нормальный человек с хорошей памятью, попавший в вихрь Истории и выбравшийся из него благодаря счастливой случайности, а не своим заслугам, и с тех пор во мне поселилось определенное любопытство к подобным вихрям, большим и малым, метафорическим и материальным». Примо Леви родился в 1919 году в Турине и умер в том же городе 11 апреля 1987 года, бросившись в лестничный пролет своего дома. 20 февраля 1944 года (в возрасте 14 лет) он был депортирован и заключен в Освенцим, освободился в январе 1945-го. Первая его книга «Человек ли это» вышла в 1947 году и прошла незамеченной. Затем ее переиздали, сначала в 1958-м, затем в 1976-м, и всем наконец стало ясно, что это — шедевр лагерной литературы (наряду с книгами Антельма, Руссе или Семпрена). Впоследствии Примо Леви пытался спрятаться от действительности, сочиняя волшебные сказки и фантастику. Но действительность его настигла.
Номер 51. Ник Хорнби. Футбольная лихорадка (1992)
«Футбольная лихорадка» — единственный известный мне роман о футбольном безумии. Это история одного помешательства. История скромного англичанина по имени Ник Хорнби, который с 1968 года по настоящее время страстно болеет за команду «Арсенал». Виноват во всем его отец, который в 1968 году, когда мальчишке было 11 лет, привел его с собой на стадион, перед этим бросив его мать. (Отметим, что тот же самый поворот сюжета мы встречаем в фильме «Мужской стриптиз»: разведенным отцам — или сценаристам — не хватает воображения.) И футбол становится единственной связующей их нитью. Иногда с родителями довольно трудно общаться; благодаря хитроумной уловке, основанной на страсти к спорту, диалог между отцом и сыном снова становится возможным. Следовательно, согласно Хорнби, на звание настоящего болельщика может претендовать только тот, кто перенес какую-либо душевную травму. Футбол заполняет образовавшуюся пустоту. И два места на трибуне стадиона «Арсенал», расположенного в 40 километрах к северу от Лондона, становятся для Ника его новым домом и его новой семьей. В психоанализе это явление именуют «переносом» или «трансфером». (Внимание! Не путать с футбольным трансфером, означающим не совсем то же самое и стоящим гораздо дороже.) Итак, в лице футбольной команды Ник Хорнби обретает сразу 11 психоаналитиков в трусах, которые гоняются за круглым мячом.
Мальчик начинает коллекционировать наклейки, играет на улице в футбол теннисным мячом и заводит кучу друзей, таких же помешанных, как и он сам. Потом он стареет, но излечиться от болезни ему не удается. Например, 12 июля 1998 года большое число французов подхватили тот же вирус на Елисейских Полях. Однако это общение — отвлекающий маневр, способный выродиться в вытеснение подавленных влечений. Ник Хорнби очень хорошо показывает, как рождается и растет ненависть: в первую очередь, конечно, к команде соперников, но также и к арбитру, и к тренеру, и даже к любимой команде, стоит ей проиграть; ненависть к болельщикам соперника и ненависть к себе. Слава богу, его ненависть, как и у подавляющего большинства футбольных фанатов, ни разу не перешла в агрессию, хотя ему не раз приходилось становиться
ее жертвой.«Футбольная лихорадка» — это футбольная версия «Славы моего отца» Марселя Паньоля, взволнованная, смешная и хватающая за душу автобиография. Юмористической стилистикой она также напоминает знаменитые хроники «Тур де Франс», написанные Антуаном Блонденом. Чудо этой книги в том, что ее автору удалось увлечь нас судьбой шайки пузатых хулиганов, которые в 1970–1980-х годах нередко проигрывали под ледяным дождем. А чтобы вам было интереснее читать, не стесняйтесь заменить Чарли Джорджа на Зидана, Боба Макнаба на Блана, а Найала Куинна — на Тьерри Анри.
//- Биография Ника Хорнби — //
Ник Хорнби родился в 1957 году. К концу 1980-х он бросил учебу и посвятил себя журналистике и писательству. Первая его книжка, вышедшая во Франции, называлась «Непоколебимая верность» («High Fidelity»). На самом деле этот роман о женщинах и любимых дисках, переведенный на 12 языков, был для автора вторым. «Футбольная лихорадка» («Fever pitch») была опубликована в 1992 году. Она также принесла Хорнби шумный успех и разошлась тиражом 400 тысяч экземпляров. Критик журнала «GQ» без колебаний назвал ее «лучшей из когда-либо написанных книг о футболе». Этот роман, как и «Непоколебимая верность», был экранизирован. Впоследствии Хорнби напечатал еще несколько книг (в том числе в 2009 году весьма успешный роман «Обнаженная Джульетта», «Juliet, Naked: a novel», — о страстном поклоннике рока), но высшим его достижением остается сценарий фильма «Воспитание чувств» (режиссер Лоне Шерфиг, в главной роли Кэри Маллиган). Самый красивый полнометражный фильм 2009 года.
Номер 50. Патрик Модиано. Семейная хроника (2005)
«Я пишу эти страницы, как составляют протокол или резюме, канцелярским слогом, — наверное, для того, чтобы поскорее покончить с жизнью, которую я не могу назвать своей». После опубликованной в 1968 году «Площади Звезды» Патрик Модиано потратил сорок лет на завершение своего импрессионистского полотна. Каждый очередной роман появляется как новая деталь пазла, еще один плавный мазок краски. И вдруг, стоит отступить на три шага назад, перед нами во всем своем великолепии возникает пейзаж. Все книги этого нарочито рассеянного автора добавляют лишнюю главу к хрупкой стеле памяти: Париж — город спасшихся от гибели.
Уже в 1997 году «Дора Брюдер» ныряла в реальную действительность в поисках депортированной девочки. Но лишь в 2005-м Модиано решился написать автобиографию. Он впервые настолько полно раскрывается перед нами. Высокий элегантный заика входит в круг света, как когда-то его мать появлялась в лучах софитов на сцене брюссельского мюзик-холла. «Семейная хроника» вызывает дрожь не меньше, чем финал фильма «Подозрительные лица», когда следователь замечает, что прикрепленные к стене улики складываются в портрет его собеседника. Кто мы такие? Мы — наши родители. Откуда они пришли? Из смерти. Но самое плохое, что они в нее вернутся.
Мне долго казалось, что Патрик Модиано все время пишет одну и ту же книгу; на самом деле он всего одну и написал. Он сооружал карточный домик, а потом дул на него сбоку. Чтобы сохранить верность мечте, его читатели должны построить из его книг миниатюрный собор. Модиано — это лаконичный Пруст. Он рассказывает о том же, о чем повествует «В поисках…»: как потеря матери формирует писателя. Больше всего мне нравится пассаж, посвященный неизмеримому горю, но именно над этим отрывком громче всего хохотала публика, когда Эдуар Баэр читал его со сцены: «Это была красивая и бессердечная девушка. Жених подарил ей чау-чау, но она им не занималась, подкидывая разным людям, как впоследствии поступит и со мной. Чау-чау покончил с собой, выбросившись из окна».
«Семейная хроника» еще и история отца — затравленного еврея, вынужденного ради выживания пускаться на всякие махинации с подозрительными типами и роковыми женщинами в сумрачном и таинственном Париже.
С самого начала Модиано создавал жизнеописание своих родителей. «Семейная хроника» могла бы называться «Дешифровкой»: наконец-то стало понятно, почему он рассказал нам о странных приключениях шикарных мальчиков, в 1954 году бродивших по Восьмому округу Парижа или сосланных эгоистами родителями в Женеву, где их окружили русские или греческие беженцы… Он искал свою мать в сомнительных кабаре; он звонил отцу, набирая номера, начинавшиеся с цифр квартала Пасси или улицы Гобелен… Острая потребность вывернуть наизнанку душу преобразует свойственную ему тихую мелодичность в телеграфную стилистику. Никогда еще Модиано не был так точен и краток. На самом деле он строго следует отцовскому завету: «Никогда не пренебрегай мелкими подробностями».