Конец войны

А что? Может на гражданке мы с Олей можем участвовать в какой-нибудь программе по улучшению демографии в стране? Будем ездить по таким коммуналкам, да «нарабатывать аппетиты» к занятию любовью у советских граждан.

— Чего тебе, капитан? — заговорщицки спрашивал Пётр, после перешел на шепот и боязливо спросил. — Может, скажешь, что я тебе для чего-нибудь сгодился? Спасай, мочи более нет моей!

Впервые, после боя в лесу, я улыбнулся. Получалось, что я сейчас мужика спасаю от исполнения обязанностей, которые для него будто невыносимая трудовая повинность.

— Составь компанию! Хочу выпить! — сказал я, указывая на две бутылки, стоявшие прислонёнными к стене.

— А что так? Есть о чём грустить или с чего веселиться? — резко оживился Пётр.

— Скорее, горевать. Я получил известие, что мой сослуживец погиб, — сказал я полуправду.

Пётр был тем самым мужиком, которого я когда-то, в первый день нашего знакомства, ударил. На деле, насколько я разбираюсь в людях, он оказался вполне нормальным мужиком, фронтовиком, вернувшимся по ранению. Я же не сразу узнал, что у Петра нет левой стопы. Да, спьяну агрессивный, да, заносчивый и любит привирать, но кто из нас без недостатков?

Алкоголь — яд! Это понятно, и сейчас во мне сейчас происходит целое сражение: мой дар, или мое проклятие, категорически против того, чтобы я выпивал. А вот моё сознание, как человека из будущего, как и того, который уже и во второй жизни успел что-то понять и что-то увидеть, говорило, что нужно всё же выпить. Даже не ради пьянки окаянной, а дабы не отвыкнуть, и чтобы жидкость небесная перелилась по периферии телесной. Но это присказка, а правда в том, что поговорить мне хоть с кем-то нужно. С Ольгой разговоров не получается. Там лишь только одно на уме, причём, и у меня, и у неё.

— Ну, говори, что на сердце! Оно же видно, что не всё ладно. А что за до смерти сослуживца, так в сорок втором под Ржевом роту товарищей потерял. Втроём с браткой остались только. Братку убили через месяц, — Пётр вздохнул и махнул рукой. — И потом сколько ещё терял друзей. Адская привычка это — хоронить товарищей. Давай, капитан, ещё по одной.

Выпили. Закусили. А я нашёл для себя отговорку, почему я стал пить сегодня. Нужно же проверить, как влияет алкоголь на такого, как я. И сейчас я точно знаю, что алкоголь, не просто замедляет реакцию, в моем случае даже уменьшает количество Альфы.

— Ну и горазд же ты есть! — удивился Пётр.

— А ты, давай, наливай ещё! — подначивал я собутыльника.

О том, что контроль у пьяного одарённого теряется не меньше, чем у обывателя, стало очевидным, когда я вернулся в комнату. Вот сказал же Ольге, что два дня у нас ничего не будет, а выпимши передумал. Или она заставила меня передумать. Так что вновь было и не раз.

Глава 23

Заседание Ставки Верховного главнокомандующего проходило в напряжении. Ещё четыре дня назад в кабинете товарища Сталина звучали лишь победные реляции и стоял вопрос только о том, успеют ли советские войска взять Берлин до Первого Мая. Было бы неплохо в Первомай отпраздновать и Великую победу. Даже звучали экономические предпосылки подобному явлению, когда можно было бы, совмещая два праздника, экономить на мероприятиях, но при этом сделать их с особым размахом.

И тут… как гром среди ясного неба. Немецкие войска перешли контрнаступление под небольшим немецким городком Баутцен. В целом, могло бы быть не так и катастрофично, советское командование готовилось к подобным вывертам умирающего нацистского зверя. Силы, которыми еще располагали гитлеровцы были не сравнимы с советскими войсками. Так что все ждали лишь агонии нацистского режима.

Немецкое контрнаступление началось стремительно. Но слишком большого ущерба репутации Красной армии не было нанесено. Немцы ударили по польской армии, участвующей в наступлении на Берлин, но прикрывающей фланги. Так что первоначально советские войска и не пострадали. Предполагалось, используя превосходство в небе, бить немцев на марше. А потом показать польским союзникам, что без советской армии они не способны на победы.

Немцы собрали одни из последних своих резервов, укрепили их переросшую в корпус «Дивизией СС Герман Геринг» и ударили по флангам наступающей советско-польской группировки. Проблема заключалась в том, что танковые соединения советских войск ушли далеко вперёд, как и механизированные части. А вот пехота сильно задерживалась, что обусловило разрыв. И тут, как назло, погода сильно осложнила работу авиации, отчего разведка просмотрела концентрацию немецких войск, а также не успела вовремя отработать по наступающим немецким колонам.

Вот это и предполагалось обсуждать на совещании. Угрозы пока не предвиделось, но лишь напрямую, а вот в политическом отношении оттягивание взятия Берлина может сильно навредить Советскому Союзу.

— Товарищ Антонов, доложите обстановку у Баутцена! Что там творится? — начинал заседание Ставки Верховного командования товарищ Сталин.

Начальник Генерального штаба Алексей Иннокентьевич Антонов резко встал со своего стула. Однако, не спешил докладывать. Бывший всегда уверенный в себе и в работе Генерального штаба, сегодня генерал армии Антонов пребывал в замешательстве. Что-то непонятное происходило на фронте.

— Мне что, тянуть из вас слова надо? — проявляя раздражение, сказал Иосиф Виссарионович.

— Никак нет, товарищ Сталин. Но то, что я скажу, выбивается из понимания войны. Мы ещё с подобным не сталкивались, — Антонов сделал глубокий вдох и решительно продолжил. — То, что происходит на флангах немецкой группировки на юго-востоке от Берлина, похоже на применение противником нового вида оружия. Наши самолёты-разведчики не могут определить ни численность группировки, ни предполагаемое направление ударов немецких войск.

Сталин бросил быстрый взгляд на народного Комиссара внутренних дел Лаврентия Павловича Берию.

— О ранении командования уже докладывали и это так же вносит свои проблему в управлении войсками. Однако… не только бойцы, но лётчики сходят с ума, когда прибывают к некоторым участкам немецкой обороны. Предполагаемый удар во фланг немецкой группировки привёл к нашим ощутимым потерям, прежде всего, в технике. Необходима перегруппировка, — продолжал докладывать Антонов. — Более того, имели место просто возмутительные сдачи в плен некоторых наших подразделений. Подобная трусость сродни тому, что было в первые месяцы войны. Сейчас же я не могу ничем объяснить явление. Мы на подступах к Берлину, дело лишь во времени, чтобы закончить эту войну победоносно, в войсках ведется неусыпная работа комиссаров наркомата внутренних дел. И, между тем, я не могу скрывать подобные факты.

— А скрывать ничего и не нужно, — сказал Сталин, резко встал со своего кресла, поднялись и все присутствующие.

Товарищ Сталин являл собой исключительное раздражение. Те, кто знал «хозяина», искренне испугались. Не оказалось бы удивительным, если прямо сейчас в кабинет к товарищу Сталину зашли сотрудники НКВД и арестовали всю Ставку.

Достав трубку и папиросы, хозяин кабинета, не говоря ни слова, начал потрошить табак. Так он думал и успокаивался. Вот только что-то не сильно получалось собрать мысли и эмоции в кулак. Чертовщина вылазила наружу и это угрожало устойчивости Советского Союза как бы не равноценно Гитлеру, когда немцы стояли под Москвой.