Конец заблуждениям
Шрифт:
Ситуация оказалась даже хуже, чем он предполагал. Теперь не только Грэм, но и Вайолет, а возможно, и полиция пытались добраться до Джины. Он должен найти ее первым, должен использовать все свои знания о ней, чтобы предугадать ее маршрут. Она могла бы вернуться на берег Влтавы, возможно, даже продолжить путь по Карлову мосту, хотя она уже была там, а вот Старого города она не видела. Старе-Место – всего в пяти минутах к северу от их отеля. Дункан вернулся в комнату, чтобы принять обезболивающее, прежде чем снова отправиться в путь. Каждый шаг причинял ему боль, но он спешил изо всех сил и вскоре наткнулся на Еврейский квартал. За пару минут прогулки по тесным улочкам Дункан насчитал пять синагог,
Странное здание привлекло Дункана, и он вошел внутрь, ненадолго отвлекшись от своей цели. В передней части стояли несколько пожилых мужчин, склонив головы, покрытые талитами [17] , и молились. За всю свою жизнь он никогда не молился, даже будучи ребенком, находясь в тишине храма, даже в самый священный из дней Йом Кипур [18] , когда он присоединялся в ритуале к прихожанам и бил себя в грудь, отсчитывая множество грехов, которые он в нежном возрасте восьми или десяти лет должен был признать.
17
Молитвенное облачение в иудаизме, представляющее собой особым образом изготовленное прямоугольное покрывало.
18
В иудаизме самый важный из праздников, день поста, покаяния и отпущения грехов.
В детстве его беспокоило, что он не способен ощутить ни одной из эмоций, которые считались правильными: ни раскаяния, ни смирения, ни веры в более великое существо, в котором его действия вызвали бы сострадание и снисхождение. Он был несчастным из-за своей неспособности чувствовать свою вину перед Господом, в результате мать брала эту функцию на себя – делала все, чтобы он правильно считал себя виноватым, то есть виноватым перед ней, а затем прощала, утешала его и обнимала. Он принимал ее объятия, так что в некотором смысле лгал даже в эти моменты признания и из-за этого пуще прежнего убеждался в своей порочности.
Должно быть, с ним что-то не так, думал он тогда, и лишь теперь ему пришла в голову мысль, что он был прав. То, что он сделал с Джиной, то, как он ввел ее в заблуждение и напугал людей, которые заботились о ней, – это было больше чем преступление. Это был грех. Он хотел почувствовать угрызения совести, смириться и признать, что если Грэм или Вайолет обнаружат Джину раньше него, так тому и быть. Почему еще его потянуло в этот храм, если не для того, чтобы он мог признать свою ошибку и принять наказание в виде потери Джины навсегда? Дункан должен был почувствовать это и молиться о прощении, но он знал: если станет молиться, то попросит лишь о том, чтобы она вернулась к нему.
Не совсем веря, что делает это, он сложил ладони вместе и опустил голову. Ему было приятно склониться, принять свою слабость перед лицом тех сил, которые возвышались над ним; признать, что он любил Джину, всегда будет любить и перенесет любое безумие, любую потерю или боль, которую причинит ему любовь к ней. Его чувство сильнее его воли – он не мог, как бы ему этого ни хотелось, перестать обожать Джину за ее мужество, красоту и яркие чистые желания. Дункан не мог найти способа думать о жизни без нее как о жизни в принципе. Могло показаться, что Джина была его жертвой, заложницей созданной им иллюзии, но он знал, что, в конце концов, она была единственной, кто имел и всегда будет иметь над ним контроль. Дункан подчинился ее власти, стал предметом ее любви. Это была его форма преданности.
Он высказал эти мысли тем силам, которые могли его услышать, а затем снова открыл глаза, повернулся и, пройдя среди молящихся, вышел наружу, на свет.
Время приближалось к половине первого, когда Дункан нашел дорогу из Старого города и начал свой медленный и страшный путь обратно к отелю. Его спина была такой стянутой, как будто под кожу просочился клей. Стреляющая боль
пронзала при каждом шаге.Дункан добрался до входа в отель без десяти час, за десять минут до того, как Вайолет договорилась встретиться с Джиной, хотя, учитывая, что Джина не читала письмо, она понятия не имела об этом и, возможно, все еще гуляла, а может, уже вернулась в номер. Дункан вошел в вестибюль, чтобы уточнить у женщины за стойкой регистрации, но та сообщила, что его жена еще не вернулась. Через окно он заметил Вайолет, ждущую на другой стороне улицы: на фут выше большинства прохожих, с оранжевыми волосами, – такую нельзя было не заметить. Пока он следил за ней, она посмотрела на часы и направилась к отелю. Сердце Дункана глухо забилось. Если он останется в вестибюле, Вайолет увидит его. Если он выйдет, Вайолет увидит его. Если он поднимется в свою комнату, Вайолет может направиться следом.
Он поколебался, а затем повернулся к портье:
– Если придет молодая женщина и спросит Джину, пожалуйста, отправьте ее наверх, в наш номер.
Взяв ключ от номера, Дункан пошел к лестнице. На втором этаже он подождал столько времени, сколько, по его расчетам, потребовалось бы Вайолет, чтобы пообщаться с портье и подняться на три пролета на их этаж. Дункан ждал до тех пор, пока не решил, что она уже дошла до их номера. Он вернулся на лестничную клетку и начал спускаться. Минутой раньше – и они встретились бы на лестнице, но, к счастью, этого не произошло. Он поспешил на улицу и почти в тот же миг заметил Джину, идущую к их отелю. Итак, она прочитала письмо Вайолет, предположил Дункан, пока, к своему удивлению, не увидел, как она остановилась за несколько дверей от отеля и вошла внутрь. Он поспешил за ней. Там оказалось туристическое агентство.
– Дункан! – Джина заметила его и подошла. – Я думала, ты будешь отдыхать. Ты точно уже можешь выходить на улицу?
– Мне лучше, намного лучше. – Он подошел к ней и поцеловал, а она поцеловала его в ответ, как будто все хорошо, хотя при ближайшем рассмотрении так не казалось. Ее щеки покрылись пятнами, а глаза были красными и блестели. – Ты что, плакала?
Она отвернулась и покачала головой, заставив его задуматься, не случилось ли худшее – например, она прочитала письмо Вайолет или наткнулась на нее и узнала правду. Но затем она прижалась к нему, притянув его руку к себе.
– Прости, что я вот так ушла. Я не хотела, чтобы ты видел меня расстроенной, но мне нужно было выплеснуть все эмоции, накопившиеся со вчерашнего дня. Это было ужасно. Я думала, что ты погиб.
Она уткнулась лицом ему в шею, и Дункан держал ее, пока не осознал, что на них смотрят сотрудники агентства.
– Могу ли я вам чем-нибудь помочь? – наконец спросил один из них.
– Да, спасибо. – Джина, казалось, пришла в себя, отпустила Дункана и направилась к столу. Тот последовал за ней, не понимая, что привело ее в это место. – Я просто проходила мимо и увидела рекламу Палио. Вы случайно не продаете билеты?
– Палио? – Дункан повернулся к Джине, пока женщина за столом копалась в компьютере.
– Средневековые скачки в Сиене, – объяснила Джина. – Я услышала, как одна пара говорила о них сегодня утром. Люди приезжают со всего мира, чтобы посмотреть на них. Гонка завтра, и я подумала, что если мы отправимся сегодня, то, возможно, успеем. Само собой, только если тебе нравится эта идея и если ты в порядке.
Дункан изучал ее нетерпеливое лицо. Да, эта идея ему понравилась. Как можно быстрее убраться из Праги – лучшее, на что он мог надеяться. План был настолько совершенным, что он не мог в него поверить.
– Разве ты не хотела погостить здесь подольше?
– Может быть, потом мы сможем вернуться, снова навестить Вайолет. Но вчера было… это было слишком. Я чувствую, что мне нужно выбраться отсюда и найти какое-нибудь развлечение.
– Конечно! Да! – Дункан ощущал такую безмерную признательность, что едва мог сдержать свое ликование: благодаря капризам Джины ему не нужно придумывать какую-то новую историю, чтобы оправдать внезапный переезд. До этого момента, когда совместный побег внезапно начал казаться возможным, он не позволял себе признать, насколько ужасными стали обстоятельства. Грэм и Вайолет искали их, а в этом маленьком городе не было места, где они могли бы надежно спрятаться. Женщина за стойкой вернулась, поговорив с туристическим бюро в Сиене.