Конгрегация. Гексалогия

– Непременно, – закинув руки ему на плечи, пообещала Маргарет. – И последнее. Я не хочу от тебя ничего требовать. Если ты готов принять меня такой, какая я есть, сейчас – я буду довольна. Если нет… Я подожду. Но подумай вот о чем: я предлагаю тебе возможность увидеть воочию то, что доводится увидеть не всякому простому смертному. Все, что я говорила, что еще могла бы сказать – все это ничто, это лишь слова; ты можешь увидеть все сам. Ты говорил, что не веришь в ее существование; ты увидишьее. Собственными глазами. В конце концов, неужто тебя не одолевает хотя бы любопытство?

– Любопытство… – повторил он. – Безусловно, любопытство есть. Однако… – Курт усмехнулся – уныло и тяжело, – мойБог как правило возражает против того, чтобы из любопытства резали людей. Или твоей жертвой будет упитанный телец?

– Тебе не придется поступаться заветами твоегобога, – с такой же невеселой улыбкой возразила Маргарет. – Да, я намерена принести ей жизнь человека. Да. Однако, попади этот человек в руки Конгрегации, ему предстояла бы участь не менее печальная, а стало быть, попустив его смерть, ты лишь сделаешь то, что совершил бы, исполняя свою службу…

– Маргарет, я жду, – несколько неучтиво вновь перебил Курт, и она вздохнула.

– Кельнский князь-епископ будет моей жертвой.

Он уронил руки, выпустив Маргарет, и отступил назад.

– Что? – выдавил Курт едва слышно самому себе. – И он… тоже?!

– Да, – кивнула она просто. – Он тоже.

– Господи, я что – последний христианин в городе?! – не скрывая злости, выговорил Курт ожесточенно, и Маргарет шагнула ближе, вновь осторожно взяв его за руку.

– Тише. Мои новые слуги не осведомлены обо мне так, как Рената.

– Архиепископ! – яростным шепотом повторил он, и Маргарет вздохнула – почти сострадающе. – И… что ж – и он поклоняется твоей богине?

– Брось ты, – недобро рассмеялась та. – Неужто ты можешь себе хотя б вообразить такое? Нет, мой двоюродный дядюшка всего лишь пошлый и примитивный дьяволопоклонник. Он – это compositio unificata[231] традиционных инквизиторских подозрений.

– Id est… – он запнулся, и Маргарет подбодрила с усмешкой:

– Давайте, майстер инквизитор, выскажите догадку. Поверь, что бы ты ни сказал, ты не ошибешься.

– Жертвоприношения? – предположил Курт; она кивнула:

– И они тоже. И месса, читаемая наоборот, и зарезанные голуби (Господня птица!), и попирание Распятия, и осквернение облаток, и питие крови, и все, что обыкновенно измышляли твои сослужители, дабы составить протокол пострашнее. Я даже думаю – не из них ли он и почерпнул свои, прямо скажем, довольно глуповатые ритуалы… И даже было несколько девственниц, принесенных в жертву, как он полагал, Сатане. Это еще одна причина, по которой его гибель доставит мне особенное удовольствие.

– Что же, в таком случае, этот недоносок делает в вашей компании? Ведь, насколько я понял, чего бы ни желал твой таинственный союзник и к чему бы ни стремился герцог – в любом случае, планы солидные, и связываться с такими личностями – к чему?

– Он архиепископ, – пожала плечами Маргарет. – Курфюрст. Тоже союзник, причем серьезный. Если бы ты не сумел устроить мое оправдание, он присоединился бы к делу.

– И стал бы развязывать настоящую войну ради тебя?

– Ради того, чтобы сохранить при себе человека, в котором есть настоящая сила, о каковой он может лишь мечтать? – уточнила Маргарет. – Даже не сомневайся. Кроме того, есть и еще одна причина, по которой я для всех них хороша, когда свободна: свободной я безопасна. С чего бы им предполагать, что я буду хранить молчание до конца, идя в гордом одиночестве на костер? Оба дядюшки прекрасно осознают: если они бросят меня на произвол обстоятельств, я утяну их за собой, а в свете этого даже всеимперская война это не стоящая беспокойств мелочь.

– Но, если так… К чему жертвовать таким покровителем? Это же глупо и нерационально. Навряд ли поставленный на его место блюститель архиепископской кафедры будет к вам столь же благосклонен.

– Он стал вести себя слишком нахально, – с заметным раздражением отозвалась Маргарет. – Много возомнил о себе. Просто и п ошло – стал требовать мзды. Ведь он и затеял все свои изыскания в области сатанопоклонничества лишь ради того, чтобы обрести богатство; это, – пренебрежительно усмехнулась она, – кроме жажды мужской силы, власти и возвращения молодости. В последнее время он стал слишком наглым.

– И этот таинственный чародей не в силах поставить его на место? – усомнился Курт. – Тыне в силах? Не верю.

– В силах, – кивнула она, – однако его поведение становится все более неосторожным и может привлечь к нему внимание; а стало быть – и к нам тоже.

– Как Филипп, – уточнил он, и Маргарет нахмурилась:

– Филипп сглупил. И мне жаль, что пришлось его убить; ты это хотел услышать? Но что же, ты и этого старого мерзавца станешь жалеть?

– Удавил бы собственными руками, – не задумываясь, отрезал Курт. – Будь он изменником по убеждению – я спорил бы с тобою: сам хорош; но продать веру за деньги…

– Я развеяла твои сомнения? Ты будешь со мной?

– Да, – кивнул Курт, уже не колеблясь. – Я хочу это видеть. Когда?

– Ровно через две недели. Пятнадцатого июня – будет Черная Луна, это лучшее время для того, что мне нужно.

– Лик силы… – уже без улыбки произнес он тихо, чуть отстранившись и глядя в фиалковые глаза – пристально, взыскательно. – Что это изменит в тебе? Что тебе даст ее сила? Что ты получишь?

– Возможность избавиться, наконец, от человека, один взгляд на которого доводит меня до бешенства, – отозвалась Маргарет тихо. – Это первое, что я сделаю. Я смогу заставитьего передать мне все, что он имеет – от знакомств, связей до имущества, и тогда… Ты считаешь, что это порочно, медлить с местью во имя выгоды?

– Нет. Я никогда не понимал тех, кто может броситься на врага прилюдно, средь бела дня, со спокойной душой идя после этого на казнь. Меня бы не утешала мысль о свершенном правосудии. Никогда не понимал тех, кто гордо отвернется от набитого кошелька поверженного противника, в особенности, когда этот кошелек так необходим… У меня есть лишь одно возражение: герцог фон Аусхазен – мой, Маргарет. Когда придет время, смерть он примет от меня. Это не обсуждается.