Константин Леонтьев
Шрифт:
Дипломатическая служба оказалась тем делом, которое пришлось Леонтьеву по душе. Во-первых, он был благодарен ей за жизнь в другом мире. «Я давно мечтал жить в Турции, на Востоке, — говорит один из леонтьевских героев, — и вот мечты мои исполнились: я в Турции. Я хотел видеть кипарисы, минареты и чалмы; я вижу их. Я хотел быть как можно дальше от этих ненавистных, прямых, широких улиц Петербурга… я был далеко от них» [247] .
Во-вторых, сама консульская работа удовлетворяла его патриотическому чувству, его честолюбию, его эстетизму и к тому же оставляла время для литературных занятий. Тот же персонаж, повторивший дипломатический путь автора, признается: «Службой своею я дорожил; скажу яснее: я ужасно любил ее, эту службу, совсем не похожую на нашу домашнюю обыкновенную службу. В этой деятельности было столько именно не европейского, не „буржуазного“, не „прогрессивного“, не нынешнего; в этой службе было тогда столько простора личной воле, личному выбору добра и зла, столько доверия со стороны национальной нашей русской власти! Столько
247
Леонтьев К. Н.Египетский голубь. М., 1991. С. 358.
248
Леонтьев К. Н.Египетский голубь. М., 1991. С. 356.
В романе «Египетский голубь», написанном через 15 лет, Леонтьев описывал лето, проведенное в Константинополе героем по фамилии Ладнев (что само по себе, если вспомнить Ладнева из «Подлипок», является прямым указанием на автобиографичность повествования): «Меня задержало в Константинополе одно личное дело, одна „неприятность“, одно столкновение с иностранцем, из которого я вышел очень удачно и лестно для моего самолюбия, но за эту удачувсе-таки по службе нужно было отвечать „формально“… Переписка с иностранцамитянулась. Мне уже становилось скучно и тяжело быть здесь… не у дел,жить четыре месяца не то гостем, не то подсудимым за слишком смелое самоуправство, и очень хотелось вернуться скорее в провинцию, к освежающей и деловой борьбе» [249] . Поскольку возвращение к «деловой борьбе» откладывалось, Леонтьев занимал свободное время литературной работой, писал одно из самых известных своих произведений — «Исповедь мужа».
249
Там же. С. 314.
Начат был этот замечательный роман, по-видимому, еще в России, потому фон романа — крымский (Востока автор тогда не знал). Сюжет — необычен и помогает многое понять в характере и поступках Константина Николаевича. События разворачиваются в 1850–1856 годах, как раз тогда, когда Леонтьев участвовал в войне. Поживший на свете помещик К. (автор в будущем?) удалился от светского общества в свое крымское имение Ай-Бурун. Он богат («Слава Богу, я не беден!» — восклицает герой в первых же строках романа, и в такой торопливой констатации видно небезразличное отношение автора к данному вопросу), он может позволить себе ту жизнь, какая ему нравится, потому и уехал в Крым: «…здесь хорошо; зимы нет, рабства нашего нет. Татары веселы, не бедны, живописны и независимы. Общества здесь нет — и слава Богу! Я не люблю общества, на что оно мне?» [250]
250
Леонтьев К. Н. Исповедь мужа // Леонтьев К. Н.Египетский голубь. М., 1991. С. 247.
Вместе с тем взаимоотношения с обществом у героя не так просты. В объяснениях преимущества одиночества явно слышится голос болезненно честолюбивого автора: «Когда я один, я могу думать о себе и быть довольным; при других… мне этого недостаточно. Разве бы триумфальное вступление в город при криках народа, в прекрасную погоду, на лошади, которая играла бы подо мной, и не в нынешнем мундире, а в одежде, которую я сам бы создал и за которую женщины боготворили бы меня столько же, сколько и за подвиги мои; боготворили бы и шептали: „Зачем мы его не знали прежде, когда он был молод!“ Это я понимаю. Иначе о чем заботиться?» [251] Всё — или ничего! Или быть героем, которым восхищаются все, или — не надо общества вовсе, коли ты в нем один из многих.
251
Там же. С. 247–248.
Имение К. описано лишь штрихами: с одной стороны, оно чем-то напоминает богатое имение Шатилова в Тамаке, с другой — отражает вкусы самого Леонтьева. Именно так он мог бы жить, имея средства. К. доволен своей уединенной и неторопливой жизнью. Хотя человек он поживший, но не старый (ему 45 лет), и его взгляд время от времени обращается на женщин. В Ялте живет небогатая девушка «в розовом холстинковом платье», читающая «дельные книги» и занимающаяся рукоделием. Герою она понравилась, и он сразу перестал ездить в этот дом: он стар душою,значит, не стоит пробуждать надежды на выгодное замужество у родни, не надо «соблазнять садом, кипарисами, мраморными ступеньками, коврами» молодую девушку…
Но жизнь в Ай-Буруне поменялась независимо от его желания. К. получил письмо от двоюродной сестры, Катерины Платоновны. Она бедна, вся в долгах, муж умер, у нее дочь. Повинуясь порыву, герой высылает ей 800 рублей. Результат оказывается неожиданным: заплатив долги, Катерина Платоновна приезжает в
Ай-Бурун вместе с дочкой, Лизой.Лиза не похожа на жеманных барышень: сама доит корову, сажает деревья; она малообразованна, дурно говорит по-французски, зато искренна и неглупа (некоторые ее черты прямо указывают на Лизу Политову).Герой привязывается к девушке и вынашивает планы устройства ее жизни. Его любовь имеет родительский оттенок, он желает Лизе счастья, а потому сразу отвергает ее брак с каким-нибудь никчемным мелким чиновником. Обеспеченного же и умного молодого человека Лизе встретить просто негде. К. начинает думать, а не выйти ли ей замуж за сына управителя? «Он вольноотпущенный, обучался садоводству в казенном саду [252] , неглуп, пишет с небольшими ошибками, знает кое-что из ботаники, красив — настоящая русская кровь с молоком, 21 год, ловкий, глаза синие, сердце хорошее» [253] .
252
Имеется в виду Никитский ботанический сад.
253
Леонтьев К. Н.Исповедь мужа // Леонтьев К. Н.Египетский голубь. М.,1991. С. 255.
Но это невозможный мезальянс (как и женитьба самого Леонтьева на Лизе Политовой). Дочь полковника, барышня— и вольноотпущенный! К. излагает в своих записях целую «теорию стекол», сквозь которые человек смотрит на мир: сквозь желтое окружающее кажется залитым солнцем, сквозь фиолетовое — будто гроза и буря приближаются… Леонтьевский персонаж предлагает поменять гештальт [254] , взглянуть на мир сквозь другое, непривычное стекло: «…есть совсем, совсем другой мир, о котором и не думают» [255] . И через другое стекло ситуация выглядит иначе: по соседству с имением «белый домик с плющом и виноградом… он получает хорошее жалованье у какого-нибудь вельможи за садоводство; в доме чисто… воздух вокруг дивный…». Этакая идиллия, пастух и пастушка, к тому же никаких «высших потребностей ума» у Лизы ее дядя не находит, зато видит, что пишет она с теми же ошибками, что и садовник…
254
Гештальтпсихология оформилась лишь в начале XX века, Леонтьев не был с нею знаком, потому термин « гештальт»можно употреблять здесь с оговорками.
255
Леонтьев К. Н.Исповедь мужа // Леонтьев К. Н.Египетский голубь. М.,1991. С. 255.
Лиза, которая «еще очень дика», никаких теорий не выстраивает. Но когда к ней сватается некий любитель французских романов Маринаки со стрижеными бакенбардами и томным взглядом, она ему отказывает, чем очень радует дядю: слащавый Маринаки не соответствует его чувству прекрасного. В романе даже появляется своеобразная классификация прекрасного в стиле Аристотеля: «А прекрасное бывает трех родов: красота живописная, пластическая; красота драматическая, или действия, и красота чувств, или музыкальная» [256] . В случае с молодым садовником можно надеяться на почти полное воплощение прекрасного (борьба с сословными предрассудками обещает даже драматическую красоту), а вот брак с Маринаки под определение прекрасного никак не подпадает…
256
Там же. С. 257.
Неожиданно для героя романа (но не для читателя, которому уже ясно, что хозяин имения Лизу любит) женится на Лизе он сам, а не садовник. Предложение руки и сердца является изложением кредо хозяина имения. Он был бы несчастен, если бы дал Лизе погибнуть.И далее следует примечательный диалог:
«— Что такое „погибнуть“?
— Что такое „погибнуть“?.. Проще всего „погибнуть“ — значит унизиться, упасть. <…> Если нужда тебя не унизила, если, напротив того, ты стала выше и прекраснее от ее тяжести — тогда ты не погибла. Если ты умерла от нужды в честной борьбе, ты тоже не погибла. С другой стороны: если ты ведешь богатую и разгульную жизнь, но при этом добра, великодушна, пряма, умна, даровита и пленительна <…> тогда ты не погибла, по-моему. А если беспорядочная жизнь обезобразила твою душу — ты погибла! Или, если ты можешь быть счастливой с Маринаки — ты погибла!
— Вот как! — сказала Лиза. — Вот вы что говорите! А с вами быть счастливой — это не погибнуть?
— Нет, — отвечал я смело, — влюбиться в меня, обнищавшего духом, с лицом старым, с сердцем бесстрастным — это своего рода гибель или жалкая ошибка. А выйти за меня замуж, чтобы быть независимой, порадовать больную мать, чтобы иметь в руках средства помогать другим страдальцам, чтобы жить вольно и широко, когда захочется, и в запасе иметь верного друга для черных дней, для дней болезни, отвращения и обманов — это не гибель. Это улучшение!» [257]
257
Там же. С. 263–264.