Константы русской политической культуры

Поэтому русские граждане, наши соотечественники за рубежом не являются людьми двойной лояльности. Это лояльные граждане своих стран, но для России работа с ними не менее важна, чем интеграция разных обществ внутри страны. Это интеграция в первую очередь через русский язык, русскую культуру и развитие ее не только внутри страны, но и в ее местных разновидностях. Иначе говоря, русский мир существенно шире административных границ новой демократической России, и его субъектами являются наши соотечественники, которые имеют на русское равные с нами права, и по отношению к которым мы имеем вполне определенные обязательства.[6]

Глеб Павловский

Оранжевая Малороссия

Ситуация украинского Майдана крайне интересна для политического и социального анализа. Когда на Украине разворачивались революционные события, когда то один, то другой кандидат в президенты уверял народ в своей победе, в молодежной интернет-среде Украины наблюдалась определенная паника, и, на мой взгляд, довольно странная. Можно было, например, прочитать о том, что русские танки уже стоят на Крещатике, что их там уже видели, что русские десантники приехали из Москвы в пломбированных вагонах и сейчас кинутся захватывать власть.

Когда наконец украинский народ сделал свой политический выбор, нам ничего не оставалось, как поздравить дорогих граждан Украины с тем, что они все же его сделали. И мы должны радоваться тому, что, когда через несколько лет они поймут, как их обманули, у украинского народа не будет никаких оснований винить в этом Россию, потому что это был выбор Украины, а не России.[7]

Сергей Лукьяненко

Русский язык

Есть реликтовый русский эмигрантов первой волны. Есть сомнительный русский эмигрантов второй. Есть чудовищный русский эмигрантов третьей (колбасной) и четвертой (предпогромной). Именно их – третьей-четвертой – сейчас в основном и печатают. А в толстых журналах – практически только их, потому что у них есть пособие и на исторической родине они ищут исключительно лавры.

Есть язык литературных «негров», опознавательная черта которого – кукиш в кармане, хоть разок, но непременно показанный подлинным автором титульному. Так, в одном из романов Марининой несравненная Каменская, рассуждая о кошечках, каламбурит на тему фелинизма и феллацио. Вы можете представить себе такую шутку в устах женщины – майора милиции? Да хоть подполковника!

Есть литературный язык сексуальных меньшинств с ключевыми словами для посвященных: «верхний», «нижний», «тема», «система» и т. д. Ну и, понятно, никого сегодня не удивят ни «дорожка», ни «герыч», ни сами по себе «наркоши» – и в роли персонажей, и на правах авторов. Хотя как раз здесь издатель может угодить «под статью».

Есть особый язык гламура – и гламура для бедных, более или менее восходящий к гумилевскому: «Мы в ресторане молча пили кьянти». Бедность тут как абсолютная, так и относительная: взгляд на богатых глазами интеллигентной прислуги («Мочалкин блюз», «Девушки Достоевского» и т. п.) или зависть «телок на миллион долларов» к «телкам на миллиард» у Оксаны Робски и иже с ней.

Есть язык страсти, который, как известно, получается по-русски либо медицинским справочником, либо матерщиной. Либо, добавлю я от себя, пародией. Среди немногих счастливых исключений – проза Эргали Гера и Сергея Болмата (пяти – десятилетней давности, но более свежих примеров привести не могу).

Есть – и набирает силу – сетевой язык: причудливое сочетание всех вышеупомянутых в произвольных пропорциях плюс всякие там «имхо», «преведы» и «смайлики». Есть романы, написанные наполовину (или только) на нем – у Сони Адлер, Дмитрия Бавильского, Виктора Пелевина. А недавний однотомник писательницы в третьем поколении (и литературной скандалистки в первом) Анны Козловой называется «Превед победителю».[8]

Виктор Торопов

Русская нация

Если нация не решится признать себя нацией, то она не будет существовать, и ничто, никакая «аппаратура» не поможет ей защититься от чего бы то ни было. Она всю эту аппаратуру просто сдаст и съест, оптом и в розницу.

Мы постоянно повторяем, как заклятье: «нужна политическая воля». Какая? Чья? Если это политическая воля, а не личная, то у нее должен быть политический субъект. А политическим субъектом может быть только нация. Заметьте, что Путин то вспоминает слово «нация», то снова забывает, выравнивает его – начинает говорить о «многонациональном народе» и т. д. А сегодня он опять «вспомнил» это слово,[9] и в довольно жестком контексте: «мобилизация нации перед общей опасностью». Правильно понятая «мобилизация нации» и есть, собственно, предъявление субъектности, следующий шаг уточнения, политической систематизации национального субъекта, агента государственного действия от имени государства Россия.

Возникновение нации у нас, если брать предысторию, имело только два такта. Первый, довольно слабый – это учреждение Российской Федерации, 1990–1991 годы. Второй, куда более сильный и страстный – Чечня и борьба сперва армии, а затем и всей России с «независимой Ичкерией». Хорошо это или плохо, я даже не обсуждаю. Так вышло – идентичность России сформировалась фактически по ходу войны на Кавказе. И сегодня, очевидно, выявляется необходимость третьего такта суверенизации. Оказывается, первые два были недостаточными: в сумме они не дают нам необходимого уровня прочной идентичности.

Если мы не хотим, чтобы это превращалось в вопрос воли – воли, которую бы нам диктовал тот или иной политический самозванец, – надо ускорить процесс формирования политической системы, в которой участвовали бы реальные группы интересов. Либо надо вообще отказываться от модели демократии – как языка, как дискурса. Но как раз это и грозит возвратом в казни египетские.

И единственный путь – укреплять способность жителей Земли Русской быть российской политической нацией.[10]

Глеб Павловский

II. РУССКИЙ МИР

Россия – Запад

Формирование политической мысли в России проходило в контексте оппозиции Россия – Запад. И сегодня не следует забывать, что мы – восточные европейцы, так как Европа всегда делилась и до сих пор делится на восточную и западную сферы влияния. И если мы посмотрим на историю России, то увидим, что борьба между Западом и Востоком, между Византией и Римом шла всегда и не прекращается до сих пор.

Западная Европа всегда пыталась вовлечь Россию в сферу своего влияния, не только политического, но и идейного. Когда-то Западу это удавалось в большей степени, когда-то – в меньшей. Но противостояние латинской и византийской идей никогда не прекращалось. Именно в силу того, что наша история была связана с православием и византийской религией, мы находились и находимся по другую сторону этого водораздела. Железный занавес лежал не между капитализмом и социализмом, он лежал и лежит между западным и восточным образом мышления. Между поляками и русскими этот занавес гораздо сильнее, несмотря на то, что у нас общая граница, чем например, между русскими и сербами. В силу того, что культура наша, как и сербская, является византийской.

Византийской культурой заложен метод русского мышления. Кстати, либеральные идеи для Запада то же, что для России матрешка: мы матрешками торгуем, а они – либеральными идеями. Приезжают и начинают поучать, как надо строить наше государство.

Запад до сих пор не понял, что русская нация хоть и белая по цвету кожи, но совсем другая. Как писал один англичанин: «Проблема русских в том, что они белые. Если бы они были в какую-нибудь полоску, крапинку, то мы бы не думали о том, что они точно такие же, как мы».