Конторщица 4

— Ты какое варенье будешь? Есть крыжовниковое, смородиновое и сливовое, — спросила я Веру-Лиду, наливая ей чай в чашку. — Сахар вон бери.

— Всё буду, — чавкнула Вера-Лида, впиваясь зубами в пирожок с капустой.

— А вот на этой тарелке сладкие пирожки, — кивнула я на горку выпечки, — Римма Марковна с грушами и яблоками испекла.

— С грушами я люблю…

— Доброе утро, — перебил наш разговор мужской голос.

Я подняла голову — Будяк.

И принесла же его нелёгкая! Да еще и так не вовремя!

— Доброе утро, — нелюбезно поздоровалась я, давая понять, что ему здесь не рады. — Если вы к Римме Марковне, то она не приехала.

— Нет, я к вам, Лидия Степановна, — ответил он, рассматривая Веру-Лиду. — Увидел вашу машину из окна и решил зайти поздороваться.

— Поздоровались? — я начала закипать. — Больше не задерживаю!

— Я бы не отказался выпить с вами чаю, соседушка, — с этими словами Будяк умостился за столом, не отрывая взгляд от Веры-Лиды.

Глава 23

— Чего вылупился на меня? — огрызнулась Вера-Лида на Будяка и тут же вгрызлась в пирожок так, что аж капуста полезла.

— Ничего. Просто смотрю, — неопределённо ответил он и повернулся ко мне. — Лида, познакомишь нас?

— Обойдешься, — недовольно буркнула я. Настроение и так было ни к чёрту. Ещё и этот приперся.

— Нальешь мне чаю? — с лёгкой полуулыбкой попросил Будяк, пристально глядя на меня.

Отказывать и грубо посылать было некрасиво, поэтому я молча открутила краник и, пока ароматный, пахнувший мятой и чабрецом чай тоненькой струйкой лился в чашку, украдкой косилась на Будяка и Веру-Лиду.

О том, что они либо виделись ранее, либо где-то пересекались, либо было еще что-то, говорило густое, практически осязаемое, напряжение, повисшее над столом. Даже летающие туда-сюда гудящие шмели не могли нарушить его. Нашу садовую беседку, обвитую плющом и диким виноградом, где мы пили чай, преградой они явно не воспринимали, и постоянно залетали внутрь, с размаху налетая на нас, с треском ударялись в лицо, падали в плошки с мёдом и вареньем. Хорошо, что мёд чуть засахарился, а варенья Римма Марковна варила густые. Хоть не тонули почти.

Я аккуратно вытаскивала увязших шмелей и выбрасывала на землю, под стол. Там тихо копошился ёжик, который жил у нас всё лето и привык, что мы постоянно подкармливаем его. Он с тихим пыхтением целеустремлённо поедал бедных шмелей. И присутствие людей его совершенно не смущало.

Странно всё это. А, может, Вера была его любовницей, а потом Будяк бросил её? С него станется. Тот ещё ходок. Ну, ладно. Разберусь.

— Пожалуйста, — я пододвинула чашку Будяку и добавила будничным голосом, — там сахар и мёд есть. И пирожки бери.

— Спасибо, красавица, — послал мне улыбку Будяк, но без огонька, дежурно.

Вера-Лида пила чай молча, не поднимая глаз от чашки.

Не нравится это всё.

В тягостном молчании мы допили чай, и я вопросительно уставилась на Будяка. Он продолжал сидеть.

Вот гад.

Я демонстративно начала собирать чашки и обратилась к Вере-Лида:

— Сейчас посуду помою, яблоки соберём и домой поедем. Тебе с огорода ничего не надо? Можешь посмотреть, там поздняя малина поспела, огурцы ещё есть и помидоры. Набери себе, сколько надо.

Вера-Лида покачала головой:

— Не надо.

— Ну тогда, если хочешь, можешь пойти в дом отдохнуть, мне не долго осталось. Закончу — позову.

Она кивнула мне и всё также, не поднимая глаз, мгновенно юркнула в дом, что для её слоноподобной комплекции было удивительно.

Мы с Будяком остались в садовой беседке одни.

Я аккуратно собрала и вытряхнула скатерть, вытащила из летней кухни эмалированный таз, водрузила его на стол и налила туда воды из большой кадушки. За неделю, что нас здесь не было, вода чуть застоялась, но для мытья посуды сойдёт. Добавив немного хозяйственной соды, принялась намывать тарелки и чашки. Будяк молча наблюдал за мной, не делая попыток заговорить. Когда посуда была перемыта, я взяла таз, чтобы вылить воду.

— Дай сюда, — на мои руки легли руки Будяка, и я чуть не уронила таз на себя.

— Осторожно! — воскликнула я.

— Зачем тяжелое сама таскаешь? — попенял Будяк, легко подхватил и отнёс таз к меже, и выплеснул грязную воду в небольшой ров за межой, где были заросли одичавшего топинамбура.

Я молча наблюдала.

— Держи вот, — на стол опустился пустой таз.

Также молча я налила туда чистой воды и принялась полоскать посуду.

Будяк садиться обратно не стал. Просто стоял рядом и смотрел, как я ополаскиваю чашки-плошки.

— Ты Веру знаешь, что ли? — наконец, не выдержала я, пристраивая чашку к остальным на столе, чтобы подсохли пока.

— Нет, — ответил он. Судя по голосу, вроде не врёт, но вот какой-то червячок сомнения скребёт на душе и скребёт.

— Мне показалось, вы знакомы. — сказала я и так нервно дёрнула чашку, что хрупкая ручка отбилась, зацепившись о край таза.

— Осторожнее, Лида, порежешься, — усмехнулся Будяк. — Уверяю тебя, что Веру я не знаю лично. Ничего у нас не было и не будет. А подробности у своей подруги сама и спроси.

Я молча сжала зубы и принялась домывать остатки посуды.

— А вообще, позволю дать тебе дружеский совет — гони её от себя подальше. Пока не поздно.

— Прибереги свои советы для своих баб. — скривилась я, — А меня поучать тут не надо.

— А знаешь, что я подумала, — сказала я, когда мы вернулись в комнату на Механизаторов. Вера-Лида шла впереди, с ключами, а я сзади тащила сумку с яблоками, помидорами и двухлитровой банкой малины. Решила-таки оставить ей. Сейчас не хочет, потом захочет. А в этом времени «Пятёрочек» еще не придумали, чтобы можно было в любое время суток сбегать и купить любой овощ или фрукт.

Вера-Лида отперла дверь. В лицо пахнуло несвежим бельём. Ну и вонища. Нужно будет сегодня же привезти свежий комплект.

Мы вошли в комнату. Меня аж передёрнуло. Уж насколько я привычная ко всему, но просто бесит, когда кровать мало того, что не застеленная весь день, так еще и постельное перекрученное, одеяло сбито в ком, в пятнах от еды. Помнится, Олечка тоже так любила спать.

И как в таком свинарнике можно спать? Неужели люди не любят комфорт и себя?

— Давай-ка лучше решим, что с тобой дальше делать, — продолжила я, пристроив тяжёлые сумки на столе промеж грязной посуды.