Контроль

Это долбаный херовый сон. Кошмар, который в какой-то миг моего пьяного существования стал явью. Я не понимаю, что происходит. Слишком пьян, чтобы отдавать отчет своим словам и действиям. Слишком невменяем, чтобы оценить и предотвратить опасность. И слишком увлечен своим горем, чтобы проникнуться чужим. Адский коктейль алкоголя, отчаяния и безнадеги. Я сломан еще до трагедии. Никита Лисовецкий умер и в своей агонии готов утащить в собственный ад всех, кто окажется рядом. Как выясняется, даже Дашу.

Я замечаю летящую машину поздно, а Дашка, похоже, не видит вообще. Поэтому и делает тот роковой шаг подальше от меня прямо на капот пролетающей машины. Глухой удар, мой и ее крик, и накативший ужас, потому что девушка отлетает и падает на дорогу сломанной куклой. Машина идет юзами и останавливается, едва не переехав хрупкую фигурку. Меня ведет. Я не осознаю происходящее, шум, люди, кровь на дороге — все это будто бы за стеклом, которое защищает от ужаса внешнего мира. Я знаю, оно быстро разобьется, и тогда я попаду в настоящий ад, а не тот, который я придумал для себя сам.

Я не могу сделать шаг вперед к девушке. Пока я могу верить в то, что она жива, а если приближусь, придется принять правду, какая бы она ни была. Первым к Дашке подбегает водитель машины. Потом приближаются те, кто уже выскочили из подъезда. Вокруг суета. Один я замер, как идиот. Люди мельтешат рядом. По их лицам, движениям, телефонам дрожащим в руках, до меня доходит — жива. Сердце пропускает удар, и дышать становится чуть легче.

Кто-то орет за плечом.

— Он ее толкнул!

Предположение бредовое, но даже оно не способно вывести меня из ступора и заставить шевелиться. Кто-то поддерживает нелепое предположение, но чаще все же встречаются возгласы:

— Ты дебил? Ник не такой.

Мимо со слезами пролетает Машка и падает на колени у изломанного, словно кукла тела Дашки, а я стою не в силах хотя бы немного протрезветь.

— Вызывайте скорую!

— Парень, ты дебил?! Не мог за своей идиоткой уследить? — это водитель машины. Его наглый голос, покрасневшие щеки и явное пренебрежение в голосе заставляют очнуться, и я бью со всего размаха и с удовольствием, припечатывая, когда боров, сбивший Дашку, падает на асфальт.

— А она не моя.

— Ты не знаешь, кто я?! Я вам покажу, тупые малолетки, как кидаться под машины! — орет мужик и пытается, кажется, кинуться на меня снова, но нас растаскивают. В толпе слышу здравую мысль.

— Мужик успокойся. Это ты не знаешь кто он.

Это заставляет очнуться. Пока народ вызывает скорую, пока лежащую без сознания на земле Дашку обступают девчонки, я пьяно ору, вспомнив, как важно не двигать пострадавшего. «Кто тронет ее, убью!» — И набираю знакомый номер. Я могу набрать его с закрытыми глазами, ночью, пьяный в умат, едва живой. Даже если забуду все, или как сейчас просто потеряюсь в реальности.

— Да ты сам ее почти убил! Что уж сейчас выпендриваться? — слышу в спину, но не реагирую. Я дозваниваюсь до единственного человека, который может помочь. Кто-то зовет маму, я же набираю отцу, чтобы пьяным срывающимся голосом сказать.

— Приезжай. Мне нужна твоя помощь. — Сглатываю и добавляю. — Ей нужна твоя помощь. Я такой идиот…

Отец берет трубку. После того, что я ему наговорил, после того как неделю не появлялся дома, он берет трубку со второго гудка. Потому что ждал, что я позвоню. И мне херово от осознания — если бы я не натворил дел, еще очень долго бы не набрал его номер. А потому что Даша права — я избалованный мудак.

Опускаюсь рядом с ней на колени и молча про себя прошу. «Только приди в себя. Только выживи, чтобы я смог попросить прощения, и тогда я от тебя отстану. И тогда я сделаю все, чтобы ты была счастлива. Чтобы вы были счастливы».

Мир не существует. Завывание скорой, полиция и остановившийся у обочины знакомый внедорожник. Я знал, что папа приедет раньше их всех. Он всегда успевает первый, чтобы разрулить любые проблемы, в которых оказался кто-то из членов семьи.

Он резко хлопает дверью и уверенным шагом идет навстречу. Люди всегда будто чувствуют в нем силу и расступаются. Выражение лица бесстрастное. Так и не скажешь, какая буря творится у него внутри. Просто я знаю и сейчас готов сжаться, словно щенок, который сгрыз любимый ремень хозяина. Меня выворачивает наизнанку от ощущения беспомощности и стыда.

Спешит бригада скорой, милиция. Снова слышатся вопли о том, что это я толкнул Дашу под машину и мне хочется заорать всем, что я не виноват, но я молчу. Мне важно только одно мнение.

— Я не толкал ее, пап… — шепчу потерянно. — Ты же знаешь…

Смотрю на его лицо, на боль в глазах и на минуту представляю, что он отвернется. Но нет, делает шаг ко мне и обнимает за плечи.

— Верю.

Короткое слово, сказанное уверенным спокойным голосом, и меня отпускает.

— Конечно, не толкал! — орет Машка, поднимаясь с колен. Даша так и не пришла в себя. — Не порите чушь! Я видела в окно. Ник — идиот, но не убийца!

Все затихают, а я отступаю в тень. Потому что приехал отец, потому что он меня поддержал и не отвернулся, но сейчас он нужен ей. Девушке, которую аккуратно поднимают с асфальта. Ко мне устремляются полицейские, но рядом с папиным внедорожником уже останавливается другая машина. Наше спасение — Георгий Соломонович. Он будет вести разговоры с ними. Ко мне у них даже приблизиться не получится, поэтому я просто стою и смотрю, как уверенно папа разруливает дела. Как общается с медиками, как раздает указания и лишь едва осторожно касается руки Даши. Этот незаметный окружающим жест говорит мне о том, что он переживает сейчас не только за меня. Я слишком хорошо его знаю, поэтому успеваю заметить боль и страх в глазах, а потом на лице снова появляется невозмутимая маска.

— Поехали, — отрывисто говорит он, и не глядя на меня, направляется к машине.

— А… — Я киваю в сторону ментов.

— С ними Георгий Соломонович разберется. Зря, что ли, мы ему платим. Правда, в последнее время вызывать его приходится слишком часто.

Только сейчас в голосе папы я слышу упрек и опускаю глаза. Тот случай, когда я не могу даже сказать: «Прости, я больше так не буду». Потому что такое не прощают. Из-за моего эгоизма и глупости пострадала девушка, которую он любит, которую люблю я.

— Что… — начинаю я, и он опять понимает вопрос по обрывку фразы.

— Сотрясение мозга, поэтому она без сознания. Ушибы. Возможно, что-то еще. Сейчас приедем в больницу и узнаем.

— А… родители? Наверное, надо сообщить родителям.

— Ты знаешь их телефон?

— Нет. Разве что у Машки спросить. Это ее подруга.

— Видел. Она поехала с Дашей в больницу. Значит, она и позвонит, решим этот вопрос там.

— Пап…

— Ник ни слова, прошу, — отрезает он, и я понимаю, что в этот раз действительно не получится решить проблему обычным: «Прости», но упорно продолжаю, даже понимая, что он не хочет слышать.