Контрольный выстрел
Шрифт:
– Жека! Прикрой!
– прохрипел мне Звонарев и, пригнувшись, побежал к бензовозу, рядом с которым лежал раненый Кадис.
Перед душманами рижанин был как на ладони. И не составляло большого труда пристрелить его. Но один из "духов", видимо, решил поиздеваться. Он одиночными выстрелами вздымал фонтанчики пыли и Щебня всего в нескольких сантиметрах от Имарта, заставляя его то и дело вздрагивать. Что у рижанина в душе творилось, я и сказать не берусь.
Лешка тем временем все ближе подбирался к раненому. Я бил по "зеленке" из автомата наугад. Лишь бы как-то отвлечь внимание нападающих на себя.
И вдруг я совершенно случайно замечаю метрах в тридцати от себя, чуть правее, того гада, который лениво так постреливает в сторону Имарта. Он засел на ветке толстой старой урючины и улыбается, сука.
Щас, думаю, я тебе улыбнусь! Прицеливаюсь спокойно так, будто на огневом городке. Мушку вывожу в прицельную планочку. Совместил. И прямо в башку ему шарах! Так он с урючины своей и сковырнулся.
Пот со лба вытер, матюгнулся. Гляжу, а Лешка уже в мою сторону Кадиса тащит, как мешок с отрубями. И горько, и смешно. Лешка невысокий такой, крепенький. А Имарт длинный, словно жердь. Ноги-руки у него по сторонам болтаются. А наши все победный марш длинными очередями наигрывают.
Ну, все. Приволок Звонарев рижанина за нашу "бээмпэшку". Индивидуальный пакет свой разорвал и перевязку ему делает. Тому полегчало.
– Сколько росту в тебе, орел?
– Лешка у Имарта спрашивает. И улыбается.
– Два ноль пять, - отвечает. Ух ты! Оказывается, больше двух метров!
А Леха как захохочет во весь голос:
– Хорошая палка говно мешать!
Вдруг как шарахнуло! Раз! Второй! Третий! Это оставшиеся бензовозы взрываться начали. Все врассыпную. И мы, и "духи". Залегли, пока все не утихло. Горит, дымит, металл плавится. Ад кромешный!
И тут мы услышали рокот моторов. Наши "вертушки" подоспели с десантом на бортах. Поздно, блин, компот! Бензовозы к тому времени все сгорели, к чертовой матери. И машина с саперами - дотла.
А Кадиса Леха Звонарев спас. Повезло. Так бы отправили его в Ригу грузом "двести", как четверых саперов - в Житомир, Минск, Алма-Ату и Кишинев. Герой, короче, Лешка, спору нет...
Только чего он вот теперь с этим козлом Коноплиным связался? Смотрю на него через окно, как он рядом с китайцем Сэном возле кабинки стоит, и Афган вспоминаю.
А фига ли я вспоминаю?! Там, в кабинке, давно уж переговоры идут! Мне ж Костыль что сказал? Слушать! Лечу в комнатку за гобеленовые шторы, натягиваю наушники. И правда, все слышно.
– Я одного в толк не возьму, - слышу голос Конопли, и меня начинает трясти как в лихорадке.
– На кой ляд ты врубаешься за этого фирмача? Он прокололся на своей водяре. Это его проблемы. Тебе-то на что лишние заморочки?
– Что ты называешь заморочками, Витек?
– спрашивает Костыль.
– Уж не собираешься ли на меня с войной пойти?
– Да что ты, Жорик!
– восклицает Конопля.- Я с вашими всегда был в хороших отношениях.
– Тем более оставь Вадика в покое. Я за ним сам присмотрю.
– А-а! Ну понятно! Ты бы так и говорил, что собираешься сам его доить!
– Фильтруй базар, Конопля!
– чуть надавил голосом Костыль.
–
– Не по правилам выходит, - попытался укорить его Витек.
– Забираешь у меня барыгу внагляк. А я что, должен спокойно к этому относиться? Так не делается.
– Не надо ругаться, - впервые за все время подала голос Лариска.
– Закрой рот!
– рыкнул Витек, и ей пришлось подчиниться.
– Я тебе вот что скажу,- вполголоса заговорил Жорик.
– С Вадиком ты опоздал. Он мой.
– Да как это твой?!
– возмутился Конопля.- Я самолично его пас, ждал, пока раскрутится, разжиреет...
Мне стало до невозможности противно. Они говорили о человеке как о некоем животном, спорили о том, кому должен принадлежать Вадик, словно он - дойная корова или курица-несушка.
– Не перебивай, - все тем же спокойным тоном произнес Жорик.
– Тебя еще близко рядом не наблюдалось, когда за Вадиком уже смотрел мой человек.
Я-то враз понял, куда клонит мой зоновский приятель. А вот дошло ли это до Витька Коноплина?
Видимо, не дошло.
– Не верю, - сказал Конопля.
– Полгода этого барыгу пасли мои пацаны. И никого за ним не замечали. Они ж мне докладывали. Я в курсе.
– И что, на самом деле не рассмотрели?
– изобразил голосом удивление Жорик.
– Значит, слепые они у тебя.
– Я слепых не держу, - угрюмо произнес Конопля.- И на твоем месте...
– Тю-тю-тю-тю!
– выговорил Жорик свое любимое.
– Оставайся на своем!
– Ну хорошо, назови своего.
– Красноармеец, - произнес Костыль мое зоновское прозвище.
– Не слыхал о таком, - ответил Витек. Понятное дело - не слыхал! Меня-то он знал просто как младшего сержанта Евгения Козакова. Но даже по голосу можно было определить, что насторожился.
– Ты, Конопля, о многом еще не слыхал, - сказал Жорик.
– Но сейчас услышишь...
У меня перехватило дыхание. Сейчас Костыль скажет ему о самом важном. И Жорик сказал:
– Фамилия Козаков тебе говорит о чем-нибудь?
– Не припоминаю,- невозмутимо ответил Конопля.
И я подивился его выдержке. Ай да Витек! Ай да артист! Не припоминает он, видите ли, мою фамилию! Ну, падлюка, доберусь я до тебя еще!
– Я напомню, - сухо сказал Костыль.
– Десять лет назад. Восемьдесят пятый год. Афган. Не вспомнил?
Сердце мое в этот момент бешено колотилось, а все тело трясло от волнения. Что же теперь ответит Витек? Неужели и впрямь вот так нагло откажется от знакомства со мной? Неумно с его стороны. Ведь он понял, что Костылю все известно. Отпираться бессмысленно. Любая ложь в этом разговоре может повлечь за собой серьезные последствия.
– Ну, что-то всплывает в памяти, - расплывчато произнес Конопля.
– А кто Жеку Козакова в зону отправил - тоже припоминаешь?
– зловеще спросил Костыль.
– Он... сам... виноват, - еле выдавил из себя Витек.
– У него особисты наркоту нашли. За это и посадили.
– А мне кто-то по-другому эту историю рассказывал, - сказал Жорик. Говорят, с командиром Козакову в Афгане не повезло. Рассказывают люди, что был там лейтенант один, который ему в шмотки героин сунул. Да потом с тем порошком и сдал пацана. Что скажешь?