Контрудар (Роман, повести, рассказы)

— Господская шуба на теле, а рубаху вши съели. Съели они тебя живьем и без заупокойной бросят вон на те платформы. Небось видал?

— Видал, почему не видать, товарищ. Мне бы только доказать свою правоту.

— Ежли прав, то докажешь. Знаешь, правда со дна моря выносит.

Булат с Дындиком двинулись к вагону. Уцепившись за ручку дверей, вскочили в теплушку. В глаза Алексею бросилась растрепанная фигура и заспанное, усталое лицо Чмеля, сидевшего на опрокинутом ящике. Против него, спиной к выходу, стоял человек в длинной шубе с бобровым воротником.

Как только Чмель, заметив командиров, рванулся с места и стал навытяжку, повернулся лицом к дверям и человек в шубе. Узнав вошедших, он вмиг побледнел, дрожащей рукой снял с головы бобровую шапку.

— Вот, Леша, — ухмыльнулся Дындик, — я специально тебя позвал. Ты, наверно, помирал от скуки по старому знакомому…

— Ну что ж, с приездом вас, Корней Иванович! — нахмурился Алексей.

— Хмы-ы, как сказать, Лешенька, — приехал, конечно, но не совсем, — залепетал, теребя в руках шапку, Сотник.

— Накройте голову, простудитесь. Рассказывайте, как вы попали сюда, — строго сказал Булат, окинув взглядом теплушку и ее необычный груз.

— Да, да, накрой голову, — вставил свое слово Чмель. — Накрой, а то весь зверинец расползется…

— Послали меня, Леша, в Ростов. Я человек подчиненный, маленький, куда скажут, туда еду, — ответил Сотник и, словно стараясь закрыться от проницательного взора своего ученика, нахлобучил дорогого бобра на самый нос.

— А эти инструменты? — Алексей указал пальцем на пианино и рояли, установленные впритирку друг к другу. — Допотопная рухлядь…

Старший мастер киевской конторы «Юлий Генрих Циммерман» насупился.

— И вот я вижу «Стенвея», — продолжал Булат. — Из партшколы вывез, Корней Иванович? Хотя он без ножек и стоит на борту, а я его сразу узнал.

— Нет, это другой, купленный, Леша!

Комиссар подошел к Чмелю, снял с его драгунской винтовки штык. Действуя его острием, как отверткой, стал вывинчивать болты клавишной рейки.

— Брось, Леш… виноват, бросьте, тов… гражданин Булат, — занервничал Сотник, удерживая Алексея, — зачем разбирать. Ну, сознаюсь, это оттуда, из института благородных девиц.

Отвернув два болтика и сняв клавишную рейку, Булат поднес ее к глазам Дындика, а потом и Чмеля. На ее изнанке карандашом было выведено латинскими буквами — «Айк Робинзон, Нью-Йорк, 1916 год» и русскими — «Ал. Булат, Киев, декабрь, 1916 год».

— Што написано пером, не вырубишь топором, — по-философски изрек Чмель, не сводивший злобного взгляда со своего подкараульного.

— Ну что скажешь теперь, земляк? — отчеканил Дындик.

— Что я скажу? — ответил вспотевший Сотник. — Вещь не любит быть без присмотра, вот и сыскался ей хозяин. А все-таки, Петр Мефодьевич, не следовало бы так поступать с земляком, — мучительно улыбнулся Корней. — Мог бы и добром заплатить за добро. Пристроил я тебя на хорошее местечко. И ради моих стариков. Как-никак по соседству живут.

— Ради стариков, говоришь? — озлился моряк. — А ты ради своего батька что сделал? Знаю, попросил он у тебя в войну четвертной билет на корову. Ты отказал. Много у нашего Тетерева выросло всякой болотной погани, а такая, как ты, Корней, появилась раз в сто лет…

— Постой, постой, а это что? — с изумлением крикнул Булат, ставивший на место клавишную рейку. Зажав в руке штык, зацепил его острием торчавший из-под клавишной рамы кончик какой-то бумаги.

Сотник, вытирая шапкой обильно лившийся с лица пот, в изнеможении опустился на ящик, на котором раньше сидел Чмель. Булат, вытащив на свет божий чистый конверт, извлек из него бумажку, развернул, начал читать:

— «Податель сиво сдаст вам пять «Бехштейн», три «Ибах», пять «Зейлер», два «Стенвей». Ифан Ифанович погрузить струмент Таканрог на американски парахот, франко Стампул. Денка подател сиво получить сполна. Помогайт подател сиво остаться Ростоф. Это полезны шелофек. Ваш Гамильтон Мак-Пирлс, полковник. Киев, 10 декабря 1919 г.».

— Ишь куда хватил Корней из Коленцев! — воскликнул в негодовании Дындик. — Вот почему, Алексей, он противился, не хотел, чтобы ты снимал рейку. Сразу признал, что рояль из партшколы. Ну, скажи-ка, гадина, сколько тебе дадено? — надвинулся на земляка моряк.

— Он врет, — залепетал Корней. — Я еще ничего не получил. Обещали со мной рассчитаться в Таганроге.

— Ничего, не волнуйся, спекулянт, — сжал кулаки моряк, — с тобой рассчитаются раньше, не в Таганроге, а здесь, в Щербиновке.

— Вот что получилось, Корней Иванович, — вздохнул Алексей, передавая штык Чмелю. — Опутала вас буржуазия. Я вам говорил, что еду отбирать у Деникина Харьков, а вы мне что сказали? «Ой ли!»

Корней, посчитав, что Алексей готов над ним сжалиться, залепетал:

— Ребята, имейте сострадание к человеку… к вашему благодетелю… Кто вывел вас в люди?

— Ну и благодетель! — покачал головой Дындик. — Жил нашим потом и кровью… И я вас предупреждал в Киеве, чтоб больше не попадались на дороге с вашими подлостями. А теперь мы вас сдадим в Чека вместе с письмом этого Гамильтона Мак-Пирлса. Кто он?

— Кто? Один из моих могильщиков, родственничек самого фабриканта Стенвея, — махнул в отчаянии рукой Сотник. — Явился на мою голову из Ростова в Киев…

Чмель, запустив руку за воротник, извлек оттуда насекомое, положил его на полированную крышку пианино.

— Брось, Чмель, — строго сказал Булат. — Люди потрудились над вещью, полировали ее…

— Я считаю, нет лучше места для казни. И к тому же это не наше…

— Нет, наше, товарищ Чмель. Сегодня же передадим все это добро щербиновским шахтерам.

— Позвольте мне, товарищ Булат, — шмыгая приплюснутым носом, вскочил с места, с искорками надежды в потухших было глазах, Сотник. — Хочу загладить свою вину. У вас свои дела, а я все доставлю, куда скажете, только дайте мне парочку ваших людей.

— Ладно, — согласился Алексей. — Но после перевозки инструментов — в Чека.

Булат, приблизившись к пианино, снял с него краюху хлеба и передал ее Чмелю. Наклонив голову, внимательно всматривался в темное нутро инструмента. Затем, опустив в него руку, снял с барашка, на котором обычно вешают мешочки с нафталином — надежную страховку от моли, любительницы молоточного фильца, — довольно увесистый замшевый мешочек.

Пока Булат, Дындик и Чмель собирались познакомиться с его содержимым, Сотник, сбросив с себя тяжелую шубу, кинулся к двери. Дындик, опомнившись первым, выхватил кольт.