Контрудар (Роман, повести, рассказы)

— Конечно, привез, — лукаво усмехнулся Боровой и, по своей привычке мотнув головой, откинул назад густые волосы. После этого расстегнул полевую сумку и, достав из нее приказ, приступил к чтению: — «Параграф первый. Начальника третьей Отдельной кавалерийской бригады Парусова Аркадия Николаевича, в связи с новым назначением, от работы освободить. Параграф второй. В командование третьей кавалерийской бригадой вступить командиру Донецкого полка Полтавчуку Захару Захаровичу. Параграф третий. Врид командира Донецкого кавалерийского полка назначить Ромашку Юрия Львовича. Командарм 13 Геккер. Наштаба Зайончковский. Член Реввоенсовета Богатин». Вот и все, — сказал Боровой, закончив чтение приказа, — приступайте к делу.

— Куда мне полк? — вовсе растерялся Ромашка. — Пусть бы Петр Мефодьевич…

— Начальству виднее, — отрезал официально Боровой. — Беритесь за работу, и как следует.

— Значит, вы нашего комбрига привезли в своей полевой сумке, — улыбнулся Алексей, приканчивая кулич.

— Где бы я его ни вез, — ответил Боровой, — лишь бы был путный.

Накинув на плечи коричневое пальто, подымался на крыльцо Парусов.

— Разве он еще не уехал? — удивился Слива, заметив комбрига.

— А куды ему уезжать? — спросил Чмель.

— Давно уже про это гудит «Солдатский вестник» — снимают его. Дела будет сдавать.

— Да какие же у него дела были? Бригада тут, а он там, — показал Твердохлеб на небо.

— Только что по званию командир, — вмешался Епифан. — Ни тебе виду, ни страху и никакого наружного показания.

Парусов вошел в штаб. В небольшой комнатушке собралось много народу. Боровой инструктировал Булата и комиссара Московского полка. Полтавчук, напрягая голос, разговаривал по телефону с начальником левого участка Перекопского фронта.

— Слушаюсь, товарищ начдив. Я буду действовать с червонными казаками в полном контакте. А как насчет перехваченной радиограммы, товарищ начдив? Уже выяснено? Неужели… Вот так фунт… — Боровой, поздоровавшись с Парусовым, предложил ему сесть.

Откашлявшись, бывший комбриг достал щеточку, погладил ею усы, затем в смущении обратился к Боровому:

— Я к вам, политком, виноват — товарищ политком. Нельзя же так, в двадцать четыре часа.

— Товарищ Парусов, давайте не будем об этом говорить. Это обдумано. Двадцать четыре часа и ни одной минуты больше. И то из уважения к вам. Чтоб ваша супруга помогла вам собраться. А то мы бы ее этапировали немедленно.

— Захар Захарович, — повернулся смущенный комбриг к Полтавчуку, — тогда я к вам обращаюсь… Нельзя же так…

— Видите ли, Аркадий Николаевич, что решает комиссар, то решаю и я.

Парусов, ничего не добившись, покинул штаб.

— Итак, товарищи… Раскрыта тайна радиограммы, — обращаясь к собравшимся, выпалил Полтавчук. — Послал ее белякам помнаштарм шифром. Вот так их десант и узнал, что на него идут червонные казаки.

— А как маскировался! — насупил брови Боровой. — Истомин первый подписал воззвание от имени военспецов к офицерам врангелевской армии. Ничего удивительного — зять князей Алициных, чистоплюй.

— Кокнуть его, подлеца! — заскрипел зубами Дындик.

— Вот сволочи, изнутри подрывают, — вскипел Твердохлеб. — Трясця им в печинку.

— Может, мы тут из-за него застряли под Перекопом? — высказал предположение Полтавчук.

— Из-за кого же еще! — ответил Боровой.

— Теперь понятно, почему отвели эстонский полк от Хорлов, — добавил Полтавчук. — Очистили берег для белых. И зря Истомин старался. Все одно червонные казаки искрошили десант не под Хорлами, так под Преображенкой.

В комнату в сопровождении бойца вошла Парусова. С напыщенной важностью обратилась к Боровому:

— Это позор для Красной Армии… Жену бригадного — и вышвыривать, как… как… Я даже не найду подходящего слова. И еще отправляют под конвоем…

— Время идет, — отрубил твердо комиссар. — У вас осталось двенадцать часов…

Раскрылась дверь. Показалась рыжая кубанка. Ее владелец в нерешительности остановился на пороге.

— Сюда, сюда, вы не ошиблись, — крикнул в дверь Булат.

— Да, да, заходите, — позвал Медуна Боровой.

Грета Ивановна, заметив бывшего комиссара, надменно сощурив глаза, обратилась к нему:

— Может, в-вы заступитесь за меня?

Медун повернулся к ней спиной.

— Это безобразие! Издеваться, оскорблять женщину! Я буду жаловаться лично заместителю начальника штаба армии. Истомин это так не оставит…

— Поздно, — успокоил ее Дындик. — Душа их высокоблагородия уже плывет по океану-небу, а в кильватер ей скоро потянутся и иные…

Лицо Парусовой покрылось пунцовыми пятнами. Алексей уставился на нее горящим, ненавидящим взглядом.

— Пепел всех убитых под Яругой стучит в наши сердца. Вспомните об этом, Грета Ивановна, когда вам придется держать ответ.

Ромашка, шатаясь, подошел вплотную к Парусовой.

— Как я заблуждался! Я думал, что кровь позволено проливать лишь в открытом бою. Нет, прав был Емельян Пугачев, когда виселицами и топором очищал нашу землю от дворянской скверны.

Дындик, провожая Парусову до порога, запел:

Звони, звонарь, звони, звонарь, Тащи буржуйку на фонарь…

Бледный, потрясенный всем слышанным, Медун подошел к Боровому:

— Товарищ военком! Неужели меня, политкома отдельной кавалерийской бригады, и в продсклад?..

— Да, вроде как бы в каптеры, — ответил Боровой. — Хотя сомневаюсь, ведь сначала должны разобраться в ваших художествах.

Полтавчук, не отрываясь от карты, процедил:

— Давно пора.

— Как так? — возмутился Медун. — Я уже полгода был комиссаром полка, бригады…

— А рядовым бойцом не хочешь? — спросил Дындик.

— Он рядовым бойцом не может, у него «грыжа», — вмешался в разговор Алексей.

Достав из полевой сумки брошюрку, Булат кивком головы подозвал разжалованного.

— «Партия может с полным удовлетворением оглянуться на героическую работу своих комиссаров»… Нет, это не то, это не про тебя, во всяком случае. Вот слушай дальше: «Вместе с тем, необходимо, чтобы политические отделы армии, под непосредственным руководством ЦК, производили в дальнейшем отбор комиссаров, устраняя из их среды все сколько-нибудь случайные, неустойчивые, карьеристские элементы».