Контуженый

В памяти всплывает производственное здание с широкими воротами, откуда выходит строгая женщина Алена Анатольевна. Теперь я знаю, она умеет быть мягкой и отзывчивой. Но даже в постели остается требовательной, потому что знает, что хочет. Еще я знаю ее телефон.

Набираю номер. Алена рада моему звонку и взволнована:

— Никита! У нас референдум. Народ, как на иголках. Хотели, мечтали, а как дождались, боязно.

— Почему?

— Укры озверели. Запугивают по телефонам, страх нагоняют, да и в городе неспокойно. Теперь для нас точно назад пути нет. Не пощадят.

— А раньше?

— Раньше ни то ни сё, но народ приспособился. У многих три паспорта: украинский, ЛНРовский и российский. В карманах и рубли, и гривны. Даже в таком положении искали выгоду. А теперь…

— Теперь голосуйте за Россию! И всё наладится.

— Легко советовать оттуда, где не стреляют.

— Я еду в Луганск.

Недолгая тишина в трубке, и вместо голоса испуганной гражданки я слышу заинтересованную женщину:

— В Луганск. К кому?

— По делу. Приютишь?

— Ты мой телефон с гостиницей перепутал?

— Ладно, к Руслану Краско обращусь. Он вернулся на завод?

— Нет. Руководит из Ростова, контролирует финансы. Так даже лучше, мы сами знаем, что и как делать.

— Жаль.

— Тебя на мальчиков потянуло, — ехидничает Алена. — Одна красивая девочка хочет с тобой встретиться.

Я в легком недоумении:

— Какая?

— А у Контуженого есть варианты?

— Ну, ты мне отказала.

— Когда?

— С гостиницей.

— Я разве сказала «нет»?

— Вроде бы.

— Ты точно Контуженый! Не умеешь женщин слушать. Приезжай, конечно! Так понятно?

— Вроде бы, — повторяю я с другой интонацией и чувствую, как Алена улыбается.

В Луганске по пути к автовокзалу пассажиры просят водителя высадить их на удобной остановке. Я наблюдаю в окно, ищу перемены.

Исправно работают светофоры, водители притормаживают пред свежеокрашенными «зебрами» пешеходных переходов, российских флагов на столбах стало больше, а вот и автобус с надписью «Референдум». Раньше такого точно не было. Это передвижной пункт для голосования.

И вдруг, замечаю знакомого. Автобус тормозит. Я подхватываю рюкзак и выскакиваю.

— Михалыч! — радостно машу рукой.

Около большого автобуса «Референдум» курит водитель волонтеров Михалыч.

— Контуженый! — по-дружески откликается он.

— А где Лиза? — интересуюсь я.

— Она в избиркоме помогает, а я здесь водителем. — Михалыч с гордостью показывает на принаряженный автобус. — Объезжаем дворы. Жители голосуют. Так безопаснее, чтобы люди не скапливались в одном месте.

— Натовскими ракетами могут достать, — соглашаюсь я.

— Или диверсантов подослать. Мы же один народ, хрен отличишь.

Автобус для голосования стоит около многоэтажек. В переднюю дверь автобуса жители заходят, из задней выходят. Внутри шторками отгорожена кабинка для голосования, за ней бокс для бюллетеней.

— Сейчас главное здесь! — убежденно заявляет Михалыч. — Вот станем Россией и заживем.

— Вы и так живете. В чем разница?

— Ты на карту смотрел?

На борту автобуса огромный стикер с картой России. На ней есть Крым, пока, как отдельная территория. Но кто-то фломастером уже подрисовал регионы, где проходит референдум. Получилось единое целое.

Михалыч народное творчество одобряет:

— Мы маленькие, а Россия о-го-го! Россия была, есть и будет. И мы с ней, да?

Я не силен в политике и не умею заглядывать в будущее. Как по мне, в лихое время главное не голосование, а воля: воля народа и воля власти.

— Своих не бросаем, — обещаю я.

— А как на фронте победим, столько работы будет, ладошки запотеют, — мечтает Михалыч. — Ты погляди, как народ идет.

Я с любопытством наблюдаю за лицами проголосовавших. Кто-то открыто радуется, не расходится, толчется рядом с автобусом и живо обсуждает новости. Кто-то напряжен, сосредоточен и спешит уйти. Как эта полная женщина в розовой куртке с поднятым воротником. Проголосовала, груз с плеч, и стала выглядеть стройнее.

Странно. Отчего мне так показалось? Нос в воротник, плечи опущены — никакой стройности. У нее был рюкзак на плече. Точно! Зашла с болотным рюкзаком, вышла без него. Разволновалась, растяпа!

Я желаю помочь женщине и останавливаю ее:

— Извините, вы рюкзак в автобусе забыли.

— Нет. Не было рюкзака. — Женщина мотает головой и пытается уйти.

— У вас был рюкзак, — настаиваю я.

— Обознались. Рюкзак не мой.

Меня напрягает ее упорство:

— Вы определитесь: «не мой» или «не было»?

Женщина озирается по сторонам. Ее бегающе зрачки фиксируются на темной вазовской «девятке». Машина стоит в отдалении, но женщина смотрит именно туда.

— Думаете, в машине забыли? — Я пытаюсь объяснить ее растерянность.

— Да, — соглашается она.

Мне становится дурно. Я настаиваю:

— Вы зашли в автобус с рюкзаком. Вернитесь, посмотрите.

После этих слов женщина шарахается от автобуса:

— Нет. То не мой рюкзак. Ихний.

Я вцепляюсь в нее. Она приехала на машине. Почему? Здесь голосуют местные. Я спрашиваю громко, чтобы услышали жильцы:

— Вы из какого дома?

Местные оборачиваются, на лицах недоумение, никто не вступается за женщину в розовой курточке. Я помню, как ее плечо оттягивал рюкзак. Избавившись от тяжелой ноши, она показалась мне стройнее. Женщина смотрит то на автобус, то на «девятку». Водитель «девятки» опускает стекло.

Женщина истерит:

— Видчепися! Немае у мене ниякого баула!

В моей голове боль, из носа кровь — вывод однозначен.

— Ты врешь! Михалыч, она подкинула в автобус рюкзак.

Михалыч соображает быстро. Он заскакивает в автобус и вскоре слышен его крик:

— Всем выйти! Заберите ящик!

Толпа шарахается. Из автобуса высыпают люди. Последней спускается хрупкая девушка. Она прижимает к груди прозрачный куб с бюллетенями, запертый на замочек. Спотыкается, падает, но не выпускает ящик.

В двери автобуса показывается Михалыч с рюкзаком болотного цвета. Упавшая девушка перегораживает ему путь. Бледное лицо Михалыча перекошено от тревоги. Выбросить опасную ношу не решается, люди не успели разбежаться. Михалыч спешит к другому выходу.