Контуженый
Шрифт:
Я вспоминаю про записку на фотографии с подписью «З».
— Где Злата?
Он молчит.
— Это она тебя послала?
Убийца трясется. То ли отрицает, то ли подтверждает. Последний булькающий хрип, и его рука, сжимающая горло, опадает. Кровь больше не выходит с толчками сердца — оно остановилось. Незнакомец мертв. А я в тупике, как этот паровоз.
Час-другой прихожу в себя. Мысли путаются. Надо что-то делать. Оставить тело как есть и уйти? Сюда никто не заглянет. Разве что в следующем году на день железнодорожника захотят подкрасить. А как поступить с пистолетом?
Осматриваю тело убийцы. Он без документов, но при деньгах. Сумма не маленькая, почти сто тысяч. На пальцах наколка четыре буквы, если прочитать, получится ПУЛЯ. От пули он и погиб — накаркал.
Но пуля, пробившая его шею, выпущена из пистолета моей рукой. Непреднамеренное убийство? Самооборона? Оправдаться будет сложно. Лучше, чтобы пуля и пистолет исчезли. А в идеале и тело.
Паровоз стоит в тупике, а мимо проходят поезда. Во сколько раз поезд тяжелее пули?
Я сую пистолет в карман и вытаскиваю труп на железнодорожные пути. Мне здесь всё знакомо. Прислоняю тело к трансформаторной коробке между главными путями. Прячусь от видеорегистратора локомотива. Слушаю приближающийся грохот. Удар воздушной волной — пора! Я толкаю мертвого убийцу под товарняк между вагонами.
Многотонный состав не замечает препятствия, движется дальше, перемалывая тело. Огнестрельное ранение теперь не найдут.
34
Я разбит, опустошен, словно сам попал под поезд.
Возвращаюсь домой под утро. В кармане пистолет, одежда в крови, только руки ополоснул в луже. Сейчас с ночной смены придет мать. Успею ли отмыться? Она, как каждая мама, ничего не упустит. Последуют вопросы, соврать я не смогу. Зачем ее тревожить.
Плечи разворачиваются, ноги ведут в соседний дом к Маше. Она приоткрывает дверь, комкая на груди ночнушку. Глаза округляются, брови ползут вверх и дверь распахивается.
— Ничего не спрашивай, — прошу я и следую в ванну.
Горячий душ остужает голову, пенные потоки очищают тело. С особым усердием драю руки — порох и кровь атрибуты войны, а не мирной жизни.
За мокрой шторкой силуэт Маши. Она оставляет чистое полотенце и забирает брошенную одежду.
Я тщательно вытираюсь. Смотрю на руки — чистые. Одеть нечего, выхожу обмотанный полотенцем.
В стиралке на кухне крутится моя одежда. Рядом Маша в халате что-то готовит на плите, но аппетит у меня напрочь отсутствует.
Я падаю в постель. Маша с распущенными волосами садится на край кровати, заглядывает в глаза.
— Теперь расскажешь?
— Меня хотели убить.
— Кто?
Я морщусь от ужасных воспоминаний. Больная голова отказывается верить, что Злата подослала бандита— убийцу.
Маша протягивает таблетки:
— Нашла у тебя в кармане.
Я сразу вспоминаю о пистолете. Тревога так ясно читается на моем лице, что Маша спешит ответить:
— Вытерла водкой. Ты напиши заявление, что нашел пистолет на улице и идешь сдавать.
Умная, заботливая и предусмотрительная. Вот она какая Маша.
От ее слов становится спокойнее.— Тогда надо уничтожить водку. Неси.
— Вот еще! — Маша приносит стакан воды и требует: — Пей таблетку и спать!
Мне нравится ее возмущение. Так хлопочут о самых близких. Я выпиваю лекарство и проваливаюсь в сон. На этот раз без жутких видений. Наоборот, мне снится приятное, волнующее и зовущее.
Просыпаюсь. Маша сидит рядом, словно не уходила. Но это не так, она в верхней одежде и взгляд другой, не сочувствующий, а осуждающий. Я всё еще под властью сладкого сна и тяну к девушке руки. Она их сбрасывает.
В ее голосе обида:
— Что у тебя в голове?
— Мозги всмятку, — пытаюсь шутить я.
— О ком ты сейчас думаешь?
— О тебе.
— А во сне звал Злату.
Я смущаюсь. Так вот кто являлся мне в сладких грезах. Вчера я шел к ней на свидание, а попал к убийце, но все равно меня тянет к опасной ускользающей красоте.
Маша это чувствует. Она встает. Спиной ко мне, голова вбок, голос в сторону:
— Была бы Злата здесь, ты бы ко мне не пришел.
— Нет, что ты! — Это первая громкая реакция на упрек. А вторая тихая: — Я не знаю.
Склоняю голову. Попытка оправдаться получается так себе. И я добавляю:
— Видела фотокарточку от Златы? Она назначила встречу, я пришел, а меня хотели убить.
— И чем закончилось?
— Лучше тебе не знать.
— Там была Злата?
— Нет.
— Так поговори с ней!
— Как?! — воплю я. — Я спрашивал ее мать.
— Так это ты напугал Анну Николаевну беременностью Златы.
— Я думал, она в курсе.
— В курсе чего? Не было никакой беременности.
— Это правда?
— Она бы рассказала лучшей подруге.
— Подруги часто становится соперницами.
Маша поворачивается и наигранно улыбается:
— Из-за кого? Из-за тебя, что ли, Контуженый?
— Ты точно знаешь, что Злата не беременна? — требую я.
— Да! — резко отвечает Маша.
Я смущен. Чех выдумал разговор с сестрой? Трогаю свой нос — капелька крови. Да и в голове нехорошо. В отличие от Маши Чех написал правду.
— Не ври, — прошу я.
Маша гнет свою линию:
— Ты говорил про аборт. Я тут разведала. В нашем городе аборты делают в одном месте. И там Златы Солнцевой не было!
— Тебе не сказали. Тайна пациента.
— Я тебя умоляю.
— Она могла обратиться в другом городе.
— А могла и нет.
— Давай, не будем гадать.
— А ты чего бы хотел? Беременность или аборт?
— Правду!
— Все-таки хочешь ее. — Маша опять отворачивается и говорит в стену. — Я сходила в школу к Павлу Петровичу. Злата работает проводницей на фирменном поезде «Таврия». Рейс Москва — Симферополь.
Я вскакиваю. Теперь у меня зверский аппетит.
— Накормишь?
Она качает головой:
— Ищи Злату. Я не хочу ждать на запасном пути. — Она бросает на кровать мою одежду: — Я погладила. Уходи, Контуженый.
— Спасибо, — выдавливаю я и торопливо одеваюсь.
Уже в прихожей Маша указывает на черный пакет: