Копье Пустыни

– Осторожнее, Ахман, – предостерег Аббан. – Не вынуждай людей меняться слишком быстро, иначе многие отвергнут перемены.

Джардир кивнул, прекрасно понимая, что Аббан прав.

– На обратном пути в Дар Эверама держись рядом с Лишей под предлогом обучения нашему языку, – велел он. – Она сама об этом попросила. Мне не подобает слишком усердно ухаживать за ней, но тебя землепашцы примут благосклонно.

– Уж всяко лучше, чем даль’шарумы, – пробормотал Аббан.

Джардир кивнул:

– Я хочу знать о ней все. Какие блюда она предпочитает, какие запахи ей нравятся. Все!

– Разумеется. Ты можешь на меня положиться.

Пока даль’шарумы снимали лагерь, Аббан, хромая, подошел к фургону, в котором ехала Лиша с родителями. Аббан с удивлением обнаружил, что женщина сама правит лошадьми – не держит прислуги и не чурается работы. Он еще больше зауважал ее.

– Можно с тобой, госпожа? – поклонился он. – Мой господин велел научить тебя нашему языку, как ты просила.

Лиша улыбнулась:

– Конечно, Аббан. Рожер может ехать на лошади.

Рожер, сидевший рядом с ней на козлах, скривился и застонал.

Аббан низко поклонился, опираясь на костыль. Дама’тинг оказалась права: нога не зажила до конца и подводила его в самое неподходящее время.

– Если хочешь, сын Джессума, можешь сесть на моего верблюда, – предложил он, указав на привязанное животное. Рожер с сомнением посмотрел на верблюда, но увидел мягкое сиденье под пологом – просторное и богато украшенное. Его глаза блеснули.

– Верблюд очень смирный и будет идти за другими животными без понуканий, – добавил Аббан.

– Ну, если ты так настаиваешь…

– Ты окажешь мне великую честь.

Рожер схватил скрипку, кувырком соскочил с телеги и подбежал к верблюду. Аббан, конечно, солгал: верблюд был, мягко говоря, злонравным. Но едва он плюнул в Рожера, как тот поднял скрипку и с легкостью успокоил животное, словно алагай. Ахману дорога Лиша, но и Рожер – бесценное сокровище.

– Аббан, можно тебя спросить? – Лиша прервала его размышления.

– Конечно, госпожа.

– Ты ходишь с тростью с рождения?

Аббан был неподдельно удивлен ее дерзостью. Соотечественники либо высмеивали, либо не замечали его немощь. Никому не приходило в голову интересоваться у хаффита деталями.

– Нет, я родился здоровым. Я повредил ногу во время Ханну Паш.

– Ханну Паш?

Аббан улыбнулся:

– Вот с этого и начнем твое обучение. – Он забрался на козлы и сел рядом с ней. – На вашем языке это означает «жизненный путь». Всех красийских мальчиков в юном возрасте забирают у матерей и отводят в шарадж… учебную казарму племени, чтобы узнать, какую долю им назначил Эверам – шарума, дама или хаффита.

Он постучал костылем по искалеченной ноге.

– Это было неизбежно. Я с первого дня знал, что не гожусь в воины. Я родился хаффитом, и… тяготы Ханну Паш это подтвердили.

– Чепуха, – возмутилась Лиша.

Аббан пожал плечами:

– Ахман тоже так думал.

– Неужели? – удивилась она. – А по его обращению с тобой и не скажешь.

Аббан кивнул:

– Пожалуйста, прости его за это, госпожа. Нас с господином забрали на Ханну Паш в один день, и он не раз противился воле Эверама, таща меня через Каджи’шарадж на собственной спине. Он давал мне шанс за шансом, а я подводил его в каждом испытании.

– Это были справедливые испытания? – спросила Лиша.

Аббан рассмеялся:

– На Ала нет справедливости, госпожа, а в жизни воина – и того меньше. Ты или слаб, или силен. Либо кровожаден, либо набожен. Смел или труслив. Ханну Паш открывает в мальчике мужчину, и в моем случае ошибки не было. В глубине души я не шарум.

– Тебе нечего стыдиться.

– Верно, и я не стыжусь, – улыбнулся Аббан. – Ахман высоко меня ценит, но ему… не подобает прилюдно быть добрым ко мне.

– Это всегда подобает, – возразила Лиша.

– Жизнь в пустыне сурова, госпожа, и мой народ тоже стал суровым. Умоляю, не суди нас, пока не узнаешь как следует.

– За тем и еду. А пока позволь мне тебя осмотреть. Возможно, я смогу подлечить твою ногу.

Аббан живо представил, как на глазах у Ахмана спускает перед Лишей свои шелковые штаны. После этого его жизнь не будет стоить и мешка с песком.

Купец отмахнулся.

– Я хаффит, госпожа, и не достоин твоих забот.

– Ты такой же человек, как и все! И если ты хочешь оставаться при мне, то я не потерплю утверждений обратного.

Аббан поклонился.

– Когда-то я знавал землепашца, который считал так же, – небрежно заметил он.

– Неужели? Как его звали?

– Арлен, сын Джефа, из клана Тюков из Тиббетс-Брука, – ответил Аббан и заметил, что глаза Лиши вспыхнули узнаванием, хотя лицо осталось бесстрастным.

– Тиббетс-Брук находится далеко отсюда, в герцогстве Милн, – сказала она. – Мне не доводилось встречать жителей тех краев. Расскажи о нем.

– У нас его называли Пар’чином, «храбрым чужаком». Он чувствовал себя как дома и на базаре, и в Лабиринте шарумов. Увы, он уехал из нашего города много лет назад и не вернулся.

– Возможно, вы еще встретитесь.

Аббан пожал плечами:

– Инэвера. Если это угодно Эвераму, я буду рад повидать старого друга и убедиться в его благоденствии.

Они ехали вместе до самого вечера и говорили о чем угодно, только не о Пар’чине. Упорное молчание Лиши поведало Аббану о многом.

Фургон замедлял движение отряда. На закате даль’шарумы не могли пустить коней вскачь, а значит, становились уязвимыми для демонов. Ахман приказал остановиться и разбить лагерь. Аббан ставил шатер, когда Ахман его вызвал.

– Как прошел первый день? – спросил он.

– Лиша схватывает на лету, – ответил Аббан. – Я начал учить ее простым фразам, но она за несколько минут разобралась в грамматике. Когда доберемся до Дара Эверама, она сможет знакомиться и обсуждать погоду, а к зиме будет говорить бегло.

– Эверам желает, чтобы она выучила наш язык, – кивнул Ахман.

Аббан пожал плечами.

– Что еще ты узнал?

– Она любит яблоки, – улыбнулся Аббан.

– Яблоки? – озадаченно переспросил Ахман.