Копи царя Соломона. Приключения Аллана Квотермейна. Бенита (сборник)
Шрифт:
Как только мы очутились на берегу, несколько слуг подхватили нашу поклажу и отправились с ней на великолепное крыльцо, а наш проводник всеми способами старался объяснить нам, что наши вещи останутся целы и невредимы. Затем он повернул вправо и повел нас к маленькому дому, как я после узнал, представлявшему собой гостиницу. В нашей комнате деревянный стол уже был уставлен яствами, приготовленными для нас. Старик пригласил нас сесть, и мы, не ожидая повторного приглашения, набросились на трапезу. На деревянных блюдах лежало холодное козье мясо, обернутое в неизвестные нам листья, придававшие ему восхитительный вкус; зелень, вроде латука, коричневый хлеб. Красное вино в роговых чашах, с нежным вкусом, напоминало бургундское.
Через двадцать минут мы встали из-за стола, чувствуя себя совсем другими людьми. После всего пережитого мы нуждались в двух вещах: в пище и отдыхе, и первую мы уже получили. Две прекрасные девушки, одетые точно так же, как спасенная нами девушка, стояли около нас, пока мы ели. Я узнал позднее,
Тога, или кафа, как ее называют здесь, могла быть различного цвета: от белого до темно-коричневого, согласно общественному положению, и вышита по краю. Мужские тоги различались лишь цветом и материалом. Но национальное украшение — золотой обруч на правой руке, около локтя, и на левой ноге, ниже колена, — носили и мужчины, и женщины. Высокопоставленные люди надевали золотой обруч на шею, и я заметил такой обруч на шее нашего почтенного проводника.
Как только мы поели, почтенный старик, стоявший рядом и беспокойно поглядывавший на наши ружья, низко поклонился капитану Гуду, которого принял за предводителя отряда благодаря его блестящей форме, и повел нас к большому крыльцу. Здесь мы остановились полюбоваться двумя колоссальными львами, изваянными из черного мрамора, в конце широкой балюстрады. Эти львы были великолепно сделаны самим Радемесом, судя по его работам, одним из величайших скульпторов в мире. С чувством удивления и восхищения мы поднимались по лестнице, этому прекрасному произведению человеческого гения, которым, несомненно, будут любоваться и через тысячи лет! Даже Умслопогас, считавший недостойным чему-нибудь удивляться, был поражен и спросил, кто выстроил мост — люди или дьявол, поскольку любил все приписывать сверхъестественной силе. Только легкомысленный француз ничего не понимал в суровой красоте лестницы. Единственное, что он сказал: «Все это очень красиво, но печально!» — и добавил, что ему больше пришлась бы по душе золоченая лестница.
Мы прошли первый ярус в сто двадцать ступеней и ступили на площадку, соединявшую его со вторым, где залюбовались великолепным видом на страну, окаймленную горами и голубыми водами озера. Пройдя лестницу, мы очутились на открытой площадке с тремя выходами. Два из них вели в узкие галереи, выбитые в скале, которые опоясывали дворец до главных ворот города, вылитых из бронзы. Если запереть эти выходы, дворец станет совершенно недоступным неприятелю. Но проводник подвел нас через десять черных мраморных ступеней к массивной третьей двери, сделанной из прочного дерева и защищенной бронзовой решеткой. Как только мы приблизились, дверь широко распахнулась. Нас встретил часовой, вооруженный копьем и мечом. Грудь его защищали искусно выделанная кожа бегемота и круглый щит из той же кожи. Наше внимание особенно привлек его меч — такой же, как и полученный мистером Макензи от неизвестного путешественника. Значит, незнакомец говорил правду! Проводник произнес пароль, и воин опустил свое копье, которое зазвенело, ударившись о пол. Мы прошли во двор дворца, представлявший собой четырехугольник, засаженный кустарником и цветами неизвестных нам видов. Садик пересекала широкая аллея, окаймленная большими раковинами, принесенными сюда с озера. По аллее мы дошли до арки с плотным занавесом, заменявшим двери, и как вкопанные остановились в тронном зале дворца, потрясенные грандиозным зрелищем.
В огромном зале с великолепным дугообразным сводом из резного дерева на расстоянии двадцати футов от стены высились стройные колонны из черного мрамора. В конце зала, поддерживаемого этими колоннами, находилась мраморная группа, выполненная королем Радемесом в память о сооружении крыльца.
Красота скульптур поражала взор. На черном мраморе цоколя выделялась великолепно изваянная фигура из белого мрамора, представлявшая молодого человека с благородным лицом, спящего на ложе. Одна рука его бессильно опустилась на край, а на другой покоилась голова, наполовину закрытая локонами. Склонившись над ним и положив руку на его лоб, стояла закутанная фигура женщины с лицом поразительной красоты. Я не в силах описать спокойное величие лица с нежной, ангельской улыбкой. В этой улыбке все: могущество, любовь и божественная красота! Глаза женщины устремлены на спящего юношу. Наиболее удалось скульптору усталое и измученное лицо спящего, на котором запечатлелся внезапный подъем творческого духа. Мы видим, как вдохновение проникает в темноту человеческой души и озаряет ее новым светом, подобно лучу рассвета, разбивающему мрак ночи! Это дивное создание рук человеческих, и только гений мог создать что-то подобное. Между колоннами стоят другие мраморные группы, изображающие различные аллегории, и бюсты великих людей работы того же Радемеса, но ни одна из них, по нашему мнению, не может сравниться с вышеописанной группой.
В центре зала лежал священный камень, на котором монархи после церемоний коронования клянутся соблюдать интересы страны, ее традиции, законы и обычаи. Этот камень был испещрен неизвестными знаками, что, по мнению сэра Генри,
служило доказательством его существования в глубокой древности.По легенде, этот камень упал с солнца, и, когда будет раздроблен на куски, тогда чужеземный король будет править всей страной. Однако камень выглядел очень прочным, и династия имела шансы процветать еще долгие годы.
В конце зала, на богатых коврах, возвышались два золотых, богато украшенных трона. Над каждым креслом виднелась эмблема солнца, посылающего свои лучи по всем направлениям. Подножьями тронов служили спящие львы с большими топазами вместо глаз. Свет проникал внутрь через узкие отверстия наверху, напоминающие бойницы, но без стекол, неизвестных в этих краях.
У нас не было времени хорошенько рассмотреть зал, потому что мы заметили большое количество людей, собравшихся перед пустыми тронами. Судя по достоинству их осанки, местная знать, облаченная в белые, богато расшитые туники, с разноцветной каймой, с украшенными золотом мечами в руках, сидела на деревянных креслах справа и слева от тронов. Позади каждого из них сгрудились слуги и преданные люди.
Слева от тронов восседала маленькая группа людей — шесть человек, которые заметно отличались от присутствующих. На них была длинная белая одежда с изображением солнца, перевязанная у пояса чем-то вроде золотой цепи, с длинными овальными подвесами из золота в виде рыбьей чешуи, так что при каждом движении они звенели и блестели. Эти люди находились в почтенном возрасте, имели суровый и внушительный вид и длинные бороды.
Среди них выделялся старик лет восьмидесяти — с суровыми чертами лица, высокий, с белоснежной бородой до пояса; его серые глаза смотрели холодным, пронизывающим взглядом. Головы других были непокрыты, а у старца на голове красовалась вышитая золотом шапочка, указывавшая, что обладатель ее — персона особой важности. Позднее мы узнали, что это был Эгон, верховный жрец страны. Когда мы подошли ближе, все люди, включая жрецов, встали и весьма учтиво поклонились нам, приложив два пальца к губам, в знак приветствия. Из-за колонн вышли слуги и принесли кресла, установив их пред тронами. Мы сели втроем, а Умслопогас и Альфонс встали позади нас. Едва мы успели сесть, как раздались звуки труб, справа от трона появился глашатай и что-то громко объявил, причем трижды произнес слово «Нилепта». Другой глашатай повторил речь возле левого трона, три раза упомянув «Зорайю».
Вооруженные люди встали по обеим сторонам тронов и опустили свои копья, зазвенев ими по мраморному полу. Снова заговорили трубы, и с разных сторон появились две королевы в сопровождении шести дам. Присутствующие поднялись, приветствуя их.
Я видал на своем веку красивых женщин и более не прихожу в восторг от прекрасного лица, но красота сестер-королев превосходит всякое описание! Обе были молоды — около 25 лет; высоки и изящно сложены. Но на этом сходство их заканчивалось. Нилепта была женщиной ослепительной красоты, ее правая рука и часть груди, согласно обычаю, были обнажены и сияли белизной из-под складок белой, расшитой золотом тоги. Ее лицо, раз увидев, трудно забыть. Волосы золотистого цвета, собранные небольшими локонами вокруг головы, осеняли чистый, как слоновая кость, лоб, в глубоких серых глазах таились нежность и царственное величие. Все ее лицо поражало прелестью и красотой очертаний. Легкая усмешка приютилась в уголках ее губ, подобно серебристой капле росы на бутоне розы. Из драгоценностей ее украшали золотые обручи в виде змейки на шее, руке и ноге. Ее тога из снежно-белого полотна была богато расшита золотом и эмблемой солнца.
Красота другой королевы носила несколько мрачный оттенок. Волосы Зорайи, волнистые, как у Нилепты, были иссиня-черного цвета и спадали локонами на плечи. Спокойное и холодное лицо оливкового цвета, с большими темными глазами, жестко очерченным ртом, говорило о затаенной страстности и заставило меня подумать о том, как оно изменится, когда страсть вырвется наружу. При виде Зорайи мне припомнились глубокие воды моря, которое в ясные дни ничем не проявляет своей могучей силы, и только в сонном рокоте его слышится затаенный дух бури. Фигура Зорайи, несколько полнее, чем у Нилепты, была также прекрасна. Одеты обе были совершенно одинаково.
Королевы, сама воплощенная царственность, уселись на своих тронах при глубоком молчании всего двора. Эта царственность сказывалась в их формах, грации, достоинстве, даже в варварской пышности окружающей их обстановки. Хотя они и не нуждались в воинах и золоте, чтобы утвердить свою власть и подчинить своей воле людей: достаточно было одного взгляда блестящих глаз, одной улыбки прекрасных уст, чтобы заставить подданных идти на смерть ради них!
Но королевы были прежде всего женщинами и потому не чужды любопытству. Проходя к своим тронам, они бросили быстрый взгляд на нас. Их глаза скользнули по мне, не найдя ничего интересного в незначительном седом старике. С явным удивлением перевели они свой взор на мощную фигуру Умслопогаса, поднявшего топор в знак приветствия, затем пристально вгляделись в капитана Гуда, привлеченные великолепием его мундира, и наконец остановились на лице сэра Генри. Солнечные лучи играли на его светлых волосах и бороде и выставляли в выгодном свете мужественные линии его фигуры. Подняв глаза, он встретил взгляд прелестной Нилепты, и кровь прилила к нежной коже королевы, ее лицо заалело, как лепестки розы, вспыхнули даже грудь, рука и лебединая шея. Сэр Генри тоже покраснел.