Копи Царя Соломона. Сценарий романа

– Если у тебя в земле покоится близкий, еврей, – говорит он.

– Знай, мы его и польем и посушим, ой-вей, – говорит он.

– Сам придумал, – говорит он.

– ШАЛОМ! – снова говорит толстячок радостно.

Он его суетливых движений жир бежит по лицу волнами. Атлетичный, божественно сложенный Иеремия снова морщится. Натан бросает на коллегу предостерегающий взгляд.

– Не могли бы вы помочь? – говорит он.

– Мой друг, который не говорит по-русски, – говорит он…

–… ищет могилу деда, который погиб в Холокост, – говорит он.

– Но могила где-то в провинции, под селом Ларга… – говорит он.

– А Ларг у вас тут аж три, – говорит он.

– Под какой именно находится захоронение еврейских жертв геноцида? – говорит он.

– Секундочку, – говорит толстячок.

Выражение лица у него становится приторно-скорбным. Видно что ему глубоко по фигу жертвы геноцида, просто работа у человека такая. Отворачивается, отходит на метров десять, приподымает камень с чьей-то могилы, вынимает оттуда планшет в целлофане, разворачивает, еще кулек, еще… ( похож на мою бабушку, которая ищет спрятанные на похороны 200 долларов чтобы в 10—й раз отдать их правнукам на коляски и кроватки, но бабушке-то хоть было 85, Царствие ей небесное, и искала она не всякую херню, а Деньги – прим. В. Л.Шепчет»… гребанные гои… гомосеки фашистски… дело враче… рядочному еврею и пожить негд….».

Иеремия брезгливо – и даже с ненавистью – роняет:

– И вот чтобы такие говноеды, которые не удосужились язык родной выучить… – говорит он.

–… чтобы такие уроды могли холить и лелеять свой жир на сраных гойских территориях… – говорит он.

–… мы и проливаем кровь в ночных рейдах, – говорит он.

Толстячок возвращается, предварительно проделав всю процедуру наоборот – он заворачивает бумажки в кульки и пакеты (их штук 10, не меньше), а потом кладет под камень.

– ШАЛОМ! – говорит он, снова подойдя.

Иеремия шумно выдыхает. Натан очень вежливо – прямо вежливое выражение лица – ждет.

– Значит, это север, – говорит толстячок, и тычет пальцем в карту.

Показаны все трое, склонившиеся над картой.

– Там в 42—44—м в общей сложности сто тысяч человек расстреляли, – говорит толстячок.

– Треть от общего числа… – говорит он.

Ведет пальцем по карте.

–… Вчера тоже спрашивали, – говорит он.

Молчание, только шумы природы – белки, сороки, капли после дождя…

– Угу.. – говорит Натан, метнув взгляд в Иеремию.

– Жертв было много… – вздыхает он.

– Конечно, люди едут… – говорит он.

– Да, пора давно уже на маршрут наших людей поставить, – говорит толстячок с внезапно прорезавшейся в лице ненавистью.

– А то девушка приехала… израильтянка, а проводником взяла гоя, – лицо у него буквально дрожит от ненависти.

– Еще и антисемита…. гомосека мля, – говорит он.

– Неужели, – подчеркнуто безразлично говорит Натан.

– Да чмо мля местное одно… пещерный мля антисемит… писака гребанный, – зло, в диссонанс со своей внешностью голубя, обгадившегося от любви к миру, продолжает нести толстячок.

–… Лоринков мля, – говорит он.

– Непорядок, – кивает Натан.

Толстяк ведет палец, и мы видим, что за ним остается жирный толстый след. Крупно – недоуменное лицо Натана. Крупно – лицо Иеремии, полное отвращения. Крупно – пакет из-под пончиков, смятый, на чьей-то могиле, еще пару пакетов, с символикой «Макдональдса».

Крупно – жирное масляная полоса на карте, подведенная к населенному пункту. Название крупно. Буквы

«L A R G A»

На название падает красная капля, расползается… Темный фон.

Выход с кладбища. Натан и Иеремия не спеша идут к машине. Показана старинная могила, в щель под плитой видно лицо толстяка, забитого, как мы можем предполагать, до смерти. Даже после ухода в мир иной он выглядит говно-говном, зритель не чувствует жалости.

Снова общий план кладбища, две фигурки.

– Натан, может, прикрытие какое придумаем? – говорит Иеремия, резко остановившись.

– С чего это ты? – говорит удивленно Натан.

– Мы же секретные агенты… – говорит Иеремия.

– Ты сам учил… – говорит он.

Натан улыбается. У него вид Филиппа Македонского, который увидел, что старшенький, Санёк, все же объездил Буцефала… Темнота, шум, плита сдвинута в сторону. Агенты стоят у трупа толстячка в старинном саркофаге. Иеремия, обмотав руку кульком, разрывает зубами пакетик с кетчупом, зачерпывая из него пальцем в кульке, выводит на лбу

«Murder of Jesus»

Подумав, правит «u» на «a». Получается с ошибкой. Натан одобрительно кивает.

Потом – та же самая процедура, но уже с горчицей. На плите, надвинутой на могилу, нарисована звезда Давида, пронзенная стрелой. Из-за того, что горчица ярко-желтая, рисунок получается очень аутентичным.

Снова агенты на выход с кладбища. Они же в салоне авто.

– Хорошо я придумал? – спрашивает Иеремия.

– Хорошо, – искренне говорит.

– Молдаване еще и репарации заплатят, – говорит он.

Машина отъезжает.

На кладбище воцаряется прежняя идиллия.

Показана белка. Она прискакала к надгробию и роется в пакете из-под пончиков. Камера взмывает вверх. Белка – оранжевое пятнышко на зеленом фоне.

***

Утро, синее небо, белые облака, виден след самолета.

Мы видим голубя, который топчется на какой-то каменной площадке, курлычет… Камера отъезжает, это памятник величайшему государю Молдавии, Штефану Великому – символический центр Кишинева, – который держит в одной руке крест, другую положил на меч на боку. Господарь похож на эксгибициониста, застигнутого врасплох, и который инстинктивно пытается прикрыть срам одной рукой, продолжая его другой. Голубь издалека кажется короной из перьев. Камера опускается по господарю вниз, и останавливается на букете цветов у подножия. Резкий разворот.

У памятника стоят Наталья и Лоринков. Лица очень серьезные, вытянутые. Мы бы даже могли предположить, что это именно они принесли цветы, хотя это, конечно, полный абсурд. Лоринков одет в черное полупальто, на нем цветная рубашка, делающая его неуловимо похожим на арабского студента, который приехал в Кишинев учиться на доктора и прятаться от Интерпола, который объявил его в розыск за сестру-шахидку и обезглавленного израильтянина. В противоположность ему Наталья одета очень по-европейски, что само по себе в Кишиневе выглядит как вызов. Но у нее лицо человека, который решил для себя какую-то проблему, и теперь спокоен. Она глядит на Лоринкова доверчиво.