Корделия

— Ох, Стивен, не спрашивайте.

— Корделия.

— Да?

— Я с ума по вас схожу. Если бы вы знали, как я измучен… и голоден.

Она подняла глаза и ничего не ответила. Он нежно обнял ее, привлек к себе и посмотрел ей в глаза.

— Корделия.

— Да?

— Вы меня любите, правда?

— Я…

— Отвечайте!

Он поцеловал ее — сначала робко, а затем более уверенно. Чайные розы в ее руках смялись и упали на землю, прямо в струйку воды из оранжереи. Корделия сделала шаг назад и наступила на одну розу — прекрасные лепестки смешались с грязью. Стивен бережно взял в ладони ее лицо и стал покрывать поцелуями глаза, щеки, губы…

Вначале она пассивно принимала его ласки, но вскоре обвила его шею руками и всем телом прижалась к нему.

Стивен отворил дверь оранжереи, и они вошли внутрь. Там он усадил ее на деревянную скамью, опустился перед ней на колени и отер ей слезы.

— Не плачь. Ни о чем не беспокойся, моя любимая.

— Я не плачу. Отпустите, пожалуйста, мне нужно прийти в себя.

— Не могу — теперь, когда я только-только обрел тебя.

Они долго сидели, не шевелясь. Кругом пахло виноградом, гелиотропами и сырой землей.

Корделия блестящими глазами посмотрела на Стивена и засмеялась.

— Простите. Вам не следовало заставать меня врасплох.

— Неужели вы думали навсегда от меня отделаться?

— Я так далеко не загадывала.

— Вы сюда частенько наведываетесь?

— Почти каждый вечер — в хорошую погоду.

— Каким же я был болваном! Караулил за воротами… Корделия, мы могли бы встречаться здесь!

— О нет.

— Почему?

— Прежде всего, нас могут увидеть.

— Только не в темноте. Вы можете незаметно убегать сюда?

— Когда Брука нет дома.

— Пусть будет так… Но мы можем встречаться и в других местах — если вы обещаете больше не избегать меня. Что-нибудь придумаем.

— Имейте мужество оставить меня в покое!

— Если в этом и состоит мужество, предпочитаю обходиться без него. Ну почему вы все время сердитесь? Скажите: вот прямо сейчас — разве вы не чувствуете себя счастливой? Ответьте честно!

Счастливой? Этого она не знала. Корделия была совершенно выбита из колеи; сердце, как барабан, бухало в груди.

— Ну, так я скажу о себе. Я счастлив. На всех Британских островах нет никого счастливее меня, потому что вы признались, что любите и уже не сможете от этого отречься. Воздвигайте любые преграды, возводите заборы — от этого вам никуда не деться!

— Я не возводила заборы, — возразила она. — Они уже существовали, когда мы познакомились.

— Значит, я сокрушу их. Клянусь всеми святыми! Он вновь прильнул к ее губам.

Наконец Корделии удалось высвободиться и, с трудом нащупывая путь в темноте, двинуться в сторону дома. Стивен догнал ее, схватил за руку и попросил прощения. Оно было получено. Они сели на выступ в каменной стене, посреди виноградных лоз, и завели тихий разговор. Корделия была рада возможности поговорить, хотя в глубине души и чувствовала, что навлекает на себя огромные неприятности. Опасно слишком долго оставаться здесь; к тому же на белом платье остаются следы. И она потеряла свой розовый букет.

Он отпустил ее не раньше, чем она назначила время и место следующего свидания.

Корделия на цыпочках подкралась по траве к той части дома, где была библиотека, и проникла внутрь через французское окно. Едва не налетев на стул, пробралась к выходу в освещенный холл. Там она подобрала юбки и направилась к лестнице, но услыхала, как из своего кабинета вышел мистер Фергюсон. Она затаила дыхание.

Наконец шаги стихли: он прошел в гостиную. Корделия осмелела и, тщетно пытаясь унять дрожь в руках, без приключений добралась до своей спальни.

* * *

Это было сумасшествием с ее стороны — пообещать ему встретиться еще раз. Но Корделия не могла ничего с собой поделать: она впервые в жизни любила! Все прошлые тревоги, угрызения совести и доводы рассудка набатом звучали в ее душе, но доносились словно издалека, заглушенные новыми, мятежными мыслями. "Брук, Маргарет, Дэн, дневник, врачи, скандальные слухи…"

На другой вечер, сидя у себя в спальне при одной горящей свече и следя за тем, как часовая стрелка неумолимо подбирается к одиннадцати, она отдавала себе отчет в том, что это свидание станет переломным в их отношениях. Сама она, не считала их безнравственными, однако — пробираться к чужому мужчине, тайком, ночью, в сад… Окружающие явно были бы на этот счет другого мнения.

Старинные часы — подарок ее отца — попытались боем возвестить урочное время, но все, на что они оказались способны, это высовывание языка да жалкое потрескивание.

Корделия встала, набросила поверх темного платья бархатный доломан и задула свечу. Потом открыла дверь — та еле скрипнула — и выглянула наружу. Дом был погружен во тьму, только под дверью спальни мистера Фергюсона светилась желтая полоска: очевидно, он читал в постели.

Корделия бесшумно спустилась в холл и прошла в библиотеку. Французское окно оказалось на запоре. Она встала на стул, чтобы отпереть — с легким скрежетом — верхнюю задвижку. Затем с минуту посидела на стуле, вслушиваясь в тишину. Ни звука.

Она закрыла за собой окно и вышла в сад. Стояла кромешная тьма. Теплый ночной ветерок ласково касался щек. Над самым домом нависли облака. Было слышно, как мошкара шелестит в листве. Корделия сделала несколько шагов по коротко подстриженному газону. Из-за кустов появилась мужская фигура. Стивен! Через секунду он уже держал ее в объятиях.

— Ты вся дрожишь, — прошептал он ей на ухо. — Тебе холодно, милая? Сейчас мы это исправим.

— Нет-нет, мне уже хорошо. Давай скорее отойдем подальше.

Они ощупью двинулись вдоль ограды. Сегодня не было нужды прятаться в оранжерее: влюбленные едва различали друг друга.

Они уселись на скамью под грушей.

Но в этот вечер что-то сдерживало Стивена, довлело над ним. За пять месяцев он научился понимать и Корделию, и самого себя. Плавание, в которое он пустился с легким сердцем, весело и беззаботно, неожиданно привело на мель. Только вчера он был вне себя от счастья и готов сокрушить любые преграды, а сегодня внутренние противоречия мешали ему в полной мере насладиться своей победой.

Они разговаривали шепотом; Корделия получала от этого разговора огромное удовольствие. Он поведал ей многое о себе, и она не замедлила последовать его примеру. Впервые за полтора года ей было кому доверить все, что переполняло ее сердце. Гордость не позволяла Корделии жаловаться — даже родным. Зато Стивену она рассказала все: о смерти Маргарет и связанной с этим тайне, о Фредерике Фергюсоне и особенностях жизни в Гроув-Холле. Иметь возможность выговориться — какое счастье!

Стивен заботливо поддерживал доломан у нее на плечах. Но ей и без того больше не было холодно. Они говорили, говорили без конца, делясь переживаниями, не замечая времени, не в силах остановиться.