Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 1

К обеду вышел и заспанный Герман, не забывший, однако, прихватить и миску друга. Вместе пошагали к кухне уже набитой тропой, торопясь в числе первых получить ещё не переболтанную похлёбку из концентратов хотя бы с несколькими волокнами тушёнки, - последним оставалась только мутная жижа непонятного цвета, вкуса и содержания. Чаще всего им везло, хотя многие караулили на площадке и выстраивались в очередь загодя. Помогали молодые ноги и реакция. И в этот раз они недолго стояли и ещё быстрее проглотили то, что им дали, вылизали ложки, привычно спрятав их за голенища сапог, и, поднявшись с каких-то ящиков, приспособленных под сиденья, снова пошли к баракам. Возвращаться в удушливые казармы не хотелось, не хотелось лезть на опостылевшие койки, дремать без сна и мыслей. Даже Герман замедлил ход, и этим воспользовался Вилли. Он обхватил друга за талию и увлёк к вошебойному конвейеру у стены, который во время обеда приостановил свою методичную и кропотливую работу, а теперь восстанавливал производительность с новыми силами и рвеньем.

– Давай, давай! – подталкивал он друга. – Что толку, если я выведу своих? Твои съедят нас обоих.

Он пристроился на какие-то кирпичи, прогретые солнцем и использованные, наверное, уже не одним затравленным лагерником, а рядом с ним, не возражая, умостился Герман, подложив под себя какой-то обрубок доски. Вилли принялся за уже знакомое дело, снова начав с нижней рубахи и снова найдя там нежеланных квартирантов. Герман во всём его копировал. Сначала работали молча, потом Герман стал что-то бормотать вполголоса, и Вилли различил счёт, но какой-то несуразный, переваливший уже за сотню.

– Что ты считаешь? – поинтересовался он. – Не может быть, чтобы ты набил уже столько.

Герман ухмыльнулся:

– А я их приплюсовал к сбитым самолётам.

Вилли захохотал, ненароком нарушив сосредоточенное молчание конвейера, смутился и негромко согласился:

– Правильно. Одна такая тварь вполне эквивалентна самолёту, и оружие у неё пострашнее пулемётов – тиф. Ты знаешь, что это такое?

– Ты, что ли, знаешь, просидев здесь всю войну? – гонористо возмутился Герман. – Я-то видел: и тифозные госпитали, и тифозные ямы с накиданными трупами, залитыми извёсткой, и тифозников, вернувшихся с того света с глазами, в которых одна пустота.

Ловко прищёлкнув ногтями пойманную вошь, он продолжал перебирать швы.

– Не у нас, - уточнил он. – В Люфтваффе всегда было чисто. У пехоты, да у русских пленных. В Польше видел наш госпиталь с оставленными тифозниками и надписью над входом «Внимание, тиф!». Думаю, русские не стали их выхаживать. Так что я знаю, а вот ты – вряд ли, - поддел он Вальтера.

Тот согласился:

– Да, я – только теоретически и не хочу знать на практике. – Объяснил свою позицию: - Обидно и позорно будет, если нас заедят вши, да ещё после войны, когда хочешь не хочешь, а надо начинать жизнь сначала.

Герман нехотя ответил:

– Придётся.

Когда покончили с одеждой, Вилли вопреки отговоркам и недовольству соседа настоял на чистке постелей. Скатав их вместе с матрацами в рулоны, пошли каждый со своим к выходу: впереди, естественно, строптивый и одновременно апатичный Герман. Хлопнула входная дверь барака, кто-то вошёл и предупредил: - Осторожно!

– Влипни в стену! – заорал Герман в ответ, очевидно, оживая от постельного прозябания и радуясь возможности хоть как-то подвигаться и разрушить гнусный ритм здешней жизни.

– Я же просил: осторожно! – повторил плохо видимый вошедший.

– А я же ска… а, это вы, Шварценберг? – узнал Герман. – Выселяем вшей. Надеюсь, на вас не успели переползти? Впрочем, и вши не любят чёрных мундиров: они на них хорошо видны, - начал он задираться. – Вы умеете их давить? Вы всё умеете давить…

– Не заговаривайтесь, вшивый ас Рихтгофена! – проскрежетал штурмбанфюрер сквозь стиснутые зубы, его сузившиеся глаза смотрели с ненавистью.

– Подумаешь, фюрер вшивого лагеря! – совсем распоясался Герман. – Смертельно не люблю, когда дорогу переходят чёрные кошки и эсэсовцы. Не вернуться ли нам обратно, Вилли? – ёрнически обратился он к Вальтеру и весело посмотрел на окаменевшего от неожиданности друга, приглашая и его присоединиться к опасной перепалке. Тот не поддался, для него это было бы слишком.

– Давай вперёд, - и он вытолкал Германа из барака. Потом, извиняясь, сказал Шварценбергу:

– Извините, господин штурмбанфюрер, нервы. У нас, молодых, они сдают раньше. – И тут же попытался замять неприятный инцидент, обратившись с отвлекающей просьбой:

– Не могли бы вы помочь мне привести себя в порядок? Стыдно ощущать себя неряхой в офицерской форме. Я был бы вам очень признателен.

Шварценберг расслабил мускулы лица, невидяще посмотрел на Вилли, потом, вернувшись в своё нормальное ровное состояние, слегка даже изобразил улыбку, ответил с чувством облегчения и благодарности за избавление от неприятной стычки.

– Да, мы не должны терять духа и вида ни при каких обстоятельствах. – И тут же добавил угрожающе: - Жалко, что не все это понимают. Очень жаль!

Он снова потемнел лицом, вспомнив о только что причинённой обиде, но опять быстро совладал с этим чувством и посоветовал:

– Обратитесь от моего имени к дежурному вещевого склада. Вы знаете, где это?

– Да, знаю.

– Он даст вам бритву, мыло, воду. Извините, я сюда по делу. Хайль!

– Спасибо, господин штурмбанфюрер. Ещё раз извините за Зайтца. Он просто сломался.

– Тем он и опасен, - не принял извинения Шварценберг. – До свиданья.

– До свиданья.

Весь потный от внутреннего напряжения Вилли вышел из барака, поискал глазами Германа, нашёл его спокойно сидящим на своём рулоне под окнами барака, подошёл к нему.

– Улаживал семейные ссоры? – неприязненно спросил Герман.

– А ты как думал? – ответил Вилли. – Я уже раз попробовал поссориться, ты видел. Больше не хочется.

Герман вздохнул:

– Если бы ты знал, как мне уже всё надоело!

Вилли посмотрел на него внимательно, отметил мелкие грязные морщинки у глаз, скорбно опущенные уголки губ, заострившиеся нос и скулы, свалявшиеся пряди волос, влажные на вид и свисавшие как попало. «Не нравишься ты мне, друг мой!» - подумал про себя, а вслух спросил бодро:

– Надеюсь, это не помешает нам как следует вычистить постели? Ну, что, принялись?

– Ох, как ты мне надоел! – тихо и обречённо согласился Герман. – Пристал как вошь!

– Вставай, вставай! – поторопил Вилли. – Я – не Шварценберг, меня не заведёшь. Работай. Ну!

– Эксплуататор! – Герман не мог не оставить за собой последнего слова.

– 3 –

С постелями управились быстро, уложили их, и Герман сразу улёгся, а Вилли отправился в вещсклад, представлявший собой небольшой оштукатуренный дом у ворот лагеря, стоявший так, что весь он был за пределами лагеря, а дверь выходила на лагерную территорию и с двух сторон имела зарешёченные окна.

Когда Вилли подошёл, дверь была открыта, а перед нею, опершись на неё, сидел на табурете оберштурмфюрер и безучастно наблюдал за жизнью в лагере и приближавшимся гауптштурмфюрером.