Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 1

– К сожалению, Марлен ещё больше, чем я, мальчишка, - начал он опять издалека. – Очень несдержанный. Боюсь, что узнав про мальчика, он и поведением своим, и словами, неосторожными замечаниями снова разбередит в нём душевную травму. И неоднократно за длинную дорогу. Мальчик станет снова замкнутым и напуганным. Нельзя ли Вите побыть для Марлена вашим сыном? – выговорил, наконец, то, к чему готовился. – Только в дороге. Малыш и не поймёт ничего в заговоре взрослых. Да и заснёт, наверное, скоро, намаялся уже достаточно, так что недолго вам придётся нести дополнительную родительскую нагрузку. И только для Марлена. Тот уж точно быстро заснёт.

Владимир с затаённой тревогой ждал наиглавнейшего для него во всей затее решения. И не ошибся в ней. Она ответила просто и серьёзно:

– Пусть будет так. Тем более что мальчик мне понравился.

Неясно было, то ли она смирилась с его настойчивостью и наглостью, то ли на самом деле прониклась жалостью к ним обоим, то ли согласна была на всё, лишь бы помогли сесть в поезд. Так или иначе, Владимир навязал ей свой план, возникший разом, как только они заговорили. Стало совсем легко. Он верил, что у них с Витей вообще всё уладится, и тот не будет помехой ему в деле.

– Я так вам благодарен, что вы даже и представить не можете, - искренне поблагодарил он временную мать Вити. – Не знаю, чем и расплатиться. Как мальчишке хочется запеть, запрыгать… - мгновение помолчав, тихо и неуверенно добавил, - …расцеловать вас… - и ещё помолчав и не дав ей ничего возразить, закончил, - …как сестру, за доброту вашу.

Она снова украсилась своими ямочками на лице и сияющими понимающими глазами, притворно возмутилась, так что оба поняли, что это именно притворство и именно в шутку, а всерьёз можно было бы сказать и совсем другое.

– Ну, вот ещё! Сестру из меня сделали! И потом: из благодарности – не разрешаю никому.

Потом добавила тоже тихо, задумчиво и серьёзно, так, как она умела, мгновенно переходя от мягкости и лёгкости к серьёзности и требовательности:

– Я рада нашей встрече. Хорошие вы ребятки. Буду вам хорошей мамой, если заберёмся в поезд.

Он заверил:

– Непременно заберёмся, даже по трупам. Ради нашей мамы мы на всё способны, - ликующе успокоил её.

Она снова приятно засмеялась его мальчишескому фанфаронству.

– Ладно, ладно. Посмотрим ещё, на что вы способны на деле, - пригрозила, - тогда и оценку дадим.

Таким образом, договор между ними был заключён, и осталось только его реализовать, чему помехой было опоздание поезда. Она забеспокоилась:

– Где же наши дети? – Исправилась с улыбкой: - То есть, мои?

Засмеялась, мгновенно утопив его в своих голубых или синих заговорщицких глазах.

– Однако, вы – отец, так побеспокойтесь тоже. Какая-то путаница у нас, - посетовала на их союз. – Вы – отец одного, я – мать обоих, ещё и ваша сестра, хотя вы – всего лишь дорожный знакомый, а дети, впервые увидевшие друг друга – родня. Я вам не жена, вы мне – не муж, а дети общие и разные.

Всё отметая, он заверил:

– В Минске разберёмся, кто кому есть, пока же побудем одной дружной семьёй?

– Ваш друг тоже назовётся нашим братом?

– Вряд ли. А дети наши, смотрите, вот они, всё там же. Смотрят бесплатный спектакль, похоже, подружились, им весело, и нет никаких проблем с родством.

Надо было найти Марлена.

Владимир виновато попросил:

– Можно мне ненадолго отлучиться, поискать друга, он должен быть в вокзале? Я быстро.

Она согласилась. Просто счастье, что встретился этот ангел женского рода да ещё в такой прекрасной плоти. Только попросила:

– Не задерживайтесь, пожалуйста. Скоро должен быть поезд.

– Нет, нет, что вы! – уверил он её. – Обязательно скоро вернусь. А вот и мой залог.

Он прислонил свой мешок к её чемодану. Она улыбнулась, поняв шутку.

Эта женщина не могла быть без улыбки, и всё больше и больше нравилась Владимиру, но он как-то до сих пор, пока мозги были заняты осуществлением хитрой комбинации с Витей, не видел в ней объекта для флирта. И не похоже, что она согласилась бы на флирт. Несмотря на улыбчивость, в ней угадывалась строгость, чувство собственного достоинства и осознанность своей красоты, и эта осознанность охраняла умную женщину от незначащих претензий мужиков.

– Невелик залог, да ладно уж, идите. Поезд на самом деле вот-вот должен быть. Ведите друга сюда, вместе будем ждать, всё равно надо знакомиться, раз уж мы решили объединиться в одну команду. Кстати, - переложила всю ответственность на него, - вы – командиры, вы и в ответе за всё, в первую очередь – за нашу посадку. Так что действуйте, мой командир, как находите нужным.

– Слушаю, мой комиссар, - ответил совершенно оттаявший Владимир.

Они дружелюбно рассмеялись, и он ушёл в вокзал, приятно ощущая на себе её провожающий взгляд.

– 21 –

В душном, прокуренном и задымлённом от табака зале или, вернее, в большой ожидальной комнате с очень грязным замусоренным полом были как попало расставлены деревянные некрашеные скамьи, на которых сидели, а кое-где умудрялись и лежать будущие пассажиры. Марлена он обнаружил с трудом, забившимся в самый дальний угол и сидящим спиной к двери. При этом тот часто оглядывался на дверь и наклонялся так, будто взглядывал из-под руки. Владимир поднял руку, показывая, что видит Марлена, но тот никак не прореагировал, оставаясь сидеть на месте, только повернулся немного всем туловищем, одновременно пригнувшись, ожидая и не понимая, что всё равно контрастно выделяется в стиснутой серо-белой штатской массе своей военной формой, высокой фуражкой и блестящими погонами, напоминая всем своим сторожким поведением страуса. Пройти к нему из-за плотно стоящих, сидящих и лежащих человеческих тел, одуревших от духоты собственных испарений и дешёвого табака, было нелегко. Владимир долго пробирался, осторожно протискиваясь между толпящимися и переступая через лежащих, почему-то не желавших дышать свежим воздухом улицы и кучкующихся в подозрении, что соседу что-то достанется помимо него, или он узнает что-то такое, что даст преимущество при посадке, или здесь кто-то из начальства скажет что-то такое, что облегчит эту посадку, если вовремя услышать это «что-то». Каждый в апатии духоты сторожил движения каждого. Толпой всё легче, в том числе – ждать.

Невдалеке от Марлена у стены на широком табурете стоял оцинкованный бачок с крышкой и краном, рядом – кружка, такая же оцинкованная и довольно вместительная, пожалуй, на все пол-литра. Захотелось пить. Владимир подошёл, взял кружку, а она, вырвавшись из руки, покатилась на пол, привязанная к табурету цепью. Владимир поднял пленницу, обтёр её рукавом и осторожно поставил на место. Пить расхотелось. Подобного сочетания бака и кружки он не мог предположить и не сразу понял, что, не будь этого, кружку давно бы уже умыкнули. Что ж, русские, оказывается, тоже практичные люди, во всяком случае, хорошо знают и учитывают особенности русского характера.

– Ну, что там? – встретил его вопросом Марлен, пытливо вглядываясь в лицо друга. В его срывающемся тихом задушенном голосе слышались одновременно и тревога, и любопытство, а ещё – испуг, такой же, как был за решёткой вагона-тюрьмы. Он поминутно оглядывался и отстранялся, сколько возможно, от сидящих рядом, почему-то боясь быть ими услышанным.

– Где там? – ответил вопросом на вопрос Владимир, не понимая тревоги Марлена, а тот всё смотрел на него, не отрываясь, неподвижными округлившимися глазами с расширенными зрачками. Лицо его было неестественно серым, без кровинки, будто он один видел надвигающуюся опасность, и только на тонкой мальчишеской шее сбоку хорошо видна была чётко пульсирующая вспухшая синяя вена, старательно проталкивающая кровь к застывшему от страха мозгу.