Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 3

Сразу же в боковушке что-то загремело, упало, зашевелилось, зашлёпало, дверь распахнулась, и на пороге появилась заспанная, с помятым лицом, тусклыми глазами и разлохмаченной смолью густых волос… Марина.

– Что за шум, а драки нет? – спросила недовольно, увидев валявшегося на полу с вывернутой в сторону мордой неудачника. Брезгливо поморщилась и определила: - Опять нажрался до усрачки, скотина!

Кто-то, засмеявшись, попробовал пошутить:

– В последний раз: больше не будет, - но, не поддержанный остальными, быстро смолк.

– Оттащили бы к стене – смотреть противно! – Марина пнула неподвижное тело в бок ногой, обутой в домашний тапочек без задника.

Двое беспрекословно выполнили желание брезгливой дамы, уволакивая за трупом размазанное красное пятно.

– На, тебе! – догадалась привередница. – Опять разборки! Чего не поделили-то?

– Этого, - ответил один из тёмной компании, указывая рукой на вжавшегося в стену у двери Владимира.

Марина посмотрела туда, разглядела бывшего любовника и вспыхнула неподдельной радостью.

– Володичка!? Ты? – и, не стесняясь, кинулась парню на шею, обхватила руками голову и жадно прильнула губами к его вялым губам. Оглянулась и, не разжимая объятий, объявила:

– Этот – мой. Никакой делёжки не будет, - и снова принялась целовать пассивное лицо оторопевшего от бесстыдного натиска Владимира.

И он вновь, как прежде, ощутил жаркое волнующее девичье тело, крепкие груди, увидел притягивающий, затуманенный желанием, блеск дьявольских чёрных глаз, услышал новый неприятный запах нечищеных зубов и устойчивого водочного перегара из приоткрытых, прекрасно очерченных, негритянских губ, готовых целоваться долгими ночами до умопомрачения.

– А меня?

С трудом освободившись от объятий осатаневшей и одновременно обмякшей, липнущей Марины, Владимир, наконец-то, увидел лицо главаря, соизволившего подняться с ложа и неслышно подойти к разгорячённой парочке. Это было знакомое смуглое остроскулое лицо в шапке кучерявых цыганских волос – лицо Бунчука. Того самого разведчика, лишившегося звезды Героя, всех наград, офицерского звания, гражданства и свободы из-за любви к немецкой девушке Катрин, который возвращался к ней, сбежав из СМЕРШа, когда его встретил Владимир в пустом товарняке, предназначенном для скотской перевозки врагов народа, скопившихся в фильтрационных лагерях на границе советского государства. Владимир отдал тогда разжалованному и гонимому разведчику пистолет, отобранный у бандита, грабившего мешочников. Встретив в воровском вертепе Марину, он уже не удивился Бунчуку – слишком невероятны были встречи, чтобы уложиться в нормальный разум.

– Ты – потом, - безжалостно отшила нового любовника непостоянная женщина. – Володя – самый первый и самый любимый, - и она снова всем телом прильнула к краснеющему от стыда парню и снова поцеловала в губы, не обращая внимания на его сопротивление.

Неизвестно, сколько и как продолжалась бы любовная сцена, если бы на крыльце и в коридоре не послышался топот, и в дверь не ворвался, тяжело дыша и ничего не видя в полумраке, Сашка.

– Ни с места! – заорал он от отчаянья фальцетом. – Сейчас будет милиция!

Урки мгновенно ощетинились стволами и разбежались по стенам, держа дверь под прицелом. Но вместо милиции вошёл оплошавший сторож.

– Бегом заскочил, сволочь! – прохрипел он виновато. – Давай, выметайся, блядёныш, - схватил Сашку за плечо, но Бунчук остановил расправу:

– Оставь. Какая милиция? – презрительно спросил у ничего не соображающего нарушителя спокойствия, различившего, наконец, во тьме друга в объятиях женщины. – Где ты её видел? Здесь, на толчке, мы – и милиция, и следователи, и судьи, понятно? Так что веди себя прилично в чужом доме. – Потом строго приказал Марине: - Отлипни, хватит, - и та послушно отошла в сторону, освобождая облегчённо вздохнувшего парня. – Твой? – спросил о Сашке.

– Напарник, - ответил Владимир, отделяясь от стены и не решаясь отряхнуть от побелки и грязи спину, - вместе пришли.

– Узнал? Не ожидал такой встречи? – Бунчук протянул руку: - Здорово, - и руки американского агента поневоле и русского уголовника поневоле сплелись в крепком дружеском рукопожатии.

– Не ожидал, - признался Владимир, поёживаясь взмокшими лопатками и ослабевая напряжённым телом. – Ты не добрался?

– Длинный разговор, - уклонился от объяснения давнего разворота на 180^о бывший разведчик. – Зачем пришёл?

– У него луковочка золотая, фартовая, с наручником, - объяснил возникший как привидение из тёмного угла посредник.

Бунчук повернулся к нему.

– Тебе сколько раз говорилось, чтобы клиентов на хазу не водил?

Виновник снова исчез в темноте.

– Покажи, - попросил строгий атаман, протягивая к Владимиру руку.

Тот вложил в неё злополучные часы и даже вздохнул, освободившись, наконец, от непроданного товара.

Бунчук подошёл к окну, разглядывая, одобрил:

– Ценная вещица: швейцарские, точного ходу, золото высшей пробы, износу не будет. Посмотри, - обратился к Марине, - на сколько потянут?

– Как малое на три куска, - не поскупилась старая подруга.

Тогда купец сгрёб на угол стола всё, что там было, и положил часы.

– Торжище, братва, аукцион: кто больше?

Урки, кроме главаря и пацана, уселись за стол.

– Начинай, Фингал, - предложил аукционист парню со шрамом под глазом.

Тот, несмотря на объявленные начальные три тысячи рублей, пожмотился, выложив рядом с собой всего одну тысячу. Следующий участник торгов повертел часы, рассматривая, и тоже не расщедрился, добавив ещё столько же, увеличив стоимость сокровища всего до сиротских двух тысяч пятисот, и только франтоватый сторож, которому блестящие часы явно понравились, накинул ещё тысячу, намереваясь захватить дорогую вещь по дешёвке. Ими постепенно овладевал азарт, подогреваемый легко достающимися и так же легко уходящими деньгами. Фингал подумал-подумал и отсчитал рядом с собой четыре тысячи рублей, следующие двое выбыли из аукциона, а урко-франт с треском выложил пять и победно протянул руку к часам, но был остановлен грубым окриком:

– Убери лапу! – Фингал положил сверху своих четырёх тысяч серебряное колечко с крупным красным камушком.

– Всё, - встрепенулся Владимир, самовольно подменяя аукциониста, - забирай, твои, - и сам сгрёб доставшуюся кучу денег, спрятал в опять пополневший карман гимнастёрки, а колечко протянул Марине, спросив у Бунчука: - Можно?

– Дари, - разрешил, улыбаясь, бывший Герой, которому понравился неожиданный поступок знакомца.

Марина же обрадовалась до беспамятства и снова бросилась обнимать Володичку, как тот ни уворачивался, пока Бунчук не прекратил неумеренные нежности.

– Оставь его! Некогда. Обмоем сделку? – предложил освобождённому парню и, не ожидая согласия, по-хозяйски разместился за столом, а следом – и все остальные, кроме Сашки, которому не досталось табуретки. Но ему тоже налили, и все выпили молча, так как в этой компании тосты были не приняты. Когда заели, кто что нашёл и чем хотел, главарь распорядился, не таясь от чужих:

– Сматываемся на запаску. Фингал, уйдёшь последним, сделаешь из хаты крематорий для суки, чтобы концы – в пепел, - встал и вылил на голову безразличного ко всему Психа почти целую бутылку водки. – Давайте ещё по одной.