Корни. О сплетеньях жизни и семейных тайнах

Может, это была просто зависть, – говорят сыновья. – Конкуренция.

Одно время мама подрабатывала переводчицей и на заработанные деньги подкармливала японскую художницу, еле-еле сводившую концы с концами. Когда Й. с мужем едва хватало денег на оплату квартиры и коммунальных услуг, мама взяла на себя еще и заботу об их маленькой дочке, старалась, чтобы у нее всегда была «хорошая еда, чистая одежда и уютная кроватка». Иногда девочка без всяких предупреждений приезжала поздно вечером на такси, появлялась у дверей, и мама расплачивалась за поездку. Когда она заболела пневмонией, мама ухаживала за ней, пока та не выздоровела.

– Тогда, вероятно, ей не нравилось, что ее используют в качестве няньки? – говорит мой старший сын.

После двух лет сидения с девочкой по несколько раз в неделю мама спросила японскую художницу, может, ей удочерить девочку, к которой она уже относится как к своей? Как рассказывала моя мать, Й. ответила: «Спроси моего мужа, и если он согласится, я подумаю». Не думаю, что Й. намеревалась совсем отказаться от дочери – скорее просто хотела позволить моей маме разделить с ней материнство. Мои мама с папой спросили отца девочки, и он, очевидно, ответил отказом. Ей к тому моменту исполнилось четыре года – ровно столько же, сколько бездетному браку моих родителей.

Мы с сыновьями по-прежнему едем на машине, вполуха слушая «Desert Island Discs». Время от времени рассуждаем. Теперь на необитаемом острове звучит песенка «Лили Марлен» в исполнении Лале Андерсен.

Вскоре после разговора моей мамы с отцом девочки японская художница познакомилась с английским музыкантом, и когда брачные узы были разорваны с обеих сторон, они стали неразлучны. Моя мама и Й. постепенно отдалялись друг от друга. «Мы мало с кем встречаемся из прошлой жизни, – сказала японская художница. – Мы с английским музыкантом очень любим друг друга». Мама этого объяснения не поняла.

В канун Рождества 1971 года, когда брак моих родителей уже не был бездетным, девочка и ее отец, нарушив предписание об опеке, куда-то пропали. Их исчезновение вызвало обширные, но безуспешные поиски. Следующие семь лет девочка с отцом скрывались в христианской общине, которую возглавлял человек, называвший себя апостолом Стивенсом. Японская художница и ее дочь воссоединились лишь спустя двадцать семь лет.

– Может, оба-тян показалось, что Й. ее отвергла, – высказывают предположение мои сыновья.

– Может, она не могла смириться с тем, что ее подруга стала звездой, знаменитостью и зажила красиво.

архивы

Быстро пролетел апрель, мы отпраздновали Песах с родней мужа, и мой племянник исполнил традиционную песню про четыре вопроса, а сыновья отыскали афикоман, спрятанный кем-то в резиновом сапоге.

Стало совсем тепло, мы убрали лопаты и зимние шины, вымели двор.

После двухнедельной паузы в строительстве семейного древа мой ангел-детектив прислала мне сообщение с предложением связаться с Национальной службой здравоохранения Великобритании (НСЗ) и попробовать добыть из архива медицинскую карту моей матери, возможно, с информацией о процедуре искусственного оплодотворения.

* * *

Довольно скоро я получила ответ:

Поскольку Фонд переходит на цифровые архивы, и поскольку вы вправе получить все документы, даже если запрашивали данные по одному вопросу, и поскольку у нас нет возможности определить местонахождение данных, связанных с отдельным интересующим вас событием, и поскольку записи были утеряны, а мы располагаем документами только за восемь лет, и поскольку мы для гарантии проверили информацию в архивах и в этой больнице архивы, к сожалению, не сохранились, мы вынуждены сообщить вам, что, к сожалению, никаких упоминаний о случае вашей матери в Фонде Имперского колледжа Лондона Национальной службы здравоохранения не обнаружено.

май – июнь 2019 4. кокуу (хлебные дожди)

две руки

Я сидела в поезде и наблюдала за пожилым мужчиной с большими руками. Он размахивал ими влево и вправо, будто хотел объяснить: однажды я шлепнулся на скользкой дороге. Или: так я танцую, когда чувствую себя свободным и счастливым. Или: иногда мне кажется, что я серфер и поймал гигантскую волну.

Я сидела в поезде и читала сообщение от своего ангела-детектива об инструменте генетического картирования, так называемом DNA Painter («Художнике ДНК»), с помощью которого мы могли бы продвинуться в нашем расследовании. Она полагала, что мы приближаемся к цели и, может быть, уже почти пришли.

Я не могла понять, с кем разговаривает пожилой господин, поэтому вытянула шею и увидела через проход мужчину помоложе с длинными каштановыми волосами – вероятно, его сына. Сын смеялся и всё время повторял: sim, sim, surfando [9] .

Сообщение от ангела разволновало меня. Она так сосредоточенно и планомерно выискивала информацию в полном тумане, что в моем сердце рассеялись всякие сомнения, однако теперь, на слове приближаемся, меня вновь обуяла паника.

9

Да, да, серфинг (португ.).

Меня ведут по не контролируемому мной пути, – подумала я. Я двигалась прямиком в некое воображаемое генетическое сообщество и могла ранее встречаться или не встречаться с этими людьми, но генетические методы выявили «сильное сходство» между нами. У этого сценария был только один вариант развития, и эта сюжетная линия привела бы меня к финишу, то есть к возможности «воссоединения».

С одной стороны – настороженность.

С другой – рефлекторное желание вписаться в родословную, в этот генетический ряд. Хорошо бы взглянуть, что передалось сверху вниз.

Я смотрела, как пожилой господин встает и медленно, пошатываясь идет по проходу.

«Мы живем в культуре влечения к смерти, – стуча по клавиатуре ноутбука, сказала сидевшая за мной студентка магистратуры своей соседке. – Можно называть ее капитализмом или рациональностью, но, по сути, это экономика влечения к смерти, и она губит всю планету».

Я держалась за идею, что имя может вернуть меня на твердую почву. В том поезде я впервые осознала, что на финише меня необязательно ждет душевный покой или подтверждение моей правоты.

леса

В конце весны поезд вез меня в лес. Призрак моего отца витал в воздухе пока еще безликой и безымянной тенью, а я отправилась в поход. Поехала в дальние края, чтобы вместе с восемью незнакомыми мне художниками неделю заниматься ботаническими исследованиями.

Проект предполагал «проращивание». Ставился вопрос, может ли жизнь растений, помимо прочего, помочь нам переосмыслить наши отношения с природой, приблизить наше искусство к общемировым задачам. Мы планировали встретиться со специалистами по деревьям и цветам, с простыми фермерами, которые «выращивают еду», охотниками-собирателями и архивистами; понаблюдать не за культурными сортами растений, а за дикими видами в естественной для них среде – на лугах, в лесах и смешанных зонах.