Корни

Деревня Джуффуре была так мала, а кафо новых мужчин так велик, что Кунте уже казалось, что практически каждая крыша, стена, калабаш и горшок были проверены, почищены, отремонтированы и заменены буквально за мгновение до его появления. Но это его скорее радовало, чем огорчало. У него было больше времени для обрабатывания небольшого надела, выделенного ему советом старейшин. Все новые мужчины выращивали собственный кускус или земляные орехи – для пропитания и продажи тем, кто вырастил слишком мало, чтобы прокормить свою семью. В обмен можно было получить то, что было нужнее еды. Юноша, который хорошо обрабатывал свой надел, успешно торговал и разумно распоряжался козами – возможно, менял десяток коз на телку, которая вырастала и начинала давать телят, – мог хорошо продвинуться и стать состоятельным человеком уже в двадцать пять – тридцать дождей. А тогда можно было уже по-думать о жене и собственных сыновьях.

За несколько лун после возвращения Кунта так повзрослел, что начал питаться самостоятельно и заключил несколько выгодных сделок, добыв себе в хижину все необходимое. Бинта обижалась и ворчала даже в его присутствии. Она твердила, что у него столько стульев, плетеных ковриков, мисок для еды, фляг и всяких других вещей, что в хижине не осталось места для него самого. Но Кунта снисходительно молчал, не обращая внимания на ее недовольство, потому что теперь спал на отличной лежанке из плетеного тростника, на упругом бамбуковом матрасе, который мать пол-луны делала специально для него.

В обмен на урожай со своего надела он получил несколько амулетов-сафи. В хижине были и другие ценные духовные обереги: душистые вытяжки из разных растений и настои коры, которыми Кунта, как все мандинго, каждую ночь перед сном натирал лоб, предплечья и бедра. Считалось, что эти настои защитят мужчину во сне от злых духов. Кроме того, настои были душистыми, а Кунта уже начал думать о своей внешности.

Он и его приятели по кафо стали задумываться еще и о том, что раньше их совсем не беспокоило. Когда они ушли становиться мужчинами, в деревне оставались тощие и глупые маленькие девочки, которые играли точно так же, как и мальчишки, да еще и глупо хихикали при этом. Прошло всего четыре луны, они вернулись мужчинами и увидели, что девчонки, росшие вместе с ними, резко изменились. Куда ни глянь, везде ходили эти девчонки, покачивая округлыми бедрами и грудями, похожими на манго. Они трясли головой и руками, хвастаясь новыми серьгами, бусами и браслетами. Кунту и его приятелей раздражало не то, что девчонки ведут себя так глупо. Их злило, что девчонки обращают внимание исключительно на мужчин дождей на десять старше их самих. На новых мужчин девушки брачного возраста – четырнадцать-пятнадцать дождей – даже не смотрели, а если и смотрели, то начинали хихикать и фыркать. Подобное поведение вызывало у парней отвращение, и они решили не обращать внимания ни на девушек, ни на старших мужчин, которых их ровесницы пытались соблазнить откровенными авансами.

Но по утрам Кунта просыпался и обнаруживал, что его пенис тверд, как большой палец. Конечно, он твердел и раньше, даже когда Кунте было столько же лет, сколько и Ламину. Но теперь ощущения стали совсем другими, острыми и глубокими. И Кунта не мог удержаться, чтобы не сунуть руку под покрывало и не сжать свой пенис. Он постоянно думал о том, что обсуждали другие парни – пенис нужно засовывать в женщин.

Как-то ночью ему приснился сон – Кунте с детства снились сны, и вообще он рос мечтателем, что давно заметила Бинта. Ему снилось, что он наблюдает за серубой на празднике урожая и вдруг к нему подходит самая красивая, самая черная девушка с самой длинной шеей. Она бросает свою головную повязку, чтобы он ее подобрал. А когда он подбирает ленту, девушка бежит домой с криком: «Я нравлюсь Кунте!» А потом родители девушки дают им разрешение пожениться. Оморо и Бинта тоже не возражают, и отцы договариваются о достойной цене за невесту. «Она красива, – говорит Оморо, – но я не знаю ее истинной цены в качестве жены. Сильна ли она? Хорошо ли работает? Умеет ли вести дом? Хорошо ли готовит и присматривает за детьми? И главное – чиста ли она?» На все вопросы он получает утвердительный ответ, цена оговорена, и свадьба назначена.

Кунта построил красивый новый дом, обе матери приготовили изобильное, вкусное угощение, чтобы произвести наилучшее впечатление на гостей. В день свадьбы собираются взрослые и дети; кругом куры, собаки, попугаи и обезьяны. Всех привлекает игра музыкантов, которых нанял Кунта. Когда появляется процессия с невестой, певец начинает восхвалять две семьи, которые решили соединиться. Самые громкие крики раздаются, когда подружки невесты резко вталкивают ее в новый дом Кунты. Улыбаясь и махая всем, Кунта следует за ней и задергивает шкуру на двери. Когда она садится на его постель, он поет ей знаменитую старинную песню любви: «Мандумбе, твоя длинная шея очень красива…» А потом они ложатся на мягкие выделанные шкуры, она нежно целует его, и они обнимаются – крепко-крепко. А потом происходит то самое, что Кунта не раз представлял себе по чужим словам. И это оказывается еще лучше, чем ему говорили. Ощущение нарастает, нарастает – и вот он взрывается.

Очнувшись, Кунта долго лежал, не двигаясь, пытаясь разобраться с тем, что произошло. Потом сунул руку между ног и ощутил теплую влагу на себе – и на постели. От страха и тревоги он вскочил, схватил тряпку и начал судорожно вытираться. Потом он долго сидел в темноте. Страх сменился смущением, смущение – стыдом, стыд – удовольствием, а удовольствие – гордостью. Случалось ли такое с его приятелями? Ему одновременно хотелось, чтобы это было и чтобы этого не было, потому что такое случается, когда юноша действительно становится мужчиной. И ему хотелось быть первым. Но Кунта знал, что никогда не узнает, потому что о таком никому не рассказывают – он и сам не расскажет. В конце концов, утомленный и возбужденный, он лег и быстро заснул – на этот раз без снов.

Глава 28

Кунта знал каждого мужчину, женщину, ребенка, собаку и козу в Джуффуре. Он понял это, когда сел обедать на своем наделе земляных орехов. Из-за новых обязанностей ему почти каждый день приходилось видеться и разговаривать почти со всеми. Но почему же тогда он чувствует себя таким одиноким? Разве он сирота? Разве нет у него отца, который относится к нему как к настоящему мужчине? Разве нет у него матери, которая заботится о его нуждах? Разве нет у него братьев, которые равняются на него? Разве, став мужчиной, не стал он для них кумиром? Разве нет у него друзей, тех, с кем он когда-то играл в грязи, потом пас коз, а потом вернулся в Джуффуре мужчиной? Разве не заслужил он уважения старших – и зависти сверстников, – увеличив свое стадо до семи коз и обзаведясь тремя курами? Разве не сумел он сделать красивой собственную хижину еще до своего шестнадцатого дождя? Все это он сумел сделать.

И все же он был одинок. Оморо был слишком занят, чтобы проводить с Кунтой достаточно времени – раньше у него был только один сын, да и обязанностей в деревне гораздо меньше. Бинта тоже была занята – ей нужно было ухаживать за младшими братьями Кунты. Впрочем, матери и сыну нечего было сказать друг другу. Даже прежняя близость с Ламином исчезла. Пока он был в ююо, Суваду стал обожающей тенью Ламина, как когда-то сам Ламин был тенью Кунты. Кунта со смешанными чувствами наблюдал, как меняется отношение Ламина к маленькому Суваду – от раздражения к терпимости и от терпимости к любви. Вскоре они стали неразлучны, и в их отношениях не было места ни для Кунты, ни для Мади, который был слишком мал, чтобы следовать за ними, но достаточно большой, чтобы громко плакать, когда они не брали его с собой. Когда двум старшим братьям не удавалось выбраться из хижины достаточно быстро, Бинта заставляла их брать Мади с собой, чтобы он не путался у нее под ногами. Кунта с улыбкой смотрел, как трое его братьев маршируют по деревне друг за дружкой в порядке рождения: двое первых смотрят мрачно, а последний счастливо хохочет и почти бежит, чтобы поспеть за ними.

За самим Кунтой никто больше не ходил. С ним вообще мало кто общался, потому что его сверстники сами были заняты по уши. Наверняка они, как и он сам, задумывались над сомнительными преимуществами взрослой жизни. Да, у них теперь были собственные наделы, они начали собирать коз и другое имущество. Но наделы были невелики, работа тяжела, а имущество ни в какое сравнение не шло с тем, чем владели старшие мужчины. Они были глазами и ушами деревни, но горшки были чистыми и без их надзора, и никто не пытался вторгаться на поля, кроме случайной семейки павианов или большой стаи птиц. Старшие мужчины занимались по-настоящему важными делами, а новым мужчинам поручали только какие-то мелочи, чтобы они чувствовали свою ответственность и могли заслужить хоть какое-то уважение. Когда старшие обращали внимание на молодых мужчин, им было так же трудно, как и девчонкам: они с трудом удерживались от смеха, даже когда кто-то из молодых успешно справлялся со сложным заданием. Что ж, когда-нибудь он тоже станет старшим, твердил себе Кунта, и тогда он не только обретет истинное достоинство, но еще и будет относиться к молодым мужчинам с большим сочувствием и пониманием, чем сегодняшние старейшины.

Вечером Кунте было не по себе. Ему даже стало жалко себя, и он вышел из хижины, чтобы прогуляться в одиночестве. Он шел просто так, никуда не направляясь. Ноги сами привели его туда, где вокруг костра сидели малыши из первого кафо, а бабушки рассказывали им сказки. Кунта подошел так, чтобы все слышать, но остаться незамеченным. Он присел на корточки и сделал вид, что рассматривает камень у своих ног. Одна из старух махнула жилистыми руками, выпрыгнула перед малышами и завела рассказ о четырех тысячах храбрых воинов царя Касуна, которые вступили в бой под гром пятисот великих военных барабанов и звуки пятисот рогов, сделанных из слоновьих бивней. В детстве он много раз слышал эту историю. А сейчас смотрел на широко распахнутые глаза Мади, сидящего в первом ряду, и лицо Суваду, находившегося в последнем, и ему было очень грустно.

Кунта со вздохом поднялся и медленно пошел прочь. Никто не заметил его ухода, как не заметил и его появления. У костра, где Ламин со сверстниками твердили стихи из Корана, и у другого, где Бинта с женщинами болтали о мужьях, домашнем хозяйстве, детях, готовке, шитье и прическах, он тоже почувствовал себя чужим. Пройдя мимо, он остановился под раскидистыми ветками баобаба, где вокруг четвертого костра мужчины Джуффуре обсуждали дела деревни и другие важные вопросы. Возле первого костра Кунта чувствовал себя слишком взрослым, а у четвертого почувствовал себя слишком юным. Но идти больше было некуда, и он уселся во внешнем круге – за ровесниками Оморо, которые сидели перед ним, и ровесниками кинтанго, которые устроились у самого огня вместе со старейшинами. И он сразу же услышал: