Король Шломо

Перед самым отбытием короля Шломо в Эцион-Гевер в Ерушалаиме взбунтовались иврим из племени Эфраима, присланные на засыпку седловины и строительство городской стены. Они кричали, что хотят говорить с королём Шломо и услышать от него самого, почему он освободил от обязательных работ своё племя Иуды. Эфраимцы свалили весь инструмент, носилки и тележки в одну кучу, залезли на неё и оттуда во весь голос ругали Шломо, не обращая внимания на призывы начальников закончить строительство до начала дождей. На второй день бунта командующий Бная бен-Иояда велел готовить оружие и вызвал к себе командира отборного филистимского отряда. Но в этот момент пришло сообщение, что эфраимский старейшина по имени Яровам бен-Нават успокоил своих соплеменников и уговорил их продолжать работы.

Королю докладывали, как озлоблены строители, и он оценил мужество Яровама бен-Навата. Перед отъездом король вызвал его к себе и назначил старшим над всеми рабочими из племени Эфраима, присланными в Ерушалаим. Яровам бен-Нават показался королю человеком толковым и решительным, знающим строительное дело, только очень скрытным. На расспросы он отвечал односложно, а от предложения остаться в Ерушалаиме и после того, как у эфраимцев закончится месяц повинности, отказался, сказав, что соскучился по дому.

С тем король Шломо и отправился в Эцион-Гевер, решив что по возвращении ещё раз вызовет к себе молодого эфраимца, чтобы почувствовать в разговоре, друг он или враг. А через три дня после отъезда Шломо городская стража перехватила и доставила командующему Бнае бен-Иояде пергамент, отправленный кем-то с египетского поста фараону. В пергаменте говорилось, что Яровам сын Навата из племени Эфраима готовится поднять своё племя войной на короля Шломо.

Командующий с отрядом воинов отправился в лагерь строителей, чтобы допросить Яровама. Но тут выяснилось, что ночью молодой эфраимец с двумя своими братьями бежал в Египет.

Погоня оказалась бесполезной. А вскоре Бнае бен-Иояде поступило донесение о том, что за несколько дней до побега Яровам тайно встретился с пророком Ахией, и тот благословил его на бунт против короля Шломо.

Часть III КОЭЛET

Глава 31

В тот день король Шломо вышел за стену Ерушалаима ещё засветло. Он шёл пешком, а когда перебрался через ручей Кидрон, почувствовал, что устал, и решил отдохнуть в лесной пещере, прежде чем вернуться в Дом леса ливанского.

За Кидроном начинался лес, и, углубившись в него, Шломо вскоре увидел на заросшей травой дороге человека верхом на верблюде, судя по одежде, кочевника. Тот кричал на своего верблюда и колотил его по затылку толстой палкой.

Кочевник уехал, и король Шломо вернулся на лесную дорогу.

В неглубокой сырой пещере, где он не раз прятался от людей и от солнца, было темно, потому что вход в неё зарос кустами тамариска. Собрав ветки, Шломо наломал их, развёл небольшой костёр и подтащил к нему камень. Он сидел и, отпивая понемногу из фляги, смотрел и слушал пламя, вдыхал лесной воздух, наполненный частичками взлетающих угольков, отодвигал от костра свой камень, когда становилось слишком жарко, или добавлял в огонь сухие ветки.

Вдруг он увидел в пламени… самого себя в богатом, расшитом золотыми нитями халате, сидящего на престоле, украшенном пластинами из слоновой кости. Тот Шломо, которого он увидел в пламени, явно хотел говорить, и король наклонился вперёд, чтобы лучше его слышать.

– Я сказал: давай испытаю себя весельем и познаю благо!

Но и это – тщета <…>

Попытался я тогда увлечь плоть свою вином,

и, хотя сердце сохраняло мудрость,

впасть в глупость, пока не увижу,

как лучше поступать сынам человеческим под небесами в считанные дни их жизни.

– Так было, – кивнул король. – А дальше?

– Я великие делал дела:

виноградники насаждал, строил дома,

разбил цветники и сады,

посадил в них деревья.

Я велел откопать водоёмы,

чтобы орошать из них рощи <…>.

– Да, – вздохнул король.

– Прикупил я рабов и наложниц <…>

А коров и овец приобрёл столько,

сколько не было до меня ни у кого в Ерушалаиме.

Серебро и золото я собрал в сокровищницах своих из подарков царей и дани с государств;

завёл я певцов и певиц и – наслажденье людей —

плясунов и плясуний.

– Так было, – сказал король. – Продолжай.

– И стал я велик более всех,

кто был до меня в Ерушалаиме <…>

Ни в чём, что желали мои глаза,

я не отказывал им.

Ни от какой радости я не удерживал сердце,

и радовалось оно,

ибо такова была моя доля от моих трудов.

«Отчего же мне теперь так нерадостно?» – подумал король, а Шломо-из-пламени продолжал:

– Оглянулся я на дела рук моих и на труды, над чем я трудился, —

и вот всё – тщета и ловля ветра…

– Суета сует! Всё – суета! – крикнул Шломо и очнулся.

Костёр догорел, угли потемнели от осевших на них хлопьев пепла. Шломо поднялся, забросал потухшие угли землёй и вышел из пещеры, продолжая размышлять. «Ради кого Он создал этот мир? Поколения людей уходят, а камни пребывают вовек. Но, может, и они тоже не вечны? Горы, моря, само Солнце – всё может уничтожить ярость Божья, а причину Его ярости человеку узнать не дано».

Он возвращался в сумерках. Стража, как всегда с наступлением лета, закрывала ворота позднее, и король Шломо уже издали видел, что успеет войти в город. Неожиданно из ворот выбежал мальчик лет восьми и понёсся к Шломо, вопя:

– Господин! Господин!

Шломо кинулся ему навстречу.

– Что с Рехавамом? – крикнул он.

Мальчик остановился и посмотрел на Шломо с удивлением. Оба запыхались и тяжело дышали.

– А кто такой Рехавам? – спросил мальчик.

– Не знаешь?