Королев: факты и мифы

В радиоделах Королеву помогали Владимир Александрович Котельников – директор Института радиотехники и электроники Академии наук, Институт земного магнетизма и распространения радиоволн, Физический институт имени П.Н.Лебедева, но больше всего, конечно, НИИ-885 Рязанского. Передатчик для ПС создавался в Лаборатории распространения радиоволн, которой руководил Константин Иосифович Грингауз, упрямо настаивавший на том, что спутнику, помимо традиционного для ракетчиков ультракоротковолнового передатчика, нужен еще один, с длиной волны в два раза больше. Грингауз ломал традиции, а Королев всегда относился к этому процессу настороженно, – прогрессист иногда мог мирно уживаться в нем с консерватором. Но Константин Иосифович сумел убедить и Королева, и Келдыша, и Рязанского в своей правоте, и молодой инженер Вячеслав Иванович Лаппо, работавший в лаборатории Грингауза, вплотную засел за такой передатчик.

Через много лет, рассказывая мне об этом задании, Лаппо вспоминал, что он работал очень смело, так как не знал, чего, собственно, требуется остерегаться: ни один радиоприбор никогда в космосе не работал. В конце концов, все сошлись на том, что бояться надо резкого температурного перепада, жесткого космического излучения и метеоритов. Аккумуляторную серебряно-цинковую батарею в институте Лидоренко сделали в виде большой восьмигранной гайки, внутрь этой «гайки» и был упрятан передатчик, который она как бы защищала.

– Мы сделали шесть экземпляров передатчиков, – рассказывал Лаппо. – Один стоял на самолете Ту-16, который летал над НИПами и обучал их принимать сигналы. Другой мы подвесили на 200-метровой веревке к вертолету и проверяли, как сработают антенны. Оказалось, что антенны получились весьма удачными: нас засек даже Дальний Восток. Оставались два рабочих и два резервных передатчика. Работали тогда день и ночь. Однажды, поздно уже было, приходит в нашу лабораторию Королев и просит дать ему послушать сигналы спутника. Я включил и объяснил, что давление и температура внутри спутника будут контролироваться с помощью изменения длины радиопосылки:

– Понимаете, Сергей Павлович, перед смертью он будет пищать по-другому. Королеву это очень понравилось. Он с удовольствием послушал сигналы «бип—бип», а потом осторожно, даже с некоторой робостью спросил:

– А нельзя сделать, чтобы он какое-нибудь слово пищал?..

5 мая 1957 года все испытания радиоаппаратуры спутника были, наконец, завершены.

По давно заведенному и оправдавшему себя порядку ПС тоже имел ведущего конструктора – им был опытный королевский «гвардеец» Михаил Степанович Хомяков, отвечавший за всю систему, а его заместителем – Олег Генрихович Ивановский, который доглядывал за «шариком». Изготовление спутника было поручено директору завода Роману Анисимовичу Туркову и главному инженеру Виктору Михайловичу Ключареву, которые тоже, надо признаться, не воспринимали ПС как нечто эпохальное.

– Для нас он, с точки зрения изготовления, действительно был простым, – рассказывал Ключарев. – Да и все наше внимание в то время сосредоточилось на доводке ракеты-носителя. А по самому спутнику проблема была лишь в том, как обеспечить блестящую, отражающую солнечные лучи поверхность: для алюминиевого сплава, из которого делался корпус первого спутника, в то время не было специальной технологии. И это одолели. Все, кто соприкасался с «шариком», стали его буквально носить на руках, работали в белых перчатках, а оснастку, на которой он монтировался, обтянули бархатом. Королев следил за всеми операциями по спутнику, требовал особого отношения к этому изделию...

В тюратамском МИКе Королев попросил, чтобы при нем провели последние испытания передатчика. В гулком пространстве огромного цеха раздалось жизнерадостное «бип-бип...». Кто-то из молодых, не сдержав энтузиазма, заорал «ура!». Королев оглянулся и так посмотрел на крикуна, что тот замолчал на полувздохе, словно его обесточили.

Будущий космонавт Георгий Гречко рассказывал, а многие испытатели, работавшие на космодроме, подтверждали, что срок пуска ПС Королев сдвинул на два дня раньше. Причиной тому был листок экспресс-информации, в котором говорилось, что на совещании по координации запусков ракет и спутников, которое проходило в Вашингтоне по линии МГГ, на 6 октября намечен американский доклад «Спутник над планетой». Что это значит? Королев встревожился. Может быть, просто доклад – один из многих на эту тему. А может быть, констатация факта! Он звонил в КГБ. Ему сказали, что никаких сведений о том, что американцы запустят на днях спутник, нет. Королев знал, что запуск американского спутника планируется примерно на март 1958 года. Но вдруг! Ведь в одном из своих выступлений – Королев читал их внимательнейшим образом – Джон Хаген, руководитель проекта «Авангард», заявил как-то неопределенно: «Быть может, мы предпримем испытания до исхода этого года...» Сейчас, когда счет шел на дни, даже на часы, сама мысль о том, что его могут опередить, была для Королева невыносима. И, несмотря на то что работы шли по очень напряженному графику, Главный принимает решение: сдвинуть его на два дня, провести пуск не 6 октября, как намечалось, а 4 октября.

Все предстартовые часы были переполнены нервотрепкой. Госкомиссия пришла в ярость, когда узнала, что на одной батарее потек электролит, а перед самым стартом вдруг обнаружилось, что напряжения вовсе нет.

– Это технический бандитизм! – кричал Руднев.

Королев молчал, понимал – сейчас не надо разносов. Монтажница Римма Коломенская нашла оторвавшийся кабель.

Оказалось, просто плохо припаяли...

Что обнаружится теперь? Через час? Через пять минут? И все это – в простейшем спутнике, действительно простейшем. Сколько бы пришлось расхлебывать с «Объектом-Д»? Здесь, на полигоне, Сергей Павлович еще больше укрепился в мыслях, что решение он принял верное.

Приказ о летных испытаниях ПС Королев подписал 2 октября – за два дня до старта – и отправил его в Москву. Еще раз хочу это подчеркнуть: приказ шел не из Москвы в Тюратам, а из Тюратама в Москву. Москва утвердила только 4 октября. Не дожидаясь никаких вышестоящих разрешений, 3 октября ранним утром ракету со спутником вывезли на стартовую позицию. Едва тепловоз тронулся, Сергей Павлович, оглядев стоящих рядом людей, сказал:

– Ну, в добрый путь... Пойдемте провожать первенца...

Как и во время предыдущих пусков «семерки», испытаниями руководили: Александр Иванович Носов – от полигона и Леонид Александрович Воскресенский – от ОКБ. Как это ни парадоксально, «сложнейшая» ракета приносила им на этот раз несравненно меньше хлопот, чем «простейший» спутник. Все испытания носителя шли четко, без замечаний, строго по графику.

– Нас никто не торопит, – говорил Королев. – Если имеете хотя бы малейшие сомнения, остановим испытания и доработаем спутник. Время еще есть...

Понимал ли Сергей Павлович, что в эти часы закладываются будущие, не писанные ни в каких инструкциях, не отмеченные ни в каких приказах нравственные, этические законы космонавтики? «Нет, не думалось тогда о величии происходящего: каждый делал свое дело, переживая и огорчения, и радости», – напишет много лет спустя в своей книге «Первые ступени» Олег Ивановский.

На следующий день – 4 октября – после заправки топливом Королев позвал Хомякова, поручил ему подняться на верхнюю площадку ферм обслуживания и все внимательно еще раз проверить. Последним, кто прикасался к спутнику, был Грингауз – через маленький лючок подсоединял провода к каждой из антенн, проверил, как работает передатчик.

По свидетельству очевидцев, все предстартовые дни Главный конструктор был сдержан, молчалив, улыбался редко. Он беспрестанно задавал себе вопросы, на которые не находил ответа. Он не знал, правильно ли выбрана траектория полета, где, собственно, кончается атмосфера, где ее границы. Никто не мог точно рассчитать, на какую высоту поднимется ПС, каков будет эллипс его траектории. Никто не мог дать гарантии, что ионосфера пропустит сигналы радиопередатчика. О том, что у Земли существуют радиационные пояса, тоже никто тогда не знал, Королев не был уверен, пощадят ли микрометеориты его полированный шар, справятся ли вентиляторы с отводом тепла, сохранится ли герметичность шара после вибраций на активном участке. Еще в МИКе, когда он вместе с Келдышем осматривал стык полусфер, уплотнение показалось ему слабоватым: воздух выйдет и вакуум убьет спутник.

– Достаточно одного кольца? – спрашивал он у Бушуева. – Может быть, надо второе сделать?

– Не надо, Сергей Павлович, уплотнение надежно...

Сейчас часто, иногда и без повода, используют ставшее уже крылатым выражение «полет в неизвестное». Но это был действительно полет в абсолютно неизвестное: ничего более неизвестного не было за все то время, когда человек начал летать.

Стояла глухая осенняя ночь. Стартовая площадка освещалась прожекторами. Где-то вне пределов их узких белых конусов громко лязгнул тепловоз. Еще баснописец Крылов отметил, что пустая бочка громче полной. Это уходили опорожненные топливные цистерны. Королеву доложили: заправка закончена, полный вес ракеты 272 830 килограммов.