Королев: факты и мифы

Тренировки собак продолжались и на космодроме буквально до дня старта. На несколько часов каждый день их сажали в контейнер. Собаки сидели спокойно. Они давно уже освоились с кормушкой, которая представляла собой некое подобие пулеметной ленты, составленной из маленьких корытец с желеобразной высококалорийной пищей. В каждом корытце была дневная норма питания. Запас пищи был рассчитан на двадцать дней. Не тяготились они и плотно облегающим тело «лифчиком», который держал мочекалоприемник. Фиксирующие цепочки, которые крепились к «лифчику» и стенкам контейнера, ограничивали свободу движений, но позволяли стоять, сидеть, лежать и даже немного передвигаться вперед-назад.

С утра 31 октября Лайку готовили к посадке в спутник, протирали кожу разбавленным спиртом, места выхода электродов на холке снова смазали йодом. Вошел Королев в белом халате. Смотрел на собаку. Она спокойно лежала на белом столике, вытянув вперед передние лапки и подняв голову, похожая на остроносеньких собак с древних египетских барельефов. Королев осторожно почесал Лайку за ухом. Медики тревожно покосились, но ничего не сказали.

В середине дня Лайку усадили в контейнер, а около часа ночи контейнер подняли на ракету. Медики не отходили от собаки ни на минуту. Стояла уже глубокая осень, и было холодно. К Лайке протянули шланг с теплым воздухом от наземного кондиционера. Потом шланг убрали: надо было закрывать люк. Правда, незадолго перед стартом Яздовскому удалось уговорить Королева разгерметизировать на минутку контейнер, и Серяпин попоил Лайку водой. Вода входила в пищу, но всем казалось, что собаке хочется пить. Просто попить обычной воды.

3 ноября второй спутник ушел в космос. Телеметрия сообщила, что перегрузки старта прижали собаку к лотку контейнера, но она не дергалась. Пульс и частота дыхания повысились в три раза, но электрокардиограммы не показывали никакой патологии в работе сердца. Потом все постепенно стало приходить в норму. В невесомости собака чувствовала себя нормально, медики отмечали «умеренную двигательную активность». Радостный Яздовский уже докладывал Государственной комиссии: «Жива! Победа!»

А ведь и правда, это была замечательная победа! Собака не просто осталась жива, когда ее подняли в космос, но жила в космосе целую неделю! Она погибла от перегрева на седьмые сутки полета. А спутник кружил еще долго, 2370 раз облетел Землю и только 14 апреля 1958 года, зацепившись, в конце концов, за атмосферу, сгорел, наградив жителей далекого острова Барбадос великолепным зрелищем яркой хвостатой кометы.

Через три дня после старта Лайки курсанту Оренбургского высшего военно-авиационного училища имени И.С.Полбина Юрию Гагарину вручили золотые парадные погоны лейтенанта ВВС. Он был совершенно счастлив, он праздновал в те дни свадьбу, он не думал ни о каком космосе...

И Хрущев тоже был совершенно счастлив: Лайка была на устах всего мира. Какое-то английское общество охраны животных попробовало было пискнуть, что, дескать, собачку-то заморили, но жалкая эта антисоветская выходка бесследно была заглушена всемирными возгласами восхищения. Под сенью двух спутников прошел праздник 40-летия Октября. Ослепительная Лайка, высунувшая несуразно большую голову из несуразно маленького спутника, украшала фронтон Центрального телеграфа на улице Горького, а иллюминация на Центральном телеграфе издавна считалась в столице как бы главной иллюминацией. В Подлипках срочно составлялись наградные списки. В конце года специальным закрытым указом звание Героя Социалистического Труда получили за спутники: Бушуев, Охапкин, Воскресенский и представитель рабочего класса Григорий Маркович Марков – старший мастер 39-го цеха. Хрущеву очень хотелось дать Золотую Звезду и Королеву, но Сергей Павлович получил ее в прошлом году за «Байкал», частить неловко было, и Никита Сергеевич ограничился Ленинской премией, тоже, разумеется, закрытой. 500 сотрудников ОКБ были награждены орденами и медалями.

Перед новым 1958 годом наступил маленький передых. То есть в том смысле, что ночевали регулярно дома и воскресенья, случалось, проводили с женами и детьми. Сейчас дорабатывали первый вариант «Объекта-Д», который из первого превращался теперь в третий спутник.

Более всего Королева в третьем спутнике интересовали солнечные батареи. Первые полеты показали, что даже лучшие аккумуляторы – это не выход. Ясно, что в будущем, когда энергии потребуется значительно больше, они уже не спасут. Солнечные батареи – это принципиальный шаг вперед. Созданные в Институте источников тока все тем же «главным космическим энергетиком» Николаем Степановичем Лидоренко, батареи эти были, конечно, очень еще слабоваты – их коэффициент полезного действия не превышал четырех процентов. Но ведь других выходов из энергетического тупика нет. Атомный реактор – штука громоздкая, тяжелая и грязная. А КПД, конечно, поползет вверх – это закон прогресса, а Королев в прогресс верил. «Практическая возможность достаточно надежного использования энергии солнечных источников энергопитания для научной аппаратуры и других целей на всех искусственных спутниках представляет исключительно важное значение и во многом определяет условия их создания», – писал в декабре

1957 года «профессор К.Сергеев», – под этим псевдонимом Сергей Павлович скрывался на страницах «Правды» – больше он нигде не печатался – до самой своей смерти.

Работа снова закипела, забурлила сразу после Нового года. Королев собрал всю свою «гвардию» и сказал:

– Теперь надо быстро реализовать первоначальный проект – «Объект-Д». Научные приборы уже готовы. Опыт быстрой работы у нас есть. Давайте и на этот раз откажемся от привычных традиций. Будем работать так: никто никого не ждет. Никакого проекта, чертежей. Проектанты, конструкторы, производственники, технологи – создатели научных приборов перебазируются в цехи и работают все вместе. Проектанты пусть выкладывают свои идеи в присутствии мастеров и рабочих, конструкторы тут же дают эскизы, технологи сразу поправляют их – и в дело...

Одной из центральных проблем, как быстро выяснилось, оказалась проблема герметизации космического аппарата. Создавать, а главное – сохранять ее тогда еще умели плохо. Когда главный инженер Научно-исследовательского вакуумного института Меньшиков приехал по просьбе Королева в ОКБ и увидел конус высотой три с половиной метра с диаметром основания без малого два метра, он пришел в ужас: с такими габаритами вакуумщики никогда не работали.

У Келдыша прошла целая череда совещаний по третьему спутнику. Обсуждали научную программу, строили модели стратосферы, тормошили Лидоренко, чтобы он повысил КПД своих батарей. Королев на заседания ездил, но в спорах не участвовал. Его просили поднять все эти приборы в космос, и он их поднимет, это он сделает, а модели стратосферы – это не я вам, это вы мне их дайте.

Первый пуск многострадального «Объекта-Д» оказался неудачным. 28 апреля 1958 года, едва поднявшись со стартового козырька, ракета со спутником пошла кувырком. Высота была маленькой, и при падении конус сплющился, но, что вызвало всеобщее удивление, не потерял герметичности. Когда открыли лючки, спутник задымил: короткое замыкание проводов привело к пожару, и Ивановский со своими ребятами выпустили в нутро аппарата струи трех огнетушителей.

Это была наша первая космическая неудача. Здесь же начало и длинной цепочки «космической» лжи: об аварийном запуске ничего не сообщили.

Королев не унывал и энергично руководил подготовкой второго экземпляра спутника. Он стартовал без приключений 15 мая 1958 года. В газетах его называли «летающей лабораторией», и, в общем, в этом не было журналистского перехлеста: на спутнике было размещено множество приборов для исследования Солнца, космических лучей, микрометеоритов, строения земной атмосферы и магнитного поля нашей планеты.

В Государственном комитете по культурным связям с зарубежными странами была организована пресс-конференция, которую открыл председатель Советского комитета по проведению Международного геофизического года, вице-президент Академии наук академик Иван Павлович Бардин, металлург, строитель Магнитки, к ракетной технике никакого отношения не имевший. О спутнике рассказывал член Советского комитета по проведению МГГ Евгений Константинович Федоров, ставший уже членом-корреспондентом АН СССР, геофизик, метеоролог, тоже непосредственно к делам не причастный. Федоров, однако, очень крепко уцепился за космонавтику, понимая ее престижность, был первым человеком на всевозможных пресс-конференциях, где он чаще всего сидел на месте председателя – неизменно важный, с непроницаемым лицом человека, посвященного в великую тайну. Речи его на этих пресс-конференциях отличались удивительным пустословием и нарочитым наукообразием там, где все можно было сказать ясно и просто.

Начиная с первых наших спутников, с рассказами о них самих, их исследованиях и значении этих исследований для науки выступали кто угодно, но не люди, которые эти исследования осуществляли. Среди выступавших были действительно серьезные ученые: Н.П.Барабашов, А.А.Дородницын, B.C.Кулебакин, А.Л.Минц, Н.М.Сисакян, В.И.Сифоров, Л.И.Седов, В.Н.Черниговский, Д.Я.Мартынов, К.П.Станюкович. Некоторые из них что-то знали, другие приглашались Королевым и Келдышем для разнообразных научных консультаций, но непосредственными реализаторами космических программ они все-таки не были, а потому информация, ими сообщаемая, имела ценность относительную. Когда я, помню, сразу после запуска третьего искусственного спутника попросил академика Л.И.Седова дать интервью для «Комсомольской правды», он согласился, но попросил меня привезти ему только что переданное по телетайпу сообщение ТАСС, поскольку не знал, что, собственно, надо комментировать.

О мере технической осведомленности Леонида Ивановича говорит эпизод, хорошо запомнившийся многим на космодроме. Уже после запуска ПС Королев пригласил Седова на очередной старт, показывал ему МИК и стартовую площадку. Там уже стояла очередная «семерка». Расхаживая вокруг нее, Седов спросил простодушно:

– Сергей Павлович, а где, собственно, спутник?

Королев опешил. Потом присел на корточки, протянул указующий перст к верхушке ракеты и не своим, писклявым голосом запел:

– Во-о-о-он там!