Королев: факты и мифы

Наиболее простой и верный способ убедиться в том, что аппарат достиг Луны, это поместить в нем надежный и достаточно мощный радиопередатчик. Если в расчетное время его сигнал резко оборвется, значит, он ударился о Луну. Правда, сигнал этот надо было еще поймать, отделить от земных радиопомех, а для этого нужны хорошие антенны. Королев узнал, что у ФИАНа в Симеизе есть нечто подходящее. Там работает доктор Северный, который «выслушивает» Солнце. Надо послать к нему людей и попросить Рязанского тоже подключиться к этим делам... Да, сил у него на все действительно не хватало. Когда началась работа над дополнительной ступенью – блоком «И», как называли его в ОКБ, Королев понял, что надо искать новых помощников. Так возник союз: Королев-Косберг.

Самое интересное, что Семен Ариевич Косберг ни о каком союзе не помышлял, космонавтикой не увлекался и вообще был вполне удовлетворен своей авиационно-моторной жизнью. Он был на три года старше Королева и к моменту пусков первых баллистических ракет уже давно руководил большим конструкторским бюро авиационных двигателей, прочно стоял на ногах и дело свое любил.

Косберг был человек крепкий, жизнью не избалованный. Он родился в большой (девять детей) еврейской семье в белорусском городке Слуцке. Несмотря на немалые финансовые затруднения, два года проучился в коммерческом училище, но потом перешел в кузницу: надо было помогать отцу. После армейской службы слесарил на фабрике имени Халтурина в Ленинграде, упорно стремился учиться. Поступил в Ленинградский политех, а оканчивал Московский авиационный. В 1931 году он пришел в Институт авиационного моторостроения, а через девять лет уже стал руководителем крупного КБ. Приказ о назначении его Главным конструктором датирован 17 октября 1941 года – в критические дни прорыва фашистов к Москве. Война – время предельного перенапряжения всех его сил. Человек жесткий, очень требовательный, он стал одним из тех генералов тыла, которые исключили из служебной терминологии слова: могу – не могу, получается – не получается, успею – не успею, оставив только одно слово: надо! Сталин ценил Косберга, знал, что он не подведет.

После войны Семен Ариевич работает в тесном контакте с ведущими конструкторами авиадвигателей: А.А.Микулиным, А.Д.Швецовым, В.А.Добрыниным, В.Я.Климовым, С.Д.Колосовым. Он строит опытные реактивные двигатели для самолетов А.И.Микояна и А.С.Яковлева. Короче, как говорится, у Косберга – своя компания, у Королева – своя. Но вот в 1956 году Косберг в своем Воронеже создает два авиационных жидкостных ракетных двигателя, которые могли включаться и выключаться в полете по несколько раз. Отчет по испытаниям этих двигателей попался на глаза Королеву, и он понял, что их автор как раз тот человек, который ему нужен. Они встретились и... И Косберг, совершенно неожиданно для всех, знавших его, переключился вдруг на ракетно-космическую тематику. В тесном контакте с ОКБ Королева и, прежде всего с отделом ЖРД, которым руководил Михаил Васильевич Мельников, уже начавший работу над двигателем блока «И», Косберг в невиданно короткие сроки – девять месяцев! – двигатель этот сдает на испытания. Это был первый наш ракетный кислородно-керосиновый двигатель, который должен был запускаться не на Земле, и даже не в небе, а выше неба – практически в вакууме. Он предназначался для лунного блока «И», для гагаринского блока «Е», а позднее, уже в середине 60-х годов, для второй и третьей ступеней большой ракеты Владимира Николаевича Челомея УР-500, названной потом «Протоном». Косберг проработал в космонавтике менее семи лет и сделал очень много. Трагическая гибель его ошеломила» всех, настолько неожиданной, противоестественной для этого переполненного энергией человека она была. Семен Ариевич получил смертельные ранения в автомобильной катастрофе. Прилетевшая бригада московских реаниматоров работала всю ночь, но ничего не могла сделать. 3 января 1965 года Косберг умер.

Технические новинки Косберга очень интересны для специалиста. Но не менее, мне кажется, интересна его мгновенная трансформация из авиационника в ракетчика. Много бы я отдал за возможность послушать, о чем, а главное как говорил Королев с Косбергом во время их встречи в Подлипках 10 февраля 1958 года, каким образом удалось Сергею Павловичу «соблазнить» Семена Ариевича, какие сладкие песни пел ему Королев, какие завлекательные картины рисовал, чем прельщал и как сумел-таки столь стремительно обратить в свою веру. Как интересно было бы все это понаблюдать! Думаю, Луна помогала Королеву. Да и то сказать, как же может не прельстить всякого талантливого инженера и творческого человека предложение слетать на Луну?! Уверен, что Сергей Павлович рассказывал Семену Ариевичу о Луне. Не мог не рассказывать! Это было бы противоестественно для него.

К концу 1958 года сделано было уже так много, что теперь не пустить ракету на Луну было бы труднее, чем пустить. Тем болезненнее и раздраженнее переживал Сергей Павлович новые неприятности, которые уготовила ему строптивая «семерка». Попытки запустить лунник во втором полугодии 1958 года терпят неудачи из-за отказа ракеты-носителя на активном участке полета. Больше всего бесило Королева то, что отказы эти были возвращением к старому, уже пройденному. Когда Всеволод Иванович Феодосьев в 1953 году разобрался с автоколебаниями «пятерки», которые разрушали ракету в считанные секунды, Королев считал инцидент исчерпанным. Потом он даже читал, что и американцы прошли через это со своим «Атласом». И вот вдруг новый рецидив старой болезни: «семерку», которую уже нарастили новым блоком «И», вскоре после старта тоже начинал бить какой-то непонятный колотун. Снова сложение неких колебаний приводило к резонансу, и огромная машина разваливалась на куски. Вибрации должны быть, совсем освободиться от них очень трудно. Забегая вперед, скажу, что через несколько лет космонавты будут рассказывать Королеву, что на активном участке полета, когда двигатели работают на полную мощность, корабль трясет так, словно едешь на телеге по булыжной мостовой. Но это была уже совсем другая, неопасная для ракеты тряска. А тут...

Королев поручил начальнику отдела баллистики Святославу Сергеевичу Лаврову срочно разобраться с этими вибрациями. У Света Лаврова – так все его звали в ОКБ – было два зама: Рефат Аппазов по баллистике и Георгий Ветров по динамике. Задание Главного Лавров адресовал Ветрову. В лаборатории Ветрова за это таинственное дело взялся талантливый инженер-исследователь Георгий Дегтяренко. Позднее для космонавтов придумали такую должность: инженер-исследователь. А Георгий Николаевич был таковым не по должности, а по призванию. Он вцепился в эти треклятые колебания мертвой хваткой. Вскоре с помощью Мирона Семеновича Натанзона из НИИ-1 удалось установить, что возникают они в магистралях жидкого кислорода.

Одновременно Королев попросил помощи и у представителей «большой науки». Она тоже резко изменила свое отношение к ОКБ Сергея Павловича после триумфов спутников. Если раньше многие ученые «снисходили» до ракетчиков, то теперь они сами искали контактов, поскольку не было работы более престижной, чем работа «на космос». «Королев попросил помочь», – этим гордились, как наградой. В отдел Лаврова приезжали и Келдыш, и Ишлинский, и Седов, давали глобальные советы, высказывали общетеоретические предположения, но все это помогало Дегтяренко лишь в том смысле, что успокаивало его: видел, что в своем движении вперед он не нарушает фундаментальных основ. Он организовал эксперименты на аналоговых моделях, создал математическую копию происходящих явлений и сначала теоретически, а затем и практически доказал, что, если в трубопроводы поставить демпфирующие устройства, которые эти колебания если не уничтожат совсем, то хотя бы пригасят, сдвинут их частоту так, что дело до резонанса не дойдет, – аварий не будет. Даже больше: удлиненная за счет блока «И» ракета станет динамически более устойчивой и надежной – это был очень важный вывод для будущих работ.

Конструктор Анатолий Николаевич Вольцифер в рекордно короткие сроки такие демпферы сконструировал, а производственники изготовили. Королев был очень доволен не только итогом, но и тем, как быстро и дружно вся эта работа была сделана. В ней действительно виден тот истинно «королевский почерк» решения проблем, который, увы, был во многом утрачен его преемниками.

К концу 1958 года «исправленная» ракета-носитель для лунника была готова. Теперь Сергея Павловича гораздо больше волновали проблемы радиосвязи: ведь обидно попасть в Луну и не суметь доказать, что ты попал! Все более частыми становятся его встречи с Рязанским, которого он просит во всех деталях рассказать ему о радиоаппаратуре лунников. У Михаила Сергеевича дела шли полным ходом. В Симеизе с ФИАНом договорились, построили домики, осваивали большие антенны. Королев был рад, он всегда симпатизировал Михаилу Сергеевичу и с удовольствием наблюдал теперь его возрождение. Ведь с тех пор как с конца 40-х годов произошло разделение управленцев на два лагеря – лагерь Пилюгина, системы которого были автономны, вели ракету, не нуждаясь в командах с Земли, и лагерь Рязанского – сторонника радиоуправления с наземных командных пунктов, Рязанский оказался как бы на втором плане. И в принципе это было справедливо. Девизом боевых ракет с автономными системами управления были крылатые цицероновы слова «Omnia mea mecum porto» 179 .

179

«Все мое ношу с собой» (Цицерон. Парадоксы).

Стартовав, они летели, не страшась, что противник своими радиопомехами собьет их с курса, – конечно, для военных целей такая система была надежнее, это понимал и сам Рязанский. Но теперь, когда речь шла о мирной программе: спутниках, лунниках и межпланетных автоматах, уязвимым становился уже принцип Пилюгина. Автономная система не могла обеспечить требуемую точность. На гигантском своем пути межпланетную станцию всегда надо было чуть-чуть подправить, слегка изогнуть ее траекторию. Но сказать заранее, какими конкретно будут эти «чуть-чуть» и «слегка», было невозможно. Для этого надо было запустить ракету, измерить отклонения, определить, как они будут со временем изменяться, и дать на борт сигнал, который их устранит, т.е. сделать все те операции, которые коротко называются коррекцией траектории. Для этого требовалась надежная устойчивая двусторонняя радиосвязь: космос-Земля, Земля-космос. Ею и занимался Рязанский.

Впрочем, когда речь идет о двух лагерях управленцев, может сложиться неверное впечатление о некой борьбе за первенство, о жестком соперничестве. Этого не было. Пилюгин, до того как стал самостоятельным, многие годы работал у Рязанского. Они остались друзьями на всю жизнь. Рязанский был на год младше Пилюгина, никаким «мэтром» по отношению к нему себя никогда не ощущал, да и не хотел ощущать. Человек истинно интеллигентный, Рязанский спокойно относился к тому, что Пилюгин – академик, а он только член-корреспондент, не переживал, что у Пилюгина две Золотые Звезды, а у него только одна 180 .

180

Рассказывают, что Михаил Сергеевич однажды довольно сухо отклонил предложение Леонида Ильича Брежнева выпить с ним коньячка, что вызвало большое неудовольствие главы государства. Во всяком случае, из наградных списков на второе звание Героя Социалистического Труда, составленных после полета Гагарина, Рязанский был вычеркнут. Зато сам Брежнев за этот полет очередную Золотую Звезду получил.

Соперничества не было хотя бы потому, что делить им было нечего. Ведь при отработке тех же боевых ракет, на которых стояла автономная система Пилюгина, нужна была аппаратура, которая могла бы рассказать Земле, как ведут себя различные системы, где возникают вибрации, перегревы и несчетное число других отклонений, знать которые необходимо. И эти системы создавал НИИ-885, научным руководителем которого был Рязанский. Потом аппаратуру для телеметрических измерений для Королева стал делать молодой руководитель КБ при Московском энергетическом институте Алексей Богомолов, но это уже 60-е годы.