Королев: факты и мифы
Шрифт:
Рязанский входил в Совет Главных, и мне очень хотелось с ним увидеться, расспросить его о Королеве, да и не только о Королеве. Мы несколько раз договаривались о встрече, но всякий раз что-то мешало. Он умер летом 1987 года и стал единственным из «большой шестерки» Главных конструкторов, с которым мне так и не довелось поговорить. О нем мне рассказывали его сослуживцы, коллеги из ОКБ Королева и сын Николай Михайлович, инженер судпрома.
Формально Рязанский петербуржец, родился в Питере, но помнить себя он начал в Баку, и самые яркие впечатления детства – солнечный город, море, нефтяные вышки, – отец его работал секретарем в конторе Нобеля. Отец был из семьи попа в деревне Бычки Тамбовской губернии. Из дома ушел, потому что поп сильно пил и глумился над ним. Учился в Баку, уезжал, но вновь возвращался на Апшерон. В Баку у него было много друзей. Отец был человеком левых убеждений, прогрессист. В его доме бывали известные организаторы нефтяной промышленности Баринов
181
Позже – первый наш нарком нефтяной промышленности. Расстрелян в 1937 году.
Но это уже тридцатые годы. А пока в 1923 году Рязанский-старший перебирается с семьей в Москву, работает в управлении столичной конторы Азнефть. Так 14-летний Михаил стал москвичом.
Был он парнишка активный, боевой. Вступил в комсомол, а поскольку быстро выявилась общая его грамотность, стал пропагандистом в Хамовниках. Нашел работу: сначала монтер, потом техник, но главная страсть – радио! В шестом классе, увидев детекторный приемник, он был сражен таинством хрипящего прибора, прекраснее которого ничего на свете не было. После авиации для молодых людей 20-х годов самой привлекательной вещью было радио. Авиация и радио занимались одним и тем же делом: уменьшали размеры земного шара. «Радио будущего, – писал футурист Велимир Хлебников, – главное дерево сознания – откроет ведение бесконечных задач и объединит человечество». Рязанский мечтал о «ведении бесконечных задач», а пока руководил радиокружками и заседал в президиуме Общества друзей радио от МК ВЛКСМ. При ЦК ВЛКСМ работала своя радиокомиссия. Там он был в другом президиуме – в секции коротких волн. Совсем в юные годы Миша считался уже опытным коротковолновиком. Он очень гордился тем, что первым установил связь с ледоколом «Красин», который шел спасать экспедицию Умберто Нобиле. Авторитет молодого Рязанского был так высок, что именно его фракция ВКП(б) Общества друзей радио в 1928 году рекомендует для работы в Нижегородской радиолаборатории им. В.И.Ленина – в то время это ведущий радиоцентр страны, прославленный трудами выдающихся ученых: М.А.Бонч-Бруевича, Л.И.Мандельштама, Н.Д.Папалекси, А.А.Пистолькорса.
В Нижнем Новгороде Рязанскому доверили заведовать «опытным полем» – антенным полигоном, на краю которого стоял деревянный вагончик с аппаратурой. В один далеко не прекрасный для Михаила день случился пожар и вагончик сгорел. Началось расследование. И вот уже неизвестно кем впервые произносится фраза, которую смыть с себя труднее, чем наколку на руке: «Рязанский – враг народа». Даже деда – тамбовского попа, которого он никогда в жизни не видел, – ему припомнили. Михаила буквально отбила молодежь лаборатории, выбравшая его незадолго перед этим своим комсомольским вожаком. «Отделался он тогда пустяком – месяцем принудительных работ. Случись то же десять лет спустя, и не было бы у нас Главного конструктора космических систем радиоуправления. Пожар на антенном полигоне и дед-священник шли за ним всю жизнь. Как и Королева, в партию Рязанского принимали с большой неохотой, кандидатский его стаж длился девять лет.
И все-таки он всегда оставался благодарен Нижегородской лаборатории: здесь он нашел себя окончательно, стал заниматься главным делом своей жизни – военной радиотехникой. Когда он сконструировал несколько радиостанций, «принятых на снаряжение РККА», вспомнили, что у молодого таланта ведь никакого специального образования нет, и отправили его в Ленинград, в Военно-техническую академию. Но в 1931 году прием в академию отменили, и Михаил поступил в Ленинградский электротехнический институт. Одновременно работал в Остехбюро – особом техническом бюро, разрабатывал радиоприемники для военно-морского флота.
Работа, учеба, хронический недосып, сухомятное питание и вообще общая жизненная неустроенность, а тут еще невская сырость, слякоть и зябкость, губительные для бакинца, привели к тому, что Михаил серьезно заболел: вспыхнул и заполыхал злой, быстрый туберкулез. Врачи были откровенны: «Не уедешь отсюда – умрешь».
Отец и мама выхаживали его в Башкирии медом и кумысом. Сам он вылечиться не надеялся, как-то примирился с мыслью, что скоро придется помирать, но месяц бежал за месяцем, а он все не умирал, и тут грустные мысли стали его покидать, начал он задумываться над будущим своим существованием пока на этом свете.
В 1934 году он приехал в Москву, работал в московском филиале Остехбюро, а уже на следующий год закончил МЭИ, защитив секретный диплом по системам специального радиооповещения: передача закодированной
информации, радиовзрыватели, радиосчетчик под рельсами – считает поезда и передает куда надо – и прочие остроумные штучки. Остехбюро превратилось в НИИ-20 – большой институт, которому, как и РНИИ, покровительствовал Тухачевский, изо всех сил толкавший новую технику в армию. В Остехбюро он занимался делами, которые в будущем очень облегчили его быстрое вхождение в ракетную тематику, – дистанционным радиоуправлением самолетов, танкеток, торпедных катеров и прочих неодушевленных существ, которые должны были слушаться людей. А перед самой войной переключился на дело совершенно новое и невероятно интересное – радиолокацию. Рязанский разрабатывал приемную часть первого советского радиолокатора П-2, когда началась война. Радистов эвакуировали в Барнаул, где они работали практически круглосуточно и сделали локатор в невиданно короткие сроки, за что и получили Сталинскую премию. Потом Михаил Сергеевич делал П-3 – локатор наведения. Тут подключился к нему Женя Богуславский, и быстро обнаружилось, что вместе у них все получается не в два раза быстрее и лучше, а в три и, может быть, даже в четыре. Не заинтересоваться радиосистемой наведения Фау-2 в конце 1944 г. они не могли: уж больно интересно было узнать, как это все у немцев получалось. Дальше все известно: Германия, Королев, ракетная техника...Став в 1946 году главным ракетным радистом страны, Рязанский жил с женой и двумя детьми в полуподвале на Стромынке, потому что просто представить себе не мог, как это он пойдет просить квартиру. Охотно допускаю, что Михаил Сергеевич так бы до конца своих дней и прожил в полуподвале, но здесь наметились в его жизни важные административные перемещения. В январе 1951 года Устинов назначил Рязанского вместо самоликвидировавшегося Тритко главным инженером НИИ-88. Так на полтора года Михаил Сергеевич стал начальником Королева. Рязанский никогда не скрывал от Устинова, что общие вопросы развития ракет интересуют его меньше, нежели проблемы радиотехники.
С появлением Янгеля он надеялся вернуться к своим приемникам и передатчикам, но воля Дмитрия Федоровича тянула его наверх, превратив летом 1952 года в начальника главка Министерства вооружения. Михаил Сергеевич к чиновничьей работе был совершенно не приспособлен. Должностью своей он очень тяготился, тяготил весь главк и, в конце концов, начал тяготить министра своими бесконечными просьбами вернуть его в радиолоно.
Устинов, как всякий настоящий начальник, отменять собственные приказы не любил, но делать было нечего, и менее чем через два года Рязанский возвратился в родной НИИ-885, научным руководителем и Главным конструктором которого он оставался 32 года, до самого дня своей смерти.
Двухлетнее пребывание в министерстве имело все-таки и свои положительные стороны. Во-первых, Рязанский теперь ясно представлял себе все устройство министерского механизма. Лучше других Главных знал он, как ту или иную бумагу надо составить, с кем согласовать и кому направить, «на кого выйти», решая тот или иной вопрос, а если требуется, как кого обойти ловчее. Во-вторых, высокая министерская должность позволила ему расстаться со Стромынкой, потому что начальник главка не имеет права жить в полуподвале.
По воспоминаниям очевидцев, на Совете Главных, да и на других совещаниях тоже, Михаил Сергеевич выступал редко. Он не считал себя авторитетом в других ракетных специальностях и предпочитал отмалчиваться, когда речь не касалась проблем управления. Зато тогда, когда он брал слово, его слушали внимательнее, чем других. «Старый мышь, мудрый мышь», – часто в шутку говорил о нем Королев.
Увлеченный своей радиотехникой, Рязанский, в отличие от Пилюгина, не был рукоделом, равнодушно относился к бытовой радиоаппаратуре, а если требовалось починить дома телевизор, чинил, но без энтузиазма. Он не замыкался в кругу только ракетных интересов, подобно Королеву. Его собеседниками были Козинцев, Чуковский, Твардовский, он собирал богатую библиотеку, любил читать и обсуждать прочитанное. Тяжело больной, говорил сыну в больнице:
– Надо дотянуть до конца «Детей Арбата»....
Журнальная публикация романа Анатолия Рыбакова завершилась в июле 1987 года. Рязанский умер в августе.
Умирал тяжело, от рака предстательной железы. Впал в забытье, что-то тихо бормотал в бреду.
– Я пытался разобрать последние слова, – рассказывал его младший сын Николай Михайлович. – Поняв, растерялся. Отец говорил об использовании высокотемпературной сверхпроводимости в радиосистемах. С этим и умер...
Последние годы жизни Михаила Сергеевича были переполнены печалями. В 1981 году умерла Лёша – так звал он любимую жену Елену Зиновьевну. А на следующий год в горах погиб старший сын Володя. Как-то сразу сдал, стало ясно, что жизнь прошла... Он крепился, уходил в работу. Его очень увлекло создание аппаратуры для получения телевизионных панорам Марса и Венеры, верил в большое будущее спутников погоды, ледовых разведчиков, контролеров урожаев. Незадолго перед смертью кинодокументалисты взяли интервью у Рязанского, просили рассказать о себе, но он говорил о радиотехнике. Режиссер Николай Макаров спросил его о Сергее Павловиче.