Королёв
Шрифт:
Помню как вчера ясный осенний день 2003 года, магазин «Политкнига», только что открывшийся на Малой Дмитровке, полки с никому не нужной прозой и странную темно-синюю книгу с большим глазом на обложке, с ярко-красными буквами «Роман с кровью». Я люблю триллеры, отравлен Стивеном Кингом и рискнул прочесть первую страницу.
И не оторвался.
Автор брал читателя за шкирку нежно и цепко, рукой опытного, хладнокровного и ласкового маньяка. В первых же словах было закинуто несколько безотказных крючков, иронично подобранные эпиграфы из хорошего русского рока предваряли каждую главку, в авторе чувствовалась матерая эрудиция и поколенческая близость, а интрига развивалась с великолепным драйвом. Я купил эту книгу, изданную «Аграфом», и зачитывали ее у меня пять раз. Кто имеет дело с современной литературой — поймет, что
Вторую зачитали в «Артеке», третью — В Киеве, четвертую я сам отдал матери, и только пятую, с автографом Чертанова, я уже никому в руки не давал. Эта книга — из разряда тех, о которых многие любят потом снисходительно говорить: «Да ну, я с самого начала обо всем догадался!», но, пока не перевернута последняя страница, хрен у них эту понятную и примитивную стряпню отберешь. А проза Чертанова вдобавок не стряпня, она написана для тех, кто понимает. Из этого торта каждый выедает свой корж, и более многослойных изделий на моей памяти никто, кроме упомянутого Пелевина или Алексея Иванова, не выпекал.
Поначалу я тоже грешил на Пелевина, но Чертанов писал слишком живо, без того угрюмого скепсиса, от которого в «Поколении» и «Ампире» не продохнуть. Хотя свою вампирскую историю, очень, кстати, похожую на чертановскую, Пелевин все равно написал, только позже. Максима он вряд ли читал, но в литературе все равно выигрывает первый. Сверх того, Чертанов не по-пелевински крепко строит фабулу. Я много еще выстроил предположений, одно экзотичней другого, но что Чертанов — женщина, мне в голову, конечно, не приходило.
Поймите меня правильно. Я не сексист, не брутальный мачо и не враг женской прозы. Смешно, сочинив три книги вместе с женой, которую я и полюбил по рассказам в периодике, высказываться в том смысле, что курица не птица. Лучшего писателя нашего времени зовут Людмила Петрушевская, тут уж хоть тресни, хотя сама Петрушевская лучшим прозаиком называет Асара Эппеля (не себя же ей называть, в самом деле). Просто женская проза часто бывает истерична и редко — сюжетна. Сюжет построить, милостивые государи, это вам не свитер связать, хотя общие приемы прослеживаются. Сюжет должен быть — впрочем, что я вам буду рассказывать, по новой книге Чертанова все понятно. А тогда я примерно неделю обхаживал издательство «Аграф», которое, однако, держалось как партизан: оно признало, что никакого Чертанова нет в природе, но кто скрывается под псевдонимом — молчало. Наконец я сказал, что позову Чертанова в свою программу и сделаю ему пиар. Тогда они нехотя выдали действительно чертановский телефон, и я обалдел: Максима звали Маша.
— Я слушаю, — сказал в трубке хрустальный голос, из тех, какими в триллерах разговаривают бледные красногубые маньячки.
— Здравствуйте, это такой Дмитрий Быков, — представился я с понятной робостью.
— Читали-читали, — сказал голос, и я понял, что в мире фольклорной нечисти знают обо мне все.
— Мне очень понравился ваш «Роман с кровью», — сказал я совсем испуганно. — Это прекрасная книга. Я даже удивился, что сейчас так могут писать.
— У меня есть лучше, — равнодушно сообщил голос.
— Пришлите, — попросил я.
Через час на мою электронную почту пришел роман «Казнить нельзя помиловать» с вежливым, изящным, как бы надушенным письмом — жаль, что электронные письма не пахнут. Конверт у такого письма был бы узкий, лиловый. Оно было бы написано бисерным почерком и подписано кровью. Чертанов сдержанно хвалил мои опыты, обнаружив их тонкое понимание, и благодарил за теплые слова.
Я и так-то читаю быстро. Но этот роман Чертанова прочел с рекордной скоростью — быстрее были проглочены только «Бессильные мира сего» Бориса Стругацкого, потому что от них уж вовсе нельзя оторваться. Стругацкому я и отправил Чертанова — для публикации в журнале «Полдень», главном периодическом издании отечественных фантастов. Там эту вещь и опубликовали после незначительных сокращений, осуществленных деликатной рукой моего любимого прозаика Житинского. Житинский тоже не поверил, что это написала девушка. Он пожелал немедленно увидеть эту девушку. Я тоже желал, но Чертанов не показывался. Он грамотно выстраивал миф.
Сегодня,
когда «Казнить нельзя помиловать» сделался самым популярным сочинением Чертанова и получил премию «Полдня», пересказывать его бессмысленно. Почитайте сами, если еще не. Могу сказать одно: более хитрой фабулы я не встречал со времен Лео Перуца. Последняя страница этой книги срывает крышу самому проницательному читателю: можно было предсказать любую развязку. Но такое! Дочитавши роман на другой день, я наговорил Чертанову по телефону сбивчивых комплиментов и удостоился такой же ровной хрустальной благодарности. Вскоре я получил еще два текста — второй том «Романа с кровью» и вскоре опубликованную «Аграфом» повесть «Цирцея». Что касается «Цирцеи», у меня было стойкое ощущение, что это писал я сам. Автор вскрывал самые тайные пласты моего подсознания. Такой внутренней близости к писателю я не чувствовал со времен «Потерянного дома» все того же Александра Житинского.— Маша, — не выдержал я через месяц, — приходите ко мне на эфир.
Я вел (и веду) вольную радиопрограмму, куда зову любых гостей, интересных мне на данный момент. Строго в назначенное время меня ждала в «Останкине» очень высокая, очень бледная и очень рыжая девушка с короткой стрижкой и прохладными манерами. На ней было длинное пальто. Губы были ярко-красные, как и слышалось по телефону. Она смотрела сквозь меня большими карими глазами, и лицо ее было непроницаемо. Из человеческого, пожалуй, в ней были только веснушки. Других несовершенств не наблюдалось.
Нельзя сказать, чтобы я влюбился в Чертанова. Я не влюбляюсь в красоток, мне что-то мешает — может, комплексы, а может, моногамия. Но впечатление, чего там, было произведено.
— Вы чего-нибудь выпьете? — спросил я.
— Коньяку, — спокойно сказал Чертанов.
На дне моей души, честно сказать, шевелилось сомнение. Я все еще думал, что это чья-то Черубина, и подверг гостя строгому испытанию в прямом эфире.
— Вот скажите, Маша, то есть Максим. Если бы вам надо было написать современный триллер, вот прямо сейчас, — о ком бы вы его написали?
Чертанов, так и не раскрывший в эфире своей настоящей фамилии, улыбнулся змеиной улыбкой и ответил незамедлительно:
— О садоводах.
— О господи, почему?!
— Потому что это тайная изуверская секта. Вы можете поверить, что люди съезжаются на участки ради возделывания грядок? Всю неделю работать, чтобы потом стоять в гряде, задрав задницу в линялых штанах? Они говорят, что это хобби, удовольствие, но мы-то понимаем, какое там удовольствие. Это все маскировка. На самом деле они съезжаются, чтобы вне городов, по ночам, в строгой тайне обдумывать план захвата мира.
В эту секунду я поверил, что Чертанов пишет сам. Мне часто потом случалось наблюдать его импровизации — всегда мгновенные и смешные. Пить коньяк нам тоже случалось нередко. Опьянение у Чертанова выражается в том, что он улыбается чуть более хищно.
Мы дружим три года, тесно и целомудренно (ибо соавторство, скажет вам любой, больше секса: тут такое взаимопроникновение, что физическая его реализация уже необязательна). Больше всего меня поражает то, как мало я знаю о Чертанове даже после самой интимной близости — совместного сочинения трех романов. Мне доподлинно известно, что она родилась и прожила первые двадцать пять лет на Урале, окончила школу с золотой медалью и философский факультет университета с красным дипломом, первое стихотворение напечатала в «Пионерской правде» и с тех пор до тридцати лет не печаталась. У нее было в жизни, видимо, немало драм, о которых я не осведомлен. Сам Чертанов выстраивает столь причудливую мифологию, всякий раз плетя о себе разное и наслаждаясь моим легковерием, что в голове у меня образовалась дикая мозаика: вот Чертанов подделывает документы в подпольной типографии, вот работает дорогой женщиной по вызову, вот бежит от погони, отстреливаясь, а вот становится подругой бандита… Все это излагалось убедительно, с яркими деталями. На самом деле Марья некоторое время работала офисной пылью, то есть средним классом, но в какой-то момент загнанная в подсознание литература буквально взорвала ее изнутри. Подобно Шервуду Андерсону, она ушла из скучной конторы в начале рабочего дня, чтобы никогда больше туда не вернуться. Продала квартиру, забрала мать и переехала в Москву, чтобы купить здесь крошечное однокомнатное жилье в спальном районе, жить в предельной скудости и заниматься только литературой.