Королева двора
Шрифт:
– Я не понимаю слов: «Это невозможно!» – говорила Оксана своим сотрудникам. – Бывает только: «Я не могу и я не справляюсь». И поверьте мне, в этом случае всегда найдется тот, кто захочет и сможет выполнить распоряжение. Так что в ваших интересах этих слов никогда не произносить.
– А вы, – как-то рискнула ее спросить одна из новеньких, еще плохо знающих начальницу менеджеров, а потому не боящихся открыть рот и продемонстрировать характер, – вы всегда на коне? Все планы осуществлены? Программа выполнена?
– Конечно, – не моргнув глазом, тогда отрапортовала Оксана. – Если план не подлежит исполнению, значит, он никуда не годится.
– И что делать с таким планом?
– Переделывать. Но у меня таких планов не бывает.
И это было абсолютной правдой. С одной только оговоркой: Оксана забыла добавить слово
Полного осознания своего одиночества Ксанка достигла у гроба, в котором едва виднелось щупленькое тельце Дашутки. Стоя у деревянного ящика и механически перебирая кружева, Ксанка не плакала и не стенала. Она не думала о прошлом и не кляла судьбу. Потому что совершенно четко понимала, что судьба не имела никакого отношения к произошедшему. Ксанка знала, кто, в чем и до какой степени виноват уже и будет виноват еще. Она абсолютно ясно представляла себе картины будущего. Вот муж сообщает ей, что теперь имеет полное моральное право быть свободным. Вот женится на своей балерине. Вот Верочка, грустно улыбаясь и размахивая букетом, спешит на их свадьбу. (Глупая гусыня: объект ее страсти так и будет ходить в ЗАГС с другими, а она так и не решится заикнуться о своих чувствах.) Вот Дина из второго состава перепрыгнет в примы, ибо сейчас уже вышагивает по двору с гордо поднятой головой, а ее приемная мамаша всем соседям распинается о том, что через сезон, максимум через два, «ее кровиночка» (у женщины, наверное, с головой не все в порядке, называть так приемыша) обязательно станет солисткой. Вот, натанцевавшись всласть и получив кучу премий и званий, она уходит со сцены и рожает сына и дочь. А если ребенок заболеет, что ж, муж всегда окажется рядом и сделает все, что нужно, чтобы Дина не стояла в черном, перебирая белые оборки убранства маленького гроба. Вот они живут припеваючи, никогда не вспоминая о Ксанке, будто и не было ее, будто была она к увлекательному роману вступительной статьей, которую никогда никто не читает.
Из всех перечисленных «вот» дождалась Ксанка только первого. Как только перспектива развода перестала быть перспективой, а переросла в неотвратимую реальность с заявлением в ЗАГСе, решительным настроем и нескрываемым облегчением со стороны Михаила, Оксана пообещала себе, что больше ни одну из нарисованных себе у гроба дочери картин не увидит. Обещаний Ксанка на ветер не бросала. Сказано – сделано. Безразлично бросив на прощание бывшему мужу «Счастливо» и чмокнув для порядка бывшую же свекровь, Оксана отбыла, по их мнению, далеко и надолго, если не навсегда, а по ее представлениям, лишь скрылась из виду, чтобы незримо, но ощутимо по-прежнему присутствовать в их жизни и делать эту жизнь невыносимой.
Первым делом она поменяла место жительства. Страна стала новой, свободной, с открытыми коммерческими отношениями. Свою квартиру Ксанка сдала, себе сняла поближе к институту однушку за меньшие деньги. На разницу жила какое-то время, не прекрасно, но на еду и даже на какую-то одежду хватало. Подружек не заводила, с однокурсниками не встречалась. Училась неплохо, но без увлечения: конспекты писала и складывала до тех времен, когда действительно придется разбираться в дебете, кредите и маржинальной стоимости. Кино, музеи и театры не посещала, книг не читала, гулять не ходила. Ходила на свидания. Сначала на те, куда посылало так называемое агентство, в которое устроилась, едва переехав из родного района. Потом, когда спрос на ее услуги начал превышать предложение, позволяла себе выбирать того, кто пополезнее, побогаче и посолиднее.
– Почему я клиентов неделями жду, а ты карточки веером перебираешь и еще ерепенишься: с этим не пойду, с тем не хочу? – ревниво вопрошала Любка, числившаяся в «агентстве» старожилкой и еще недавно учившая новенькую Ксанку премудростям продажной любви.
– Откуда
мне знать, – изображала невинность ученица, продолжая допрашивать администратора о том, где работает и сколько получает очередной потенциальный клиент и пытаясь сообразить, чем этот кадр может быть ей полезен. На первом этапе (про себя она называла это время становлением той Оксаны, которую теперь каждый день видела в зеркале) финансы любовников интересовали ее гораздо меньше их связей. Она искала свой интерес и всегда его находила.– Руководитель департамента продаж вторичного жилья, – читала она карточку, будто случайно выпавшую из кармана брюк. Ксана сама ее вынула и бросила визитку на пол, когда мужчина вышел покурить на кухню.
– Да… Я… ну… в общем, вот так вот. – Смятение было понятным. Теперь Ксанке известно не только его место работы, но и имя, и фамилия. Захочет – найдет. Захочет – жене расскажет. А там скандал, а может, и развод, и прощай кресло, полученное с подачи всемогущего тестя.
– Слушай, – Ксанка специально заглянула в карточку, – Денис, а квартиру продать можешь?
– Могу, конечно.
– Даже если там человечек прописан?
– Какой человечек?
– Плохой. В тюрьме сидит за убийство. Вернется, если вернется, жаловаться не станет.
– А если могу?
– То ты не Денис. Где работаешь, не имею понятия, фамилию сроду не слышала.
– Лады.
Через пару месяцев Ксанка, продав квартиру на Хорошевке, переехала в новенькую двушку в спальном районе.
– Хочешь, сходим куда-нибудь? – Этот ухажер гордился возможностью достать билеты на любое мероприятие. У актеров и режиссеров свои связи, блаты, контрамарки, у кассиров свои. Кассиром одного из московских театров была сестра этого мужчины, не обремененного ни женой, ни детьми, ни страхом их потерять, а потому позволяющего себе время от времени выводить свою очередную пассию в свет. Ксанку променады не интересовали. К тому же, по слухам, выход этот кавалер устраивал на прощанье, когда собирался поменять даму сердца. Ксанка была предупреждена. Предупрежден – значит вооружен, поэтому приглашение вежливо отклоняется, а любовнику протягивается фотография красивой девушки: она моложе Ксанки, свежее и любит культурную программу:
– Хочешь, познакомлю? Она с удовольствием пойдет.
Плотоядная улыбка тут же растягивается от уха до уха:
– Хочу.
– Процент за сводничество причитается?
– Сколько ты хочешь? – Мужчина с готовностью открывает бумажник.
Ксанка отмахивается:
– Спрячь. Я о другом. Ты меня театрами не удивишь.
– Что ты хочешь? – Маски сброшены. Деловая беседа: баш на баш и никакого кокетства.
– А за кулисы можно попасть?
– Легче легкого.
– Организуешь?
– Да раз плюнуть!
– И в Большой?
Пара секунд молчания:
– Да можно и в Большой. Никогда не сказал бы, что ты интересуешься классикой.
А она и не интересуется. Но за кулисы Большого идет. На ней темные очки и парик из длинных светлых волос. А в руках пакет. А в пакете новенькие пуанты, обложенные кубиками сухого льда. Пуанты твердые и холодные: как раз такие, какие нужны если не для того, чтобы сломать ноги, то по крайней мере для устрашения. Это уж как получится.
Получился второй вариант, но и это скорее плюс, чем минус. Пусть потанцует, пусть выбьется в солистки: тем больнее будет падать.
Через несколько лет у Ксанки имелась собственная – уже трехкомнатная («Либо покупаешь, либо никакого аборта и я звоню жене») – квартира, иномарка и неплохая должность в солидной мебельной компании. Не было только спокойствия, ибо выстроенные ею ненавистные «вот» начинали сбываться со страшной скоростью. Про состоявшуюся свадьбу доложила ей бывшая свекровь, которой она звонила изредка, конечно, не по доброте душевной, а исключительно по необходимости узнать, что происходит в жизни ее обидчиков. Она же рассказала Ксанке и о финансовом положении Михаила. «Бизнесмен он теперь. Фирма своя, значит. Чем занимается, точно не скажу. Что-то с медициной связано. Оборудование, кажется, продает. В общем, неважно. Главное: живем – не жалуемся». Ну а об успехах молодой балерины свидетельствовала афиша. «В роли Жизель – юное дарование, открытие сезона Дина Елисеева», – прочитала Оксана и почувствовала, как каждую клеточку тела заполняет еще неведомое торжество: «Момент настал». Теперь ничто не мешало взять оружие и поразить врага.