Королева мести, или Уйти навсегда

И тут Хохол сделал что-то немыслимое, высвободившись из рук державших его охранников, и только Маринина реакция спасла Дмитрия от смерти – уж что-что, а всадить финку по рукоятку Хохол успел бы… Но она ринулась наперерез, и тонкое лезвие рассекло кожу куртки, обожгло левый бок и застряло в толстом слое цигейки где-то под рукой. Коваль осела на снег, и вокруг стало расплываться красное пятно – порез был глубокий, болезненный, финка пропорола мышцу между ребер… И эта кровь на белом снегу словно отрезвила всех – Хохол взвыл, хватая Марину на руки и крича на весь двор:

– Валерку сюда, быстро! Севка, в машину и гони в город, без доктора не возвращайся! – И, обращаясь уже к ней: – Маришка, девочка, как ты? Зачем полезла на перо, дурная? Ведь я мог тебя… сам, своей рукой… котенок… – Он прикоснулся губами к ее щеке и понес в дом.

За ним бегом бросился отец, успевший, однако, довольно сильно ударить по лицу Дмитрия, рухнувшего на колени рядом с тем местом, где снег был залит Марининой кровью. Он стоял в этой позе очень долго, до тех пор пока Данил и Гена силком не подняли его и не отвели в дом, налив стакан водки, чтобы привести генерала в чувство. Хохол уложил Марину в спальне, разрезал окровавленный свитер и осмотрел рану:

– Елки, глубоко… Хорошо еще, что не в легкое, мышцу только располосовал… Зачем ты полезла, можешь сказать?

– Ты не понимаешь… – прошептала она плохо слушающимися губами. – Не понимаешь…

– Да не могу я этого понять! – перебил Женька, закрывая рану большим куском марли, поданным Дашей. – Он поднял на тебя руку, он – мужик, мент, – на женщину, на сестру! Если бы не ты…

– Прости меня… – раздался в дверях голос Дмитрия – брат стоял в проеме, ухватившись за косяки и виновато глядя на Марину.

– Уйди! – рявкнул Хохол, вскакивая, но она поймала его за руку:

– Перестань…

– Маринка, он прав – я сволочь… – Димка попытался сделать шаг в сторону кровати, но дорогу ему преградил отец.

– Уходи, Дмитрий, сейчас не время выяснять отношения. Женя, что же доктора нет так долго?

– Город не близко, Виктор Иванович.

– Папа… не волнуйся… я не умру таким образом… – с трудом выговорила Коваль, облизывая пересохшие губы. – Это… не мой стиль…

– О, господи, да замолчи ты! – с досадой произнес Хохол, смочив ее рот салфеткой. – Еще и острит!

– Так, и что за панихида? – раздался голос Валерки, почти бегом ворвавшегося в комнату. – Все лишние – вон! Хохол, ты – первый на марше! Я кому сказал? – видя, что Женька не собирается уходить. – Не мешайте работать!

Когда все вышли, Валерка закрыл дверь, неспешно достал из чемоданчика халат и перчатки, натянул все это и приблизился к Марине:

– Ну что? Опять нарвалась? – Он покачал головой, осматривая рану. – Кто тебя так?

– Никто…

– Ага, я так и понял – консервы ножом открывала, порезалась немного, – невозмутимо согласился Валерка, делая анестезию. – Сейчас шовчики наложим, капельницу поставим… Вот так, терпи, терпи… Да, больно, я знаю… Терпи, моя умница, уже почти все… Ну вот, смотри, я и руки уже убрал. – Он продемонстрировал ей свои руки в окровавленных перчатках. – Видишь, не трогаю тебя больше.

Коваль с трудом подняла правую руку и вытерла слезы.

– Женьку… позови…

– Сейчас позову, он, поди, и не уходил никуда, под дверью сидит.

Хохол вломился так, словно опаздывал на поезд, кинулся к постели:

– Котенок, как ты? Все в порядке?

– Нормально, Жека, не волнуйся, – ответил Валерка, убирая в чемоданчик свои вещи. – Но я тебя прошу – ей покой нужен, не дергайте девушку. Что произошло-то у вас?

– Маленькая семейная драма. Не лезь, – отрезал Женька, не отрываясь от Марининого лица. – Ей нужно что-то? Ну в смысле, лекарства там, капельницы?

– Нужно. Я буду приезжать.

– Если ничего сложного, то можешь объяснить все Генке, он умеет.

– Как хочешь, – пожал плечами Валерка. – Мне же проще. Да сиди, не заблужусь, – махнул он рукой, видя, что Женька собирается провожать его.

Коваль закрыла глаза, вдруг ощутив усталость во всем теле и боль в боку, и от Женьки не укрылась ее страдальческая гримаса.

– Больно?

Марина молча кивнула, и он пошел вниз за таблетками.

"Вот тебе и вернулась домой – уж откуда не ожидала неприятностей, так это от собственного брата, а зря, оказывается… Он не простил мне того, что случилось с Колькой, но, возможно, я на его месте поступила бы так же, если еще не хуже".

Марина задумалась настолько, что не заметила, как вернулся Женька с таблетками и бутылкой минералки, опустился рядом на постель:

– Не спишь?

– Нет. Как там отец?

– Я им бутылку коньяка выставил, пусть стресс снимут. Ты меня прости, родная, но братца твоего я завтра же выкину отсюда, можешь на меня даже не смотреть такими глазами. Я с этой паскудой больше за один стол не сяду! – Женька осторожно приподнял ее голову и поднес к губам стакан с минералкой. – Я все сказал. К отцу претензий не имею, а этот пусть валит и спасибо тебе скажет, что подставилась вместо него.

– Женя…

– Я сказал – все! – отрезал Женька, наклоняясь и целуя ее. – Может, я к себе спать пойду? – прошептал ей на ухо.

– Нет… не бросай меня, – попросила Марина, касаясь пальцами его руки. – Я боюсь одна, боюсь умереть во сне…

– О господи, я тебя прошу – прекрати! – взмолился Женька, убирая с ее лица упавшую челку и заглядывая в глаза. – Не пугай меня, пожалуйста, я не могу этого слышать…

– Есть что-то, чего ты боишься? – через силу улыбнулась она, и Хохол пробормотал, пряча глаза:

– Есть… То, что тебя не будет со мной…

– Я всегда буду с тобой… – Марина закрыла глаза, крепко прижав к груди Женькину руку, и задремала, сквозь сон слыша размеренное дыхание Хохла возле своего уха.

Ночью, когда совсем отошла анестезия, стало невыносимо больно, так больно, что Коваль, привычная ко всему, не вытерпела и застонала. Чуткий Женька сразу же открыл глаза и навис над ней:

– Что, котенок? Болит?

– Болит… – прошептала она, закусив губу и крепко зажмурившись, чтобы хоть как-то отвлечься от разрывающей весь левый бок боли.

– Сейчас Генку приведу, он укол сделает, – Женька накинул халат и побежал вниз, забыв, что достаточно просто позвонить в коттедж охраны и попросить Гену зайти.

Они вернулись вдвоем, всклокоченный телохранитель достал из аптечки шприц и ампулу с обезболивающим, ловко наложил Марине жгут на плечо и незаметно сделал укол.

– Все, Марина Викторовна, сейчас пройдет.

– Спасибо, – проговорила она, зажимая место укола ватой. – Извини, что разбудили, Гена.

– Ерунда, – отмахнулся он. – Ничего страшного. Я свободен, Жека?