Королева пустыни

Фейсал, одетый в белое, ехал перед армией, радостно приветствуя каждого шейха, а они, стоя в шеренге рядом с поставленными на колени верблюдами, низко кланялись и подносили руку к губам, что являлось официальным приветствием. Когда Фейсал проходил дальше, они пристраивались за ним в ряды, племя за племенем, пока наконец колонна не протянулась на четверть мили. Били барабаны, поэты читали сложенные экспромтом стихи, перекрикивая рев десяти тысяч голосов, поющих военную песню. За Фейсалом реяло лиловое знамя на золотых копьях и двигалась «дикая шумная масса» его двенадцати сотен телохранителей верхом на верблюдах, убранных в багрянец и золото.

За ними шла пятитысячная верблюжья кавалерия и 5300 человек пехоты, тащили крупповские горные пушки и пулеметы, а за ними еще 380 верблюдов везли шатры и прочие необходимые вещи.

Прибыв на место, Фейсал и его армия увидели, что Аль-Вадж уже взят королевским флотом. Но взрывами мостов, разрушением поездов и рельсового пути арабы связали турок, несмотря на их подавляющее численное превосходство, и привлекли к себе внимание мира.

Лоуренс ушел из Аль-Ваджа в компании Шарифа Насира из Медины и Ауды Абу-Тайи из восточной ветви племени ховейтат в эпический обходной марш по пустыне к Акабе. Фейсал утвердил это предприятие: Лоуренс получил 22 тысячи фунтов из личного кошелька эмира – его седельной сумки. Абу-Тайи предоставил верблюжий корпус, и отряд достиг Акабы в июле и захватил город. По улицам провели шестьсот турецких пленных. На стороне арабов было преимущество внезапности: никто не ожидал атаки на Акабу со стороны пустыни. Массивные пушки города смотрели в другую сторону, готовые отбить атаку с моря. Эта победа раз и навсегда показала, насколько важен для Британии союз с арабами: с помощью Лоуренса направление главного удара удалось перенести на юг и взять Красное море, что позволило египетской армии направиться к Дамаску. Генерал Алленби, вступивший в командование британской армией, назначил Фейсала главнокомандующим всеми арабскими операциями к северу от Маана и утвердил обеспечение арабов, идущих на Дамаск, деньгами, боеприпасами и транспортом.

Задержки и промахи со стороны британцев и арабов возместились успехом партизанской войны против турецких гарнизонов вдоль железной дороги, против поездов с боеприпасами и деньгами. Сирийский сторонник Фейсала Джафар-паша эль-Аскери впоследствии описывал, как из взорванного турецкого поезда разлетались сотни тысяч турецких банкнот, и ни один араб не потрудился их поднять – все рвались к Дамаску.

В то время как Алленби наступал на Иерусалим – взятый потом в декабре 1917 года, – Фейсал стоял лагерем в Акабе, готовя армию к маршу на Дамаск. И тут в лагере разорвалась бомба в виде экземпляра секретного соглашения Сайкса – Пико. Его любезно передали большевики через старого врага Фейсала Джемаль-пашу, дабы показать арабам, что для них припасено у союзников в случае военной победы. Фейсал знал, что есть какое-то соглашения, но это и все.

Соглашение, заключенное сэром Марком Сайксом и мсье Жоржем Пико, делило «Аравию» в случае победы на протектораты, распределенные между британцами, французами и русскими. Оно видимым образом игнорировало обещание, данное ранее сэром Генри Макмагоном: дать арабам независимость в области, включающей четыре священных города мусульман. Соглашение – или несогласие, как его уже стали называть в Лондоне, – Сайкса – Пико заложило основу заключенного впоследствии пакта Сан-Ремо, который отдавал Аравию под британский и французский мандат.

На самом деле отсутствие у Фейсала этой важной информации было решением его властного отца. Хусейн не показывал ему многолетнюю переписку с Генри Макмагоном, накопившуюся в Мекке, и не считал необходимым объяснять свои отцовские приказы. Сайкс и Пико приезжали в Джидду в мае, тремя месяцами раньше, с заявленной целью объяснить перемены условий, вынужденно сделанные со стороны Британии из-за требований Франции, и условия соглашения: Франция распространяет свое влияние на Сирию и Ливан, а Британия – на Ирак, Трансиорданию и северную Палестину. Твердый в своих мнениях из-за возраста и собственного характера, Хусейн их едва слушал.

Разочарование Фейсала было нечем смягчить, и именно этого боялся Лоуренс. Несколько дней казалось, что Арабское восстание закончилось, и Лоуренса раздирали противоречивые чувства. Фейсал немедленно дал телеграмму в Мекку отцу, говоря, что он со своей армией отказывается продолжать войну с турками, потому что его идеал – независимость и единство арабской нации. Замену турок другими иностранцами они не потерпят. Хусейн телеграфировал в Лондон и получил в ответ бойкие заверения, что эти вести основаны на чистой интриге и у британского правительства нет иной цели, кроме освобождения арабов. Это вполне устроило шерифа, который тут же отдал приказ сыну продолжать войну – «или я буду считать тебя изменником». Хусейну, уже называвшему себя «королем арабов», успех Фейсала кружил голову.

Лоуренс в мучительном раздвоении все же заверил Фейсала, что британцы сдержат свои обещания, как по духу, так и по букве. Отныне, пишет он, не имея уже возможности гордиться тем, чего они достигли совместно, он чувствовал «постоянный и горький стыд». Итак, арабская армия продолжала марш, племена сменялись племенами на ее пути, их число увеличивалось по мере того, как армия шла на Дамаск. Взяли город Дераа, потом подошли к деревне Тафас, чей правитель Таллал числился среди самых верных воинов Фейсала. Здесь отступающие от Дераа турки страшно отомстили жителям: женщин и детей зверски пытали и увечили, дома сожгли. Такую провокацию нельзя было снести. Таллал, взбешенный этим ужасом, натянул куфию на лицо и понесся галопом под огонь отступающей армии. Последовавшая бойня была неописуема. Лоуренс не мог забыть этого всю оставшуюся жизнь.

Дамаск, «жемчужина, оправленная в изумруды», был осажден арабской армией. Вскоре турки его покинули, британские дивизии взяли семьдесят тысяч пленных. Иррегулярные хиджазские войска Фейсала прошли через город 30 сентября 1918 года и подняли флаг шерифа над Сераем – административными зданиями турок. Женщины отводили паранджу и бросали цветы и ароматы солдатам под ноги, мужчины вскидывали фески в воздух, и праздник продолжался ночью и днем. Когда 3 октября эмир Фейсал приблизился к центру города, его встречал восхищенный шепот. Толпа раздалась, послышался топот копыт, и появился он – один, на полном галопе, рука вскинута в салюте. Тысячи радостных криков слились в один общий рев триумфа, прогремевшего эхом по всей Аравии.

Фейсал – вероятно, будущий правитель страны – развернул флаг Хиджаза и впервые встретился с генералом Алленби. Восхищение было взаимным. В 1933 году Алленби скажет о Фейсале: «В нем сочетались качества солдата и государственного деятеля: живость видения, быстрота действия, открытость и прямота… Живописный в буквальном смысле этого слова, и в переносном тоже! Высокий, изящный, красивый – даже едва ли не слишком, – выразительные глаза освещают лицо, полное спокойного достоинства. Вид очень царственный». В первом обращении Фейсала к народу подчеркивалось арабское единство и независимость, главенство закона и причина для союза арабов с Великобританией, Францией, Италией и Америкой – положить конец турецким зверствам.

Новая администрация, подчиненная Фейсалу, от Акабы до Дамаска поначалу функционировала спокойно и хорошо. Но едва стихли приветственные клики, как Сирию снова раскололи политические разногласия, обостренные франко-британской декларацией от 7 ноября 1918 года, объявленной почти одновременно с перемирием, концом войны с Германией. Обращенная к народу Сирии и Ирака, декларация с виду обещала «установление национальных правительств и органов управления, власть которых будет вытекать из инициативы и свободного выбора местного населения», но она также определяла, что в то время как восточная Сирия будет управляться лордом Алленби, так называемая Оккупированная вражеская территория – Запад, сирийское побережье и Ливан – переходит под французский контроль. Вроде бы параграф о самоопределении включал в себя торжественное обещание союзников, и Фейсалу было сказано, что такое разделение – чисто временный организационный ход. Он направился на Парижскую мирную конференцию в полной уверенности, что обещание будет выполнено. Среди сотен делегатов и тысяч советников, клерков и машинисток, толпившихся в Париже между январем и июлем 1919 года, были Гертруда, Лоуренс и Фейсал. Премьер-министры, министры иностранных дел, президенты, принцы и короли приезжали с каждым пароходом и с каждым поездом, а с ними просители от народов, желающих стать нациями, стран, желающих знать свои границы, свиты из администраторов и военных представителей, мировая пресса, лоббисты тысячи и одного дела. Как писала Маргарет Макмиллан в своей книге «Миротворцы»: «В течение шести месяцев… Париж был для мира одновременно правительством, апелляционным судом, парламентом и средоточием страхов и надежд». Под председательством Вудро Вильсона, Ллойд-Джорджа и Клемансо происходила ликвидация обанкротившихся империй и решение более ключевых вопросов, в частности: должна ли Германия и ее союзники понести наказание и платить, или их следует перестроить? Гертруда замечала:

«В нашей стране [Великобритании] наблюдалось растущее безразличие великой демократии к проблемам слишком далеким, чтобы их легко было понять, в сочетании с благородным демократическим порывом дать всем расам равные возможности и угрызениями совести за то, что Запад не может не считать себя виновным в эксплуатации Востока. Война… вызвала к жизни блестящее сотрудничество в Индии, доблестные действия арабов плечом к плечу с армиями лорда Алленби, и принципы мира, провозглашенные президентом Вильсоном, воспринимались лишь как признание заслуг в общем деле.