Королева пустыни

«Было на удивление интересно показывать Фейсалу это прекрасное место. С таким туристом приятно работать. Когда мы восстановили дворец и увидели сидящего в нем Хосрова, я подвела Фейсала к высоким окнам на юг, откуда виден был Тигр, и рассказала ему историю арабского завоевания, как она записана у Табари… Можете себе представить, каково было излагать ее ему. Не знаю, кто из нас был увлечен сильнее…

Фейсал обещал мне полк арабской армии – “личный для Хатун”. Я вскоре попрошу вас вышить их цвета… Отец, правда же, это чудесно? Иногда мне кажется, что все это может быть только во сне».

Полк не появился. Этот очаровательный комплимент был очень приятен Гертруде, но было бы трудно получить утверждение от Кокса.

Вернувшись в свой кабинет после выезда в Ктесифон, Гертруда четыре часа работала, потом посетила накиба. Затем, в роли президента Багдадской публичной библиотеки, присутствовала на заседании комитета. Она решила, что в библиотеке появятся книги на трех европейских языках, а также на арабском и еще пяти восточных языках, будет издаваться книжное обозрение в виде журнала и каталог всех имеющихся в библиотеке рукописей. Гертруда нанесла визит вежливости свояченице Сассун-эфенди Эскелла и вернулась домой давать обед для Хамид-хана, двоюродного брата Ага-хана. Даже для нее день выдался очень напряженный. Было невыносимо жарко, но, несмотря на сильные течения и случайных акул – одна укусила на этой неделе мальчика, – Гертруда поплавала в Тигре и написала домой забавную новость о последнем приобретении в зверинце Кокса – самом большом орле, которого ей доводилось видеть. «Он живет на насесте на теневой стороне дома и ест летучих мышей. Они попадаются в сеть в сумерках… Орел любит есть их по утрам, так что многострадальная леди Кокс хранит их в жестянке на леднике».

Никогда Гертруда не была так занята и так счастлива. Как бонус ее на визиты часто сопровождал советник короля. Высокий, чисто выбритый, «Кен» Корнуоллис был загорелым красавцем с выступающим носом и пронзительными синими глазами. Человек агрессивной честности, с юмором, он уже пять лет работал советником Фейсала, и эмир пригласил его с собой в Багдад.

И был сам Фейсал, с обаянием и юмором, с благодарностью и с интересом к Гертруде. Они чувствовали взаимную привязанность: он называл ее сестрой.

В один жаркий вечер Гертруда ехала верхом вдоль Евфрата, наслаждаясь прохладным речным воздухом, и миновала новый дома Фейсала, все еще в процессе восстановления. Увидев у дверей его машину, она оставила пони с его невольником, взошла на крышу в бриджах и блузке. Там он сидел с адъютантами, глядя на отражение заходящего солнца в воде, а дальше у горизонта пустыня сливалась с краснотой неба. Фейсал улыбнулся Гертруде, пригласил ее жестом присоединиться к пикнику, встал и взял ее за руку. Идя с ней рядом, он заговорил по-арабски, назвав ее по-дружески на «ты». «“Енти иракийя, енти бадасияк”, – сказал он мне. – “ Ты месопотамка, ты бедуин”».

В последнюю минуту перед коронацией произошла накладка: министерство по делам колоний прислало телеграмму, требующую, чтобы Фейсал объявил в своей речи высшей властью в стране верховного комиссара. Фейсал ответил, что с самого начала ясно дал понять: он – суверенный правитель, имеющий договор с Британией. Объявить Кокса высшей властью значило бы снова разжечь оппозицию экстремистов. Гертруда согласилась с ним. Усиливать свою независимость – вот то, что его изначально просили делать.

23 августа 1921 года Фейсал был коронован в убранном коврами дворе здания Сераи в Багдаде, где сейчас занимал комнаты для приемов. Полторы тысячи гостей сидели блоками: британцы, арабские официальные лица, горожане, священнослужители, прочие депутаты. Церемония началась прохладным ранним утром, в шесть часов. Фейсал в мундире, сэр Перси в парадной белой форме со всеми лентами и звездами и генерал сэр Эйлмер Холдейн, командующий армией, в сопровождении нескольких адъютантов, прошли сквозь строй почетного караула – Дорсетского полка – к помосту. «Фейсал выглядел достойно, но очень взвинченно, – замечала Гертруда. – …Он осмотрел передний ряд, перехватил мой взгляд, и я отсалютовала ему незаметным движением руки».

Саид Хусейн, представляющий старого накиба, вслух прочел объявление Кокса, где указывалось, что Фейсала избрали королем 96 процентов населения Месопотамии. Прогремел клич: «Да здравствует король!», публика встала, подняли флаг, и оркестр – за неимением пока национального гимна – заиграл «Боже, храни короля». Прозвучал салют из двадцати одного орудия. И сотнями пошли к Фейсалу приветственные делегации:

«Басра и Амара в пятницу, Хилла и Мосул в субботу… сперва городские магнаты Мосула, мои гости и их коллеги. Потом христианские архиепископы и епископы и великий раввин иудеев… Третья группа оказалась интереснее прочих: это были курдские вожди с границы, решившие поселиться в независимом Ираке и посмотреть, возникнет ли независимый Курдистан, который будет на их вкус лучше…»

Кульминацией недели стало приглашение Гертруде от Фейсала на чай, чтобы обсудить проект нового национального флага и личного штандарта короля, на котором должна быть золотая корона в красном треугольнике Хиджаза. Первый кабинет был сформирован: у Гертруды имелись тайные сомнения насчет трех из девяти его членов, и она радовалась, что не ей теперь решать.

Фейсал пригласил ее на свой первый торжественный обед в доме на реке. Изысканно одетая, она плыла вверх по Тигру на его барке. Жители пригорода Каррада узнавали ее и приветствовали, улыбаясь. Ее спутник Нури-паша Саид сказал ей, что как Фейсала запомнят в Лондоне по его арабской одежде, так и ее всегда будут помнить: «Хатун только одна такая… Так что еще сто лет будут говорить о проезжавшей здесь Хатун».

«Рассказывала ли я вам, как выглядит река в жаркий летний вечер? В сумерках над водой длинными белыми лентами повисает туман, закат гаснет, на обоих берегах сияют огни города, река темная, гладкая, полна таинственных отражений, как триумфальная дорога сквозь туман. Тихо спускается по течению лодка с подмигивающим фонарем, потом стая кафф, каждая с маленькой лампочкой, до краев нагруженная арбузами из Самарры… А мы сбавляем ход, чтобы их не качнуло, и волны от нашего прохода даже не гасят плавающие молитвенные свечки, каждая в своей крохотной лодочке, сделанной из оболочки финикового соплодия, – озабоченные руки пустили их по воде выше города, и если они доплывут до города, не погаснув, больной поправится, ребенок удачно родится в этот мир жаркой тьмы и мерцающих огоньков… Теперь я отведу вас туда, где стоят на страже пальмы вдоль берегов, и вода так неподвижна, что в ней виден Скорпион, звезда за звездой…

…И вот мы на крыльце Фейсала…»

Глава 16 Жизнь и уход

Гертруда в свои пятьдесят три заметила, что ее все больше и больше привлекает общество короля. Фейсал в свои тридцать шесть был обаятельнейшим собеседником, любящим и нежным с теми, кому доверял, покоряющим своим влиянием всех вокруг. Оба – Гертруда и король – обладали умением замечать забавные нелепости и смеяться над ними наедине друг с другом, поэтому слуги, занятые где-то в доме, иногда, наверное, интересовались, что за хохот слышится из-за закрытых дверей.

Король со своей стороны видел в Гертруде необычайную личность, замечательного союзника, всегда прекрасно информированного и с такой личной историей приключений, которой он, арабский мужчина, едва мог поверить. Женщина быстрых движений и быстрого ума, она горячо и живо вела политические споры. Она всегда внимательно смотрела в глаза собеседнику, а прорывающийся иногда резкий тон раздражения уравновешивался частым подмигиванием. Вопреки климату и вреду для своего здоровья, она все еще любила скакать по берегам Тигра в ранних утренних туманах, одевшись в бриджи с кожаными сапогами до колена и твидовую куртку, ходить иногда с Фейсалом на целый день стрелять куропаток и плавать в реке по вечерам.

Американская журналистка Маргерит Харрисон, интервьюировавшая Гертруду в Багдаде для «Нью-Йорк таймс» в 1923 году, имела редкую возможность видеть Гертруду в ее кабинете:

«Меня провели в небольшую комнату с высоким потолком и длинной стеклянной дверью, выходящей на реку. Такой неприбранной комнаты я в жизни не видела: столы, стулья, диваны завалены документами, картами, брошюрами и документами на английском, французском и арабском. За столом со штабелями документов, сползающих на ковер, сидела худощавая женщина в элегантном спортивном платье из вязаного шелка, светло-коричневом. Когда она встала, я заметила, что фигура у нее все еще изящная и грациозная. Тонкий овал лица с резко очерченным ртом и подбородком, с серо-синими глазами, в ореоле мягких седых волос – это было лицо гранд-дамы. В этой внешности, в этом поведении никак нельзя было угадать обветренного путешественника. “Парижское платье, мейфэрские манеры”. И это женщина, которая заставляет дрожать шейхов!»