Королева Шотландии в плену

Леди Ливингстоун, заболевшая во время путешествия, поправилась и приехала в Татбери. Мария, думавшая, что, возможно, уже никогда не увидит эту свою дорогую подругу, чрезвычайно обрадовалась.

Однако леди Ливингстоун была поражена видом королевы.

— Я поправилась скорее, чем ваше величество! — с ужасом произнесла она.

— Ах, — засмеялась Мария. — Но вы находились не в Татбери — Вдруг она стала серьезной — Вам не следует оставаться здесь. Это отвратительное место. Зловоние иногда становится невыносимым. Почему бы вам не вернуться в Шотландию? У меня еще есть друзья там, и вы с мужем могли бы вернуться в ваши владения и жить там в комфорте.

— И покинуть вас!

— Моя милая подруга, я не знаю, сколько пробуду здесь. Иногда я думаю, что это может затянуться на годы.

— Если нам уготовано оставаться узниками на годы, пусть так и будет.

Мария обняла подругу.

— Кажется, на то воля Божья, чтобы кто-то из Ливингстоунов был со мной, — сказала она. — В юности это была ваша золовка, Мэри. Она сейчас была бы со мной, как и Сетон, если бы не вышла замуж. Но в любое время, если вам станет невмоготу, вы должны, не колеблясь, вернуться в Шотландию.

— Однажды мы поедем туда вместе, — прозвучало в ответ.

Через некоторое время в ее апартаменты ввели молодого человека. В первое мгновение она не узнала его. Затем с огромной радостью воскликнула:

— Вилли!

Вилли Дуглас поклонился, и, когда свет упал ему на лицо, она увидела, как он похудел.

— О, Вилли, Вилли! — Она схватила его в объятия и крепко прижала к себе. — Это для меня такая радость.

— И для меня тоже, ваше величество.

— Ты много страдал с тех пор, как мы не виделись, Вилли.

— О, да.

Отпустив его, она положила руки ему на плечи и изучающе посмотрела в его лицо.

— Но теперь ты вернулся, и я благодарю Бога.

Она усадила его на один из стульев, присланных из лондонского Тауэра, и приготовилась слушать. Он рассказал ей, что весело добрался до Лондона, получил паспорт и был готов отправиться к побережью Франции. Но когда он шел по узкой улице лондонского Сити, на него напали.

— Они подошли ко мне сзади, ваше величество. Я так и не видел их лиц. Я пришел в себя в темной камере, связанным, с окровавленной головой. Все мои бумаги пропали, и я подумал, что ограблен. Не знаю, сколько дней и ночей я пролежал там. Но наконец они пришли за мной… грубые мужчины, которых я никогда прежде не видел. Меня заковали в кандалы, посадили на мула и повезли, как я понял, на север. Я решил, что меня везут обратно к вам, но вскоре понял, что ошибся. Меня привезли в место, похожее на замок, и поместили в темницу. На окне была решетка, и время от времени мне совали кусок хлеба и кувшин воды. Единственной моей компанией были крысы и насекомые.

— Мой бедный Вилли! Ты снился мне в ужасных снах. Я знала, что с тобой произошло что-то страшное. Поэтому я попросила французского короля приказать своему слуге узнать, что стало с тобой. Должно быть, ты провел много недель в этой тюрьме.

Она подумала: «Но если бы не мои французские друзья, это могло бы продлиться до конца твоей жизни, а в тех условиях это не составило бы больше года».

— Я лежал там, думая, как бы выбраться, — продолжал Вилли — Казалось, выхода нет, но я продолжал думать. Затем случилось так, что я почти не мог ходить и думал только о том, когда получу следующую порцию хлеба и воды.

— Боюсь, ты слишком много выстрадал ради меня, Вилли.

Он одарил ее своей почти забытой усмешкой.

— О, да, — промолвил он.

Но она знала, что он уже никогда не будет тем беспечным сорванцом, каким был перед тем, как отправился в Лондон. Вилли очень повзрослел с тех пор, когда они виделись в последний раз.

Лорд Геррис прибыл в Татбери из Лондона вместе с остальными ее представителями на конференции. Они были мрачными, полностью сознавая, как ухудшилось после конференции положение Марии.

На заседании небольшого совета, проходившем в отвратительно пахнущих апартаментах, Геррис заявил:

— Так дальше продолжаться не может. Мы должны постараться увезти ваше величество из Англии. Я не думаю, что мы дождемся чего-нибудь хорошего, оставаясь здесь.

— Но как я могу выбраться отсюда? — поинтересовалась Мария.

— Только по требованию ваших шотландских дворян. Я не думаю, чтобы Елизавета отважилась развязать войну. Морэй является ее союзником. Мы должны свергнуть его и его партию, а когда это будет сделано, больше не может быть оснований, чтобы держать вас здесь.

— Что вы предлагаете?

— Я должен вернуться в Шотландию вместе с моим шурином Коберном.

— Тогда я лишусь двух моих самых верных друзей.

— Вы не лишитесь их, ваше величество. Просто позволите им лучше послужить вам в вашем деле. Ливингстоун и Бойд останутся здесь, чтобы давать вам советы, а епископ Росский может действовать в качестве вашего посланника при дворе Елизаветы. Я считаю, что это самый лучший способ послужить вам.

— Я уверена, что вы правы, — сказала она ему. — О, мой дорогой, добрый друг, я прошу вас только об одном: помогите мне выбраться из этого отвратительного места, так как я убеждена, что долго не выдержу здесь. Либо я должна быстро уйти отсюда на собственных ногах, либо меня вынесут отсюда в гробу.

Геррис умолял ее не отчаиваться, но сам был весьма встревожен. Он видел, какое влияние оказывает на нее это место; и она до сих пор не оправилась после того длительного путешествия по обледеневшим дорогам из Болтона.

Геррис и Коберн уехали через несколько дней. Мария долго смотрела им вслед из окна, и вот они уже скрылись из виду: Геррис, ее самый надежный друг, и Коберн, чей дом и деревня Скерлинг полностью разрушены Морэем в отместку за верность королеве Скоттов.

Мария любила сидеть за рукоделием со своими женщинами; иногда она пела или играла на лютне. Но с каждым днем она все быстрее уставала, и ее подруги с дурными предчувствиями наблюдали за ней. Граф заговорил с графиней:

— Я встревожен, — сказал он. — Ее здоровье не улучшается, и она вполне может смертельно заболеть.

— Чепуха, — отмахнулась Бесс. — Ей просто надо привыкнуть. Она целыми днями занимается только тем, что развлекается! Посмотрите на меня. Подумайте, что делаю я. А ведь я намного старше ее.

— Я боюсь, что суровость Татбери не подходит ей.

— Мы ведь живем в Татбери, не так ли? Я признаю, что это — не самый приятный из наших домов, но зловоние ничем не может повредить. Если бы у нее было больше дел, ей было бы достаточно хорошо.

Раздался стук в дверь, и, когда Бесс приказала войти, на пороге появилась Элеонора. Она с испугом посмотрела на графиню.

— Ну что, девушка? — резко спросила Бесс.

— Миледи, там внизу посланник. Он спрашивает графа.

— Я немедленно приму его, — сказала Бесс. — Пришли его ко мне.

Элеонора сделала реверанс и удалилась, вернувшись вскоре с посланником.

Бесс властно протянула руку за документами, которые он привез.

— Отведи этого человека на кухню, и пусть ему дадут поесть, — приказала она Элеоноре, которая вновь сделала реверанс, поймав при этом взгляд графа на себе, и покраснела.