Королева сплетен в большом городе

Встретьтесь с вашим визажистом за несколько недель до свадьбы. Тогда у вас хватит времени договориться о том, как вы должны будете выглядеть.

Макияж должен быть таким, чтобы не была видна граница между цветом, вашей, шеи и лица.

Наверняка во время свадьбы, от нервов ли, от жары ли, ваше лицо начнет лосниться.

Позаботьтесь о том, чтобы у вас и у ваших подруг всегда были под рукой косметические салфетки и пудра.

Горячая завивка ресниц может привести к серьёзным, долго незаживающим ожогам вокруг глаз.

Убедитесь, что для вашего макияжа использовалась водостойкая тушь, – вы обязательно будете плакать. Или просто вспотеете.

Маскировочный карандаш скроет темные круги под глазам и от бессонной ночи.

И последнее, воспользуйтесь стойкой помадой – в такой день/вечер вам придется много целоваться, есть и пить. Не бегать же вам то и дело в туалет, чтобы подкрасить губы помадой вашего любимого оттенка?

Глава 22

Дурные слухи…

Уильям Шекспир (1564-1616), английский поэт и драматург Прессе понадобилось не так уж много времени на выяснение, кто та таинственная подруга, к которой ходит Джилл Хигггинс, но к машине я ее уже не провожала, и в таблоидах мои фотографии больше не появлялись.

По городу мгновенно распространилась новость о том, что Джилл Хиггинс, невеста века, воспользовалась услугами сертифицированного дизайнера свадебных платьев, некого месье Анри. Еще одной новостью было то, что маленькое ателье начали осаждать орды невест, жаждущих, чтобы мы немедленно занялись их свадебными нарядами. Жан-Полю и Жан-Пьеру пришлось временно стать охранниками-вышибалами и следить затем, чтобы папарацци оставались на улице, а невесты проходили внутрь.

Как только Анри поняли, что теперь на них свалилась куча заказов, они перестали возмущаться, что я не сообщила им о своих познаниях во французском.

К тому же месье Анри и пальцем не притронулся к платью, которое мне принесла Джилл. Он сначала пытался, но когда я изложила ему свой замысел, он заявил, что это сделать невозможно и что мама Джона Мак-Дауэлла сотрет меня в порошок.

Однако его жена спокойно взяла платье в руки, протянула его мне и нежно возразила мужу:

– Анри, пусть она это сделает.

Я это оценила. Особенно учитывая ту самую «дуреху». Она явно изменила свою точку зрения, и вот теперь платье – платье Джилл – висело на специальных плечиках в задней комнате, где я каждый божий день спарывала то, что нашила прошлым вечером, приходила от этого в ужас и снова принималась за работу.

Говорят, самая кромешная тьма наступает перед рассветом. У меня достаточно большой опыт работы, чтобы убедиться в справедливости этого высказывания. За неделю до Рождества – а я обещала, что платье будет готово до него, чтобы осталось время что-то подделать перед торжеством, назначенным на канун Нового года, – я была абсолютно уверена, что не успею закончить работу… или, что еще хуже, закончу, но результат будет ужасающим. Это вам не шуточки – переделать шестой размер в двенадцатый.

Но я знала одно. Это возможно. Только очень и очень трудно. Требовались многие часы изнурительной работы ножницами и не менее изнурительного шитья и поглощения огромного количества диетической колы. Я приходила в ателье к половине третьего, как только заканчивалась моя смена у «Пендергаста, Лоуглинна и Флинна» – на данный момент это была единственная работа, за которую мне платили, – и сидела до полуночи, а иногда и до часу ночи, потом тащилась домой, падала в кровать, просыпалась в половине седьмого, наскоро принимала душ и снова возвращалась в адвокатскую фирму. Я редко видела Люка. Но ничего страшного в этом не было – Люк тоже был страшно занят сдачей своих, экзаменов. Он собирался пройти двухгодичный курс за один год, поэтому занятий, а следовательно, и экзаменов у него было в два раза больше. Это практически то же самое, как сделать из платья шестого размера платье двенадцатого.

Но хотя я практически не видела его в эти последние две недели, я имела возможность смотреть, сколько мне вздумается, на коробку под елкой, которую он купил вместе с маленькой подставкой и установил напротив окна, чтобы ее мерцающие огоньки были видны с улицы. Я заметила коробку, когда однажды вечером пришла домой после долгой и мучительной битвы с шотландкой на платье Джилл. Ее нельзя было не заметить (я имею в виду коробку).

Она была огромна.

Серьезно, коробка была размером с маленького пони. Или по крайней мере, с коккер-спаниеля…

Она была чуть ли не больше самой елки. Это, разумеется, не было похоже на коробочку с кольцом.

Но, как сказала Тиффани, когда я упомянула об этом:

– Он наверняка из этих.

– Из каких? – спросила я.

– Из тех парней, которые не хотят, чтобы их девушка догадалась, что они дарят, и поэтому упаковывают свой подарок в миллион коробочек, которые кладут одну в другую. И все для того, чтобы у тебя не было возможности потрясти и определить, что это такое.

Это действительно имело смысл. Люк прекрасно знал, что я не умею хранить секреты (хотя с момента переезда в Нью-Йорк я сильно изменилась). Правда-правда, я повзрослела. Между неспособностью держать язык за зубами и неумением удержаться и не развернуть раньше времени рождественский подарок, в сущности, не такая уж большая разница. По правде говоря, я уже умудрилась слегка надорвать серебряную оберточную бумагу на коробке, правда, совершенно случайно, когда пылесосила комнату. Но я сумела сдержаться и приклеила ее обратно.

Тиффани права, и Люк действительно один из тех, кто любит вкладывать коробку в коробку…

Это так на него похоже.

Именно поэтому я сделала то же самое с кошельком из гладкой кожи от Коча. Коробку, в которую я положила коробочку с подарком, мне дала миссис Эриксон. В ней хранилась жидкость для мытья посуды, которую соседка когда-то давно привезла из Нью-Джерси. Миссис Эриксон понадобилось два года, чтобы всю ее использовать.

Я надеялась, что Люк не станет принюхиваться, от коробки сильно воняло этой жидкостью.

И вот завтра уже Рождество, и я волнуюсь, как ребенок перед встречей с Санта-Клаусом в супермаркете. Но не из-за подарка – хотя мысль о нем и заставляет меня трепетать – и не из-за того, что мы проведем следующую неделю в разных частях света, я волнуюсь, как Джилл воспримет свое новое платье. Ведь несколько дней тому назад мне удалось собрать его в единое целое, и даже мадам Анри, посмотрев на то, что у меня получилось сказала: «Bien. Tres bien» (1).

1) Хорошо, очень хорошо (фр.).

В ее устах это было высокой оценкой. Еще больше порадовало то, что месье Анри, почесав подбородок, походив вокруг, задав два-три уточняющих вопроса по поводу шотландки, посмотрел на платье, потом на меня и сказал: «Paifait».

Не абы что, а «Отлично»!!!

Но не его критики я боялась так сильно. Мы должны удостовериться, что и Джилл оно понравится.

Она приходит через час после того, как мы закрылись, опустили жалюзи и выключили свет в передней комнате, как будто из ателье все уже разошлись по домам. Разумеется, это делается, чтобы обмануть папарацци.