Королевский краб
Шрифт:
Чуть закрывал старшина уставшие глаза, как перед ним появлялся, словно живой, Федька с пухлыми губами, которые он измазал чернилами. Мальчик только что закончил свое первое письмо из одной фразы и теперь спрашивал у отца: «Папа Женя, а где вы бываете с мамой так долго?»
«Далеко, сынище», — кратко отвечал старшина и чувствовал, что мальчику нужны объяснения. А как все объяснить — не просто ведь рассказать семилетнему человеку о работе на воде, посредине морей и океанов.
И вдруг неожиданно пришел в голову ответ:
— Мы, сынище, бываем там, где зимуют раки!
Горделиво
Евгений Карпович не любил много говорить, не умел он и на бумаге складывать слова. А вот в душе, мысленно свободен он был, и легко лилась его внутренняя речь, внутренний разговор с сыном.
«Федор, дружище, люблю я тебя и обо всем расскажу. Садись и слушай. Ничего, что я начну издалека, вспомню свое детство и мою маму.
Когда я был маленький, бывало, и шалил. Мама сердилась и говорила:
— Подожди, я покажу тебе, где зимуют раки.
Говорила, но не показывала. Наверное, ей было жаль меня. И так она говорила, говорила, что я заинтересовался и стал даже драться с мальчишками, думая: «Хочу увидеть, где зимуют раки».
Но слишком доброй была мама. И единственное обещание, которое она не выполнила за свою жизнь, было только это. А я вырос и иногда спрашивал себя: «А где же все-таки зимуют раки?»
Размышляя над таким пустяковым вопросом, я постепенно научился думать. У меня появилась привычка думать, а у моего товарища, сосавшего в детстве палец, появилась привычка быть слюнявым. А у одной девочки, которая обижалась, когда с нею не играли, и которая жаловалась всегда, появилась привычка фискалить по любому поводу.
И я дошел до такой степени, что научился сам себе задавать вопросы и отвечать на них. Так я узнал, сколько звезд на небе, — это просто, надо пересчитать их; почему у собаки нос холодный и отчего она в жаркий день язык высовывает?
А через некоторое время я вообразил, что знаю больше всех и что я самый умный. Из-за этого мои товарищи огорчились, стали говорить:
— Не зазнавайся, не задирай нос!
В ответ я смеялся, и тогда они решили: «Он — воображала и может поглупеть оттого, что никогда не видел, где зимуют раки. Надо ему показать…»
Вот так и получилось, что однажды покинул маму и поехал на поезде, поплыл на пароходе как никогда далеко — туда, где зимуют раки. В общем, завербовался на Дальний Восток.
Крабы напоминают собой огромных раков. У них клешни с зубами, а панцирь усеян острыми колючками. Если им в клешню сунуть палку, он легко перекусит ее. А если уколоться о колючку, то рана долго болит и долго не заживает. Ходят они боком, глаза у них маленькие и висят как бы на ниточках. На панцире старых крабов живут ракушки и разные червяки. Крабы никого не боятся и живут в океане с акулами и осьминогами. Лишь несколько дней в году крабы бывают беззащитными: когда они линяют.
Живут крабы огромными стаями на глубине в океане. Но больше всего их около берегов туманной холодной земли.
Ранней
весной крабы, собравшись в стаи, медленно ползут по дну океана. Впереди идут крабята, за ними — с икрой под хвостом крабихи, а затем важно шествуют могучие крабы. Ничто остановить их не может! Если на пути попадается сеть, они лезут на сеть, запутываются в ней, и тогда их вытаскивают на поверхность отважные люди — ловцы. У каждого ловца в руках острый багор-крючок, им он бьет краба. А такой краб уже не опасен, его можно сварить и скушать.Вот это я узнал, когда отправился в далекий путь и стал краболовом.
И вот однажды я загрустил, глядя на волны, а они бежали и бежали, а под ними невидимые под толщей воды боком брели огромные стада пузатых крабов. Куда, зачем?
В это время на палубу вышел мой приятель. Шестнадцатый крабовар, белый как лунь.
— Максимкин, — сказал я, — скажи, Максимкин, что такое крабы, откуда и куда они бредут?
— В наши сети, — ответил он, — а потом попадут в кипяток и сделаются красными и вкусными.
— Нет, серьезно.
Шестнадцатый крабовар, совсем старик, покачал головой:
— У них нет цели, сынок.
«А человек? — неожиданно подумал я. — Интересно бы узнать, что есть человек, откуда он и куда он идет?»
Не шали, слушай меня внимательно и запомни этот вопрос, который я задал себе посередине океана, среди вечных волн. Запомни, если когда-либо мама, или я, или твои товарищи посулят тебе показать, где зимуют раки, не бойся. Тот, кто знает, где зимуют раки, никогда не станет слюнявым, или фискалом, или воображалой.
В детском саду вы, наверное, играете в эстафету. Это такая забавная игра: на расстоянии друг от друга стоят дети, мальчишки и девчонки, но бывает — и взрослые. У одного из них, самого крайнего, палочка-выручалочка. По команде он бежит изо всех сил к другому, передает ему палочку, а другой начинает бежать изо всех сил и передает третьему.
В жизни точно так же: мамы и папы бегут изо всех сил, чтобы передать палочку-эстафету, иначе — узнанное, обдуманное ими, своим детям. Дети между тем подрастают и тоже начинают бежать изо всех сил, чтобы передать эстафету своим детям, а те своим… и так без конца.
Ну, теперь иди, гуляй, шали и делай все, что положено детям. А задуматься над тем, что я тебе рассказал, ты успеешь… Иди!»
Закончил старшина свой мысленный рассказ, один из самых длинных в его жизни, оглянулся. Увидел он экипаж «семерки» у рубки — совсем молодых ребят. Каждый из них вдвое моложе его, если не считать моториста Василия Ивановича, и за каждого он в ответе.
— Хлопцы, — крикнул Карпович бодрым голосом, — как настроение, дела?
За всех ответил неунывающий остряк Серега:
— Чего спрашиваешь, Женька? Дела, как на корабле: качает, мутит, а деваться некуда — кругом вода!
— Вот именно, — пробурчал Василий Иванович, высовываясь из рубки, затем пальцем поманил старшину. Старшина наклонился, и моторист заговорил тихо, но внятно. Никто не слышал их разговора, даже Серега. Серега ответил на вопрос Карповича и снова начал фантазировать, выдумывать ситуации, одна нелепее другой.