Королевский тюльпан. Дилогия

И от голода неразговорчивые — эту особенность лепесточников я уже заметила и нашла ее не слишком удивительной. А вот если сытно накормить наших друзей, можно будет под вечерний костерок задать им несколько важных вопросов. А то их у меня уже столько накопилось, что того и гляди начнут сыпаться, как из дырявого мешка.

Приготовить похлебку, не имея толком даже посуды, я уже молчу о нормальных продуктах, та еще задачка. На нее ушел почти весь день, а мне пришлось вспомнить все, что я когда-либо читала или видела на экране о самых разных робинзонах. Результат получился сомнительный, но с голодухи пах так, что голова кружилась.

На самом деле это было просто зерно, больше всего похожее на ту пакость, которая бывает на свежих вениках. Если не ошибаюсь, на Земле она называется сорго. На вкус — ну, примерно веники вареные и есть. Да еще варить надо до посинения, чтобы каша стала съедобной, хотя бы относительно. А когда вместо кастрюли у тебя обмазанная глиной и обожженная углями яма в земле, а вместо плиты — раскаленные на костре камни, которые ты в ту яму кидаешь… м-да.

И это мне еще повезло пригласить в суп какого-то невезучего дрозда. Или грача… не очень я в орнитологии. Птичку было очень жалко, но есть хотелось сильнее. Сама не знаю, каким макаром удалось сбить пернатое с куста брошенной палкой, не иначе от стресса всплыли детские навыки игры в городки — у меня папа был фанат.

Дрозд — не курица, но ощипывать его пришлось не менее долго и тщательно, зато похлебка отчетливо пахла не только вениками, но и мясом. По нынешним временам — невероятная роскошь.

— Эт откуда? — Луи, выбравшийся из темных зарослей, как никогда был похож на сердитого лешего.

Но почти мгновенно подобрел, учуяв запах вареной птицы и разглядев, чего мы с Нико накашеварили за день. А когда я вскользь сказала, что и почек мы набрали сколько велено, — вовсе расслабился, расплылся в улыбке и сидел ждал, пока варево остынет.

Франсуаза так откровенно не повелась на еду, но тоже была довольна тем, что у нас есть горячий ужин. Те две черствые лепешки, которые наши добытчики принесли с собой, вряд ли насытили бы всю компанию. А вот с супом — самое то, даже и на завтрак останется.

— Эк ты, — оценила она выкопанную в земле кастрюлю и вырезанные из дерева корявые ложки, которыми полагалось черпать из этого общего котла. — Сообразительная. Давно мы горячего не ели, с самой заварухи, считай. Хорошее было времечко, мы тогда…

— Было, да сплыло, — нахмурился Луи и сплюнул в сторону попавшийся среди крупы уголек. Ну да, ну да, при таком способе варки это еще ничего. — Толку жалеть. Сгоревшие пожитки, поди, не прибегут за хозяевами.

— А у вас были другие вещи? — осторожно спросила я. Собственно, это был один из тех вопросов, что мне давно хотелось задать. — Там, где вы жили раньше?

— Много чего было, — так же хмуро отозвался Луи. — Или ты что, решила, что мы оборванцами такими всю жизнь шатались? Оно, конечно, в роскоши не купались, но и под кустом не ночевали, с земли не жрали. Шатер был, одёжа, скарб всякий, ложки-ножики. Эт ты правильно догадалась, раньше мы в другом месте жили, королевский-то цветник проклятым не был. Мы все ближе к горам обитали… туда, где людей много, не совались. А почки у нас королевские сборщики скупали. Хорошее было время, и цену давали справедливую. — Луи замолчал, подбрасывая заготовленные нашим младшим членом семьи ветки в костер, и мимоходом погладил пригревшегося возле него Нико по голове. Поморгал на огонь и вздохнул: — В один день, считай, все порушилось. Нам-то и дела не было до революций всяких, дурь одна. А оно вона как… Королевских сборщиков не стало, а потом пришли эти. — Он зло сплюнул в сторону и грязно выругался, а потом сам же прикрыл рот ладонью и испуганно покосился на ребенка. Снова грозно пошевелил бровями и закончил: — Когда мы им не захотели почки отдавать в четверть прежней цены, эти скоты пожгли нашу рощу, как и соседские. Вместе с вещами пожгли, и наших много погибло… Мы вон со старухой еле ноги унесли. Раньше-то за почки-шишки можно было господскую цену получить, — продолжал Луи свою ворчливую повесть. — Вот и жили почти как господа, не то что сейчас. Вот таких пичужек, — показал он на обглоданную ножку дрозда, — пяток на вертел нанизывали. А сейчас — ешь и радуешься!

Печально вздохнул, сплюнул и бросил косточку на дотлевающие угли.

Я продолжала слушать, а главное — анализировать. Когда-то лепесточники и вправду жили хорошо. Но были загнаны в собирательское бомжевание и, похоже, даже не смирились со своей участью, а к ней приноровились. Что-то магическое в этом народе есть: живут не моясь, не стирая, и при этом — вполне себе чистюли. И не хворают, несмотря на холодные ночи.

Но я-то лепесточницей не стала и не уверена, что стану. Потому что не хочу. Значит, мне, в смысле нам с Нико, необходимо менять социальную страту.

Пока видны два пути. Первый — узнать у Магали, сколько она готова платить за почки. У меня возникло стойкое убеждение, что мои новые друзья работают себе в убыток. Правда, чтобы с ней системно торговать, надо будет тут оставаться… решим.

И второй путь, еще интересней. Ямка, в которой ждут своей судьбы луковицы тюльпанов. Осталось понять, взойдут ли они, как обычные земные цветы. И поможет ли Нико?

— Вот так и живем, — подытожил Луи. — Дурят нас перекупщики, спасибо, что не убивают. Ладно, спать пора.

Пора так пора. Тем более, что с каждым днем мне удавалось все больше обживать шалаш. Не то чтобы сами лепесточники были безрукие, но у меня сложилось впечатление, что они просто привыкли обходиться малым.

Но если раньше они жили по-другому, значит, этот вывод оказался неверным. Тогда почему же они так себя запустили и реально спали в земляных ямах?

В целом, я, кажется, догадываюсь. Когда человек переживает что-то страшное и тяжелое, когда теряет всю свою налаженную жизнь, ему в принципе не так просто оправиться от шока и не свалиться в самую настоящую депрессию.

А на лепесточников наложилось еще то, что выживать им стало в разы труднее. Едва-едва набирали почек-шишек на пару завядших соцветий и черствую лепешку. И это при том, что трудились с утра до ночи, заходя так далеко к проклятым землям, как только могли.

Голод, холод, шок и застарелая усталость отупляет. Не остается сил для борьбы, нет даже желания что-то изменить. И, пожалуй, мне стоит об этом хорошо подумать, чтобы самой не скатиться в это состояние.

Заснула я, несмотря на мысли, легко, проснулась рано. Сбегала к пустоши, где жить нельзя, быстренько собрала норму почек. А потом устроила небольшую бытовую авантюру — решила вымыть голову.

Сама успела себя проклясть за этим занятием. У привычных бомжей моего мира всегда найдутся какие-нибудь одноразовые емкости, хоть пластиковые бутыли. Здесь не было и подобия этого. Пришлось сделать небольшую запруду в ручье и кое-как плескаться в образовавшемся бассейне. А то ведь не только голова нуждалась в мытье, все остальное тоже неплохо бы привести в порядок.

Без мыла, шампуней и прочих кондиционеров. Из моющих средств — только зола из костра. Я когда-то читала, что ею и мылись, и стирали белье. Ну, что сказать. Если у меня когда-то будет выбор — использовать «натуральное» средство или купить самый химический шампунь — я знаю, что выберу.

Спасибо, день жаркий, волосы почти сразу просохли. Да и вся остальная я довольно быстро перестала стучать зубами и оделась в относительно чистую хламиду ниже колен, которую мне оставила Франсуаза. Надеюсь, развешенный в самой глубине кустов, поближе к пустоши — там жарче и суше — джинсы, носки и прочие трусы с лифчиком никто не сопрет.

Потом я выпросила нож у Нико и отправилась на свою тайную плантацию на пустоши, за особо густо разросшимися кустарниками. Спасибо тебе, принц, за игровые таланты — я аккуратно вырезала и вынимала клинышки почвы.