Коромысло Дьявола
Шрифт:
«Ага, разлетелся! В сверхрациональной житухе рационального захотел, олух царя небесного…»
Вот оно и вышло довольно банально с надеждой на Бога, то бишь на авось не без оплошки.
Вероника застала его врасплох с передачей дара. Он-то рассчитывал за два-три дня наперед морально и умственно приготовиться. Почитать чего следует из учебных материалов. Хотел отчетливо отследить момент транспозиции харизмы, говоря языком «Основ ритуальной теургии»…
Кабы вторично не получилось: не понять, как оно произошло, когда он непроизвольно, нежданно обрел дарования инквизитора и экзорциста от рыцаря-зелота
С Никой было похоже, но не совсем. Немного теургической эйфории в дежавю от передачи филологического дара рыцарь-неофит Филипп от арматора Вероники ухватил. Хотя себя напрочь не помнил. Он до дрожи в коленках испугался за нее, на пять секунд ушедшую в клиническую смерть.
Будь то в миру или же в харизматической ипостаси, какую-либо разницу в экстремальных ощущениях Филипп не воспринимал. «Ничуть не бывало!» Коль скоро надо спасать кого-нибудь или самому спасаться, здесь уж не до посторонних мыслей и наблюдений, пока ты в боевом режиме экстренных действий.
Можно, конечно, восстановить в памяти эйдетический видеоряд всего действительно произошедшего вчера в арматорской лаборатории. Все же Филиппу этого не очень хотелось. Из боевого режима не так-то просто с кондачка выходить. Потому он оплошал с распознаванием французского текста и совсем постыдно опростоволосился с японской хираганой. «Простофилька недоношенный!» Ведь добрая половина тех иероглифов, как помнится, ему отчетливо знакома.
Опять избитые поговорки и банальные цитаты в голову лезут насчет профессионализма и компетентности:
«Типа: получилось как всегда, без сапог, подумал индюк».
Думал все-то он знает, всякое-разное постиг «в изучении и разумении иноземных языцев — чай, с младенчества дрессировали».
Ан тебе нет! И Филипп в самонадеянности был убежден, как если бы, получив чудный лингвистический дар от Вероники, он без малейших проблем сможет понимать-аудировать, говорить-импровизировать, читать и клацать-кликать по клавиатуре компа на любом людском языке, какой ему заблагорассудиться «слегонца припомнить:
Э-э, как там, государики мои, у нас будет, скажем, на ретороманском?»
На следующее утро, когда до одури серфинговал в многоязычной всемирной широкой паутине, он сравнил тексты на ретороманском и тому близкородственном каталанском:
«Федот да не тот. Поди пойми. Или я идиот, или те, кто эдакую околесицу и ахинею в онлайне выкладывает».
Ознакомившись с фольклорными романскими языками в дарованном ему понимании, Филипп сделал самокритичный вывод. Для того, чтобы научиться грамотно читать, получать неописуемое и несказанное удовольствие от прочитанного, от познания нового, одного умения складывать известные вам буквы в слоги и слова, а лексические единицы в предложения, право же, маловато.
«Хорошо бы мозги к этому добавить и не мнить о себе черт знает что».
В какой-то мере Филипп себя реабилитировал и сызнова обрел кое-какое самоуважение, посетив сайты эсперантистов и скачав оттуда десяток с лишним переводов мировой классики. В числе прочего у него появились на эсперанто оцифрованные «Бесы» и «Братья Карамазовы».
Оба эти романа Филипп Ирнеев до сих пор не открывал. В том ему горя мало
было, поскольку он эпатажно и даже нигилистически еще в гимназии посчитал белоросского шляхтича Достоевского писателем, еще более далеким от истинного русского языка, чем малоросс Гоголь.Между прочим, «Идиота» Филипп до конца дочитал лишь по-английски на втором курсе и счел перевод куда более удобоваримым, нежели оригинальный текст, казалось, заброшенный в печать без мало-мальски профессиональной редактуры. Мол, и так сойдет, коли публика — дура.
«Ударим-де по классике. Так оно и пошло с этим самым пресловутым Достоевским, со временем превратившись в сакральные скрижали российской неряшливой безалаберности и дутого пиетета, опосредованного литературной партийностью и масс-коммуникативными тенденциозными стереотипами.
Культурка, из рака ноги!»
Меж тем грамотные, отлично подготовленные тексты на эсперанто, изобретенном культурнейшим доктором Заменгофом, с упрощенной грамматикой и родными европейскими словами Филиппу пришлись по душевной глубине. Он с огромным удовлетворением от начала до конца наскоро прочел «Братьев Карамазовых» до того, как второпях отправиться в тот еще «пед и бред», и там поскорее досдать последний тест экзаменационной сессии.
«Чего тут дробить, если, милости просим, письменно отвечать на вопросы, выбирать варианты? Пускай бишь оный тест на тутошнем белоросском наречии, столь же искусственно придуманном, как и эсперанто. Ништяк, пошустрим в разбросе вероятностей и прорвемся не меньше, чем на девять баллов… убедительно и победительно!»
«Групповухе привет, на каникулярную пьянку не ждите, срочно занят», — Филипп Ирнеев послал ответную эсэмэску Сарре Безделкиной, назойливо потребовавшей совместно в группе отпраздновать окончание летней сессии.
После экзамена ему требовалось поспешить в аэропорт «Дожинск-2». Дорога туда — не ближний свет, а мадам Рульникову с чадами и домочадцами следует обязательно встретить.
«Хочешь — не хочешь, но обязан, так сказать, днем с огнем, с дальним светом… Коль демонстративно не провожал, то с прибытием вскоре поздравлять придется. Ручку поцеловать, цветочки вручить…»
Иначе супруга босса обидится за неучтивость. Ссориться с ней, портить отношения домашний учитель Вани Рульникова предусмотрительно не собирался.
«Да и Настеньку со знаменитым вундеркиндом Ванькой, о котором ей столько рассказывал, не мешало бы познакомить. Нашему малому тоже будет полезно по-свойски с ней пообщаться. А то бирюк бирюком, девчонок дичится накануне ускоренного полового созревания», — решительно педагогически рассудил Филипп Ирнеев в мирской ипостаси профессионального гувернера-воспитателя.
Мысленно решено — мобильно исполнено:
— Настена! Руки в ноги, макияж на морду лица. Едем в новый аэропорт моих Рульниковых встречать. С ветерком, с музычкой, с другими официальными лицами…
— Ой, Фил! Спасибочки. Хоть мозги проветрю. Заколебало меня эту физику долбить. За руль меня пустишь?
— На моем кроссовере гордо рассекать? Ну-ну…
Эффектная блондинка Настя на семейство Рульниковых и сопровождающих произвела своеобычное впечатление. Всяк разглядел в ней свое. В соответствии с личным пониманием причин и следствий.